– Да, кузина Хельга права! – с казарменной прямотой подтвердил кайзер Вильгельм, дождавшийся своей очереди говорить. – Вы, французы, всегда были людьми с пониженной социальной ответственностью, истинными содомитами и иудами, а ваш Париж – это Новый Вавилон, гнездилище всяческих грехов и самого низкого разврата. Довериться вам – себя не уважать. Благодарите Всемогущего Господа за то, что он послал в этот мир русских, которые возятся с вами, как с сопливыми полоумными детишками. Будь моя воля – не было бы на этом свете никакой Франции, ибо сказано в Писании, что от одной паршивой овцы запаршивеет все стадо, а паршивее французов нет никого на этом свете. Все, к чему вы прикасаетесь, покрывается гнилью и плесенью, и лечить вас следует не ласковыми увещеваниями и легкой голодовкой, а огнем и мечом, отделяя немногочисленных агнцев от целого сонмища козлищ.
– Помягче, дядюшка Вилли, помягче, – промурлыкала императрица Ольга. – Время огня и меча наступит только в том случае, если месье Бриан окажется настолько упертым, что не пойдет на предложенное нами соглашение или его откажется ратифицировать их Национальное Собрание. Только тогда мы с дядей Берти разрешим вам основательно переворошить французский курятник. В любом другом варианте целить паршивцев мы будем без смертоубийства, и желательно вообще без пролития крови. Не надо нам лишней войны на европейском континенте, и дадим мы на нее добро только в том случае, если словарный запас будет исчерпан, а желаемый эффект общей безопасности не достигнут. Dixi! Я так сказала!
– Вот видите, месье Бриан, – проворчал кайзер, – моя кузина Хельга – настоящей ангел, которому вы каждый день должны мыть ноги и пить ту воду. Не то что я, старый вампир, не знающий добрых слов. Ну да ладно. Дядя Берти, а ты что скажешь по обсуждаемому вопросу?
– Я… ах да! – встрепенулся престарелый британский король. – Мое мнение: штаны спустить, отвернуть, нагнуть и отхлестать по голой заднице хорошо просоленными розгами, чтобы ум из того самого места вернулся обратно в голову. А еще лучше – морскими линьками, чтобы эта Франция целый месяц ела стоя, будто кобыла, и спала только на животе.
– Папа, – укоризненно произнесла принцесса Виктория, – будь серьезнее…
– Не могу я быть серьезным, когда гляжу на эту демократическую французскую образину, – проворчал Эдуард Седьмой. – С нами, королями, все понятно: власть от Бога и все такое. Или ты делаешь свое королевское дело как следует, или случается революция, и тебе отрубают голову, как Карлу Первому или Людовику Шестнадцатому. И все – добро пожаловать в историю! Этот холодок на шее и отвращает монархов от очевидных глупостей и безумств. Отставки с пенсией и мундиром с монаршей должности пока что удостоился только один человек, и то исключительно в силу того, что операцию рокировки проводили весьма умные и добрые люди – Христос в той компании пожал бы руку всем и каждому. Теперь перейдем к так называемым демократическим политикам. Я бы понимал, если бы по этой стезе шли люди успешные, победители в войнах, талантливые дипломаты и администраторы, лучшие из лучших, представляющие свои народы. Но нет, как раз таких талантливых и ярких людей демократическая система не терпит, ведь каждый из них может стать настолько успешным и популярным, что мадам История, не задумываясь, возложит на его голову королевский венец. Поэтому республиками обычно управляет серенькое говнецо, ничуть не выбивающееся над уровнем среднего обывателя, и только в годы тяжелых потрясений перепуганные господа депутаты готовы отдать власть новым Наполеонам. Вы думаете, о чем это я? Да только о том, что отношение к говнецу должно быть соответствующим. Его дело – лежать в своей выгребной яме и не вонять за ее пределами, потому что в противном случае им займутся ассенизаторы. Если после всех «подвигов» месье Клемансо и попытки обратиться за поддержкой к враждебной нам державе Франция хочет сохранить свое членство в Брестском альянсе, то ее права следует радикально урезать. Отныне она не самостоятельный член, а государство, чьи метрополия и колонии находятся под нашей общей защитой. Никакой армии, за исключением жандармско-полицейских сил, флота и внешнеполитической художественной самодеятельности, у нее быть не должно. Зачем ей все это, если на нее никто не собирается нападать? Пересмотрено это положение может быть только в том случае, если во Франции утвердится ответственная монархия хотя бы такого же дуалистического толка, как и в Британии. А так можно отрубить головы всем французским парламентариям, но новый состав Национального Собрания, избранный по тем же законам, будет точно таким же, как и прежний. Изменить это положение можно только тщательной селекцией и прополкой избираемого человеческого материала, но это дело десятилетий, если не столетий, а жить надо прямо сейчас. Поэтому сделать следует так, как я уже сказал.
– Поддерживаю, – сказала императрица Ольга, которая через долгую беседу с кузиной Викторией и внушила британскому королю столь позитивную программу. – При этом высвободившиеся от содержания вооруженных сил и бездельников-дипломатов средства следует направить на благоустройство ваше Милой Франции, прокладку дорог, постройку школ и больниц и прямую поддержку беднейших слоев населения. Строить, скажу я вам, это лучше, чем воевать. А ты что скажешь, дядюшка Вилли?
– Если Франция не будет угрожать Германии реваншем, – подкрутил ус кайзер Вильгельм, – то и Германия не будет относиться к Франции как к врагу, которого неизбежно придется втоптать в землю. Более того, если в мире обозначится какая-нибудь угроза для лягушатников, ха-ха-ха, то мы, оберегая мирный сон французских буржуа, будем готовы выступить на защиту общеевропейских интересов конно, людно и оружно. Только у меня есть еще одно условие. Во Франции должна быть полностью разрешена пропаганда традиционных ценностей, а все это ваше «свобода, равенство, братство и любовь без обязательств» должно пребывать под жестоким, но негласным запретом. В противном случае Господь выберет камень потяжелее и шарахнет по вашему Парижу с такой ненавистью, что на фоне получившегося фейерверка померкнет гибель Помпеи.
– Дядя Вилли! – с укоризной воскликнула императрица Ольга. – Не пугайте страусов – пол бетонный…
– Ах да, Хельга… – пробормотал кайзер Вильгельм, – виноват, исправлюсь. Впрочем, ничего иного к своей речи я добавить не могу, а потому умолкаю.
– Итак, месье Бриан, – после некоторой паузы произнесла русская императрица, – надеюсь, вы поняли наши условия продолжения вашего существования? Если вы с нами согласны, то так прямо и скажите, и тогда мы перейдем к праздничному банкету. Если же нет, то поезжайте в свой Париж и ждите там окончательного решения французского вопроса. Нацию вашу мы истреблять не будем, это совершенно исключено, а вот государство зачистим до белых костей. И тогда не обижайтесь, если присутствующие здесь монархи станут решать, как жить и во что верить будущим поколениям французов. За все следует платить, и за пьяные выходки месье Клемансо тоже.
– Госпожа Ольга… – проблеял растерянный Аристид Бриан, – я не имею возможности единолично принять такое решение… Национальное собрание может меня не одобрить, и тогда…
– Ладно, месье Бриан, я вас поняла, – махнула рукой Ольга. – Вам выдадут бумагу на чистом французском языке и отпустят восвояси. Если ваше Национальное собрание в срок до первого мая ее ратифицирует, то у вас настанет одна жизнь, а если не ратифицирует, то совсем другая. И не кляните потом свою судьбу, если что-то пойдет не так. Это Господь добр к разным негодяям, зато мы, монархи – злые и недоверчивые. Dixi! Я так сказала!
– Поддерживаю тебя, Хельга, лучше и не скажешь, – подкрутил ус германский кайзер. – Да будет так, как ты сказала!
– И я тоже поддерживаю, – произнес британский король. – Тут кто-то говорил о банкете? Люблю повеселиться – а особенно поесть!
Часть 36 (вместо Эпилога)Гибель Вавилона
5 июня 1908 года, три часа пополудни, Российская империя, Тифлисская губерния, Ахалцихский уезд, Аббас-Туман, Высокогорная Астрономическая Обсерватория имени Великого князя Георгия Александровича.
Пока в мире политики крутились шестеренки, лязгала, чавкала и отплевывалась кровавыми огрызками военная машина Российской империи, тут, в горах Кавказа, все было тихо и благопристойно, даже несмотря на проходившие неподалеку Эрзерумскую и Ванскую наступательные операции русской армии. Впрочем, после того, как в Истамбуле несколько раз за короткое время сменились султаны и визири, а потом он и вовсе пал под ударами русской армии, турки на Кавказском направлении вовсе утратили представление о верховной власти. Из-за этого под давлением обстоятельств их и без того не очень организованная армия стала превращаться в скопище больших и малых банд, не имеющих даже подобия единого командования, ибо каждый паша (генерал) только себя мнил достойным стать новым султаном. А против этого человеческого стада во главе русской Кавказской армии выступали герои русско-японской войны фельдмаршал Линевич, и полные генералы Гриппенберг и Штакельберг. В поединке большой самоходной мясорубки и бараньего стада мясорубка побеждает всегда и без исключения, потому фронт, поначалу стремительно покатившийся на запад, вскоре рассыпался мелкой пылью, тем более что туркам в спины ударили армянские фидаины-повстанцы. И понеслось веселье, в нашей истории известное как война с басмачами.
Да, где-то гремели орудийные выстрелы и лилась человеческая кровь, но тут, в Аббас-Тумане, шла своим чередом тихая и благообразная жизнь. За год с лишним с начала строительства обсерватории утекло много воды в местных ручьях и речках (зачастую берущих начало в бьющих из-под земли минеральных источниках) и было сделано много дел. Сначала саперный батальон проложил дорогу-серпантин и одновременно канатную дорогу к тому месту на гребне горы Канобили, где собирались возводить строения и сооружения новой обсерватории – подальше от людского жилья и поближе к звездам. Создавая мемориальную обсерваторию памяти своего брата Георгия, императрица Ольга сразу решила не связывать себя наблюдательной башней профессора Глазенаппа, а подобрать самый лучший вариант. От будущей обсерватории до поселка Аббас-Туман по канатной дороге одна верста, а по серпантину – пять. Однако по канатке в вагончиках быстро и с комфортом можно возить только людей и не особо габаритное оборудования, а по серпантину, на архаичных арбах, запряженных серыми осликами – цемент, кирпич и тому подобное: тяжелое, терпеливое и небьющееся.