По случаю дня рождения императрицы Потемкин устроил бал с фейерверком. Оркестр под управлением маэстро Сарти исполнил новую симфонию «Тебя, Бога, хвалим» – собственного сочинения дирижера. После последних аккордов оркестра и хора в игру вступили русские пушки. После припева «Свят, свят, свят!» началась самая сильная артподготовка за все время осады крепости.
Русские пушки разрушили замок Гассана-паши, крепость на оконечности Очаковского мыса и почти все строения внутри этой крепости, в том числе и провиантский магазин. Положение в крепости Озю становилось все хуже и хуже – каждый день в русском лагере появлялись дезертиры. Это были запорожцы, перешедшие на службу к султану, и турки. По их словам, провизии в крепости осталось дней на десять, едят уже лошадей и во всем терпят крайний недостаток. Один из дезертиров попросил личной аудиенции у князя Потемкина. Это был турок по имени Топчи Мехмед.
– Я фонтанных дел мастер, – признался Мехмед, – и могу показать тайный подземный ход в крепость.
– Вот видишь, – сказал Потемкин, обернувшись к Софии, – нашелся и хитроумный Одиссей с троянским конем… Только план секретных ходов у нас уже есть. А вот проводники не помешают. Будешь проводником?
– Князь, – попросил турок, – исполни сначала мою просьбу. Я не хочу, чтобы зря пролилась кровь твоих и наших людей. Попроси еще раз Гуссейн-пашу сдать крепость без кровопролития.
– Обещаю тебе это! – ответил Потемкин.
Потемкин еще раз попытался уговорить Гусейн-пашу сдать крепость. Но прошел еще месяц, а упрямый гарнизон не сдавался. Дальше тянуть со штурмом не представлялось возможности.
1 декабря 1788 года главнокомандующий Потемкин отдал приказ: «Истоща все способы к преодолению упорства неприятельского и преклонению его к сдаче осажденной нами крепости, принужденным я себя нахожу употребить наконец последние меры. Я решился брать ее приступом и на сих днях… произведу оный в действо. Представляя себе мужество и неустрашимость войска российского… ожидаю я с полною надеждою благополучного успеха. Я ласкаюсь увидеть тут отличные опыты похвального рвения, с которым всякий воин устремится исполнить свой долг. Таковым подвигом распространяя славу оружия Российского, учиним мы себя достойными названия, которое имеет армия, мною предводимая; мне же останется только хвалиться честью, что имею начальствовать столь храбрым воинством…»
4 декабря в палатке главнокомандующего проходило совещание. Начальникам отдельных частей была вручена подробная диспозиция, в которой указывалось количество колонн и сообщалось направление действий.
– Штурм назначаю, – обратился к присутствующим офицерам Потемкин, – на 6 декабря. Начнем его ранним утром. Перед рассветом турки спят крепко. Артподготовку проведем накануне вечером, после чего батареи займут новые позиции.
– Особенно, – строго приказал Потемкин, – при штурме щадить женщин, детей, раненых. По мере возможности…
Глава 9Штурм крепости Очаков
Ранним морозным утром русские войска построились в шесть колон. Их главнокомандующий – князь Потемкин – молился, стоя на коленях перед походной иконой архангела Михаила. «Пошли нам, Святой Архангеле, победу малой кровью, и турецкой крови не дай рекой пролиться. Видит Бог, хотел я мира, но не сдают нам турки крепость без штурма. Стало быть, идем на приступ. Но пощади, Архистратиг небесного воинства, и нас, и врагов наших. Не дай нам в реках крови утонуть…»
Ответом на эту молитву стал первый выстрел сигнальной пушки. Солдаты перекрестились как один, сняли ранцы и бросили их на снег. При втором выстреле на землю полетели полушубки. Воины остались без теплой верхней одежды – она не должна была стеснять движений. Потемкин продолжал молиться, и архангел Михаил – с алыми крыльями и мечом в скрещенных дланях взирал на него с иконы.
Раздался третий выстрел, и шесть колонн одновременно с двух сторон крепости – западной и восточной – устремились на штурм. Первое расстояние до вала солдаты и офицеры преодолели молча. Потемкин повторял слова молитвы, и архангел Михаил с отеческой улыбкой внимал этим словам, как будто хотел сказать: «Ты воин, и я воин, я смотрю на тебя с неба и прошу у Господа защиты тебе и твоим людям. И будет вам эта защита дана, если ты пощадишь врагов своих и возьмешь крепость малой кровью. Без лютости победителя и с милосердием к побежденным».
«Благодарю Тебя, Воевода ангельской рати, – прошептал в ответ Потемкин. – Я твой завет исполню».
В эти минуты со стороны Березани по льду лимана на приступ Очакова бежали запорожцы во главе с Головатым. «Пощади меня, Господи, – шептал Антон. – Дай к Ульяне вернуться…»
Вскоре адъютант доложил о первом успехе на главном направлении – штурмующие преодолели ров. Воздух наполнился грохотом пушечных выстрелов, громкими хлопками от разрывов ручных гранат, свистом картечи и пуль, криками «Ура!» и стонами умирающих. Григорий Александрович перекрестился в последний раз и встал с колен.
Теперь уже не раб Божий Григорий, смиренно стоявший на коленях перед иконой архангела Михаила, а генерал-фельдмаршал Потемкин следил за ходом штурма, отдавал приказы и распоряжения.
Потемкин приказал ввести в дело резерв, который помог атакующим ворваться в крепость. Когда на правом фланге турки предприняли контратаку, генерал-фельдмаршал, не видя возможности помочь своим войскам пехотой, бросил на врага резервный эскадрон Екатеринославского кирасирского полка. Неприятель был отрезан от основных сил, и четыре тысячи турецких воинов сдались в плен.
Когда с левого фланга донеслось эхо подземных взрывов в минных галереях, сердце Григория Александровича екнуло и защемило: «Господи и Архангел Михаил, воевода небесный, простите и заступитесь!» Главнокомандующий впился единственным глазом в подзорную трубу, вглядываясь в пороховой дым, клубами вырывающийся из воронок от взорванной под землей турками мины. Когда дым развеялся, князь увидел, что взрыв не причинил вреда русским воинам. Григорий Александрович заметно повеселел: «Благодарю, Господи, и тебя, воевода небесный!»
Офицеры и генералы, накануне штурма поклявшиеся первыми ступить на вал ретраншемента, свято выполняли свои обещания. Граф Ираклий Морков, боевой офицер, год тому назад назначенный в армию Потемкина, поставил к валу первую лестницу и первым ворвался в ретраншемент.
Штурм и сражение были жестокими. Наравне с мужчинами крепость защищали турецкие женщины. Смерть летела камнями и пулями из окон глинобитных домов, с тускло мерцающим ятаганом пряталась за каждым углом. Озверевшие от потерь русские солдаты кололи всех без разбору. Потемкин пытался остановить бесполезное кровопролитие, но турки сражались с такой отчаянной яростью, что взять крепость «малой кровью» оказалось невозможным. «Прости, воевода небесный, прости, Архангеле Михаиле, – обращался к архистратигу Потемкин, – не принимают турки мира, не хотят покориться. Не в моих силах остановить бойню».
Штурм продолжался час с четвертью. Русские войска взяли 310 пушек и мортир, 180 знамен, не считая поломанных в бою, а турки потеряли убитыми 8700 человек. В плен сдалось 4000 турецких солдат и офицеров. В числе сдавшихся в плен были комендант крепости – трехбунчужный паша Гуссейн, три двухбунчужных паши и 448 офицеров. Потери русских составляли примерно тысячу солдатских и офицерских душ…
Антона Головатого пощадили турецкие сабли и пули. Видно там, в родном малороссийском селе, отмолила его Ульяна, стоя на коленях перед иконой Богородицы Семистрельной. Стояла на коленях, не шелохнувшись, с глазами, полными слез и душой, вместившей дары надежды, стояла, пока не упала в бесчувствии. Отец Григорий на руках отнес дочь в ее светелку. Царица Небесная улыбалась с иконы ласковой улыбкой сестры и матери всех заплутавших земных душ. Бродя по умолкшим бастионам павшей крепости, среди сплетенных в смертных объятиях трупов победителей и побежденных, Антон Головатый с облегчением понял, что теперь он действительно вернется д омой…
Глава 10В побежденной твердыне
Генерал-фельдмаршал Потемкин вошел в побежденную крепость только на четвертый день. Рядом с князем находились плененный очаковский комендант Гуссейн-паша и графиня Витт. София, с детства привыкшая ненавидеть турок, теперь впервые испытывала к ним пронзительную и уже бесполезную жалость.
«Господь Всемогущий, Царица Небесная! – шептала она. – Разве я этого хотела?!». «Этого, София, ты хотела отомстить – и отомстила…», – отвечала ей не пожелавшая лгать совесть. Гречанка видела разрушенные дома, тела погибших, некоторые – наполовину съеденные крысами, разбитые выстрелами русской артиллерии валы. Она видела несчастных – живых и умирающих, но не видела врагов. Разве это они убили ее отца, мать и отчима, разве из-за них она лишилась дома и родины? В чем были виноваты перед ней эти люди, защищавшие крепость до последнего дома? Гречанка плакала, и Потемкин отворачивался, чтобы не видеть слез той, к чьим ногам он хотел бросить поверженную Оттоманскую Порту.
– Я больше не хочу гибели Турции! – всхлипывая, как ребенок, сказала Потемкину последняя из Палеологов.
– Даже ради матери-Эллады? – с подобием улыбки на скорбно сжатых губах спросил князь.
– Даже ради Нее! – прошептала София.
– Не бойся, Софьюшка, – попытался успокоить любимую Потемкин. – Я обещал небесному воеводе взять крепость малой кровью, но не смог зарок свой держать. На мне – грех. И мне за это умирать в бессарабской степи… Полным сил и жизни.
– Ты умрешь глубоким стариком, – прервала его София, – в окружении наших детей.
– Я не увижу нашего сына, – тихо сказал Потемкин. – Я буду лишь знать, что зачал его…
– Эти жертвы по твоей вине, паша! – гневно обратился Григорий Александрович к бывшему коменданту крепости Озю. – Ты мог приказать своим воинам сдаться в плен и остановить кровопролитие…
– Оставь, князь, эти ненужные упреки, – гордо ответил турок, – я исполнял свой долг, так же, как и ты – свой. Аллаху было угодно, чтобы судьба