оезда на железнодорожной станции, в том числе груженные горючим и лесом.
Пожарный Вячеслав Чечельницкий рассказывал:
«Выезжали каждый день по несколько раз. Тушили квартиры, предприятия. Один из самых крупных пожаров произошел на элеваторе. От прямого попадания гранаты загорелись семечки подсолнечника. Мы тушили его всю ночь и целый день. Сначала поливали водой соседние банки. Когда их охладили, уже тушили горящий отсек, подавая воду в отверстие, через которое залетела граната. Элеватор тушили в несколько смен. Из-за угрозы взрыва ситуация была предельно опасной. Могла произойти большая техногенная катастрофа. Приехали даже пожарные из Кишинева».[21]
Тем не менее, несмотря на накал противостояния, лишь немногие солдаты действительно были фанатиками или озверевшими от крови маньяками. Серьезной проблемой молдавских вооруженных сил было отсутствие особого энтузиазма. Солдаты слабо понимали, зачем им умирать ради интересов политиканов, а о защите родных домов и речи не шло. Так что желающих лечь с гранатой под танк не находилось, а в тылу нарастало глухое недовольство бессмысленной бойней. Повстанцы и военные в абсолютном большинстве не питали друг к другу ненависти. Более того, зачастую это были даже не соседи, а родственники. Ситуации, когда на разных сторонах конфликта воевали братья или отец и сын, встречались сплошь и рядом.
Между тем битва за Бендеры наконец поставила вопрос о статусе российских военных. Ни для кого не было секретом, откуда берут технику приднестровцы, Мирча Снегур объявил даже, что Приднестровье — это зона, оккупированная Российской армией, а Россия ведет необъявленную войну против Молдовы. Впрочем, фронтовики никаких регулярных войск перед собой не видели. Комиссар молдавской полиции Бендер подполковник Гусляков только плечами пожимал:
«О какой агрессии 14-й армии речь? Я лично докладывал по телефону президенту Снегуру, что воинские части СНГ, расположенные в Бендерах, участия в боевых действиях не принимали, а у меня сведения, поверьте, достоверные».[22]
Тем временем и в Москве возобладали новые взгляды на предмет отношений с Молдовой и Приднестровьем.
Тяжкая поступь мира
23 июня, в разгар боев у Бендер, произошло одно из важнейших событий войны: в Тирасполь приехал генерал-майор Александр Лебедь. Первоначально он явился с инспекционной поездкой под псевдонимом (не мудрствуя лукаво) — «полковник Гусев». Москву беспокоили сразу несколько обстоятельств. Во-первых, в любом случае следовало остановить кровопролитие. Во-вторых, требовалось обеспечить сохранность военного имущества Российской армии, защитить солдат и офицеров и их семьи и спокойно вывезти свое имущество домой. Наконец, возник вопрос об управляемости 14-й армией как таковой: уже начался стихийный переход офицеров и солдат на сторону ПМР, склады растаскивались, армия вышла из повиновения.
Ознакомившись с обстановкой на месте, 27 июня Лебедь позвонил в Москву и сообщил Грачеву, что генерал Неткачев не соответствует должности. К тому моменту командующий армией фактически потерял контроль не только над обстановкой в Приднестровье, но и над собственными частями, так что с оргвыводами по поводу Неткачева трудно не согласиться. Неткачев был отозван, и «полковник Гусев» объявил о том, кем он является, и принял командование на себя. Лебедь озаботился и снабжением своей новой армии: одним из первых его запросов у Москвы стали запчасти, дополнительное вооружение и оборудование. Из состава сухопутных войск РФ в Приднестровье начали отправляться «отпускники», главным образом в артиллерийские части.
Во главе с новым командующим 14-я армия перешла к явной поддержке ополчения ПМР. Одной из первых операций армии при Лебеде стало уничтожение самолета ВВС Молдовы. Молдаване вторично попытались разбомбить мост в Бендерах, но на этот раз самолет сбили зенитной ракетой российских войск. В инциденте с молдавским МиГ-29 опять проявились классические проблемы Российской армии 90-х годов. Армия Лебедя, как и прочие, содержала массу кадрированных частей, и из пяти батарей зенитного полка удалось укомплектовать людьми только одну. Ракетные установки, передвижной пункт управления, транспортно-заряжающие машины и «технички» для обслуживания пришлось собирать со всего полка. Как бы то ни было, батарею получилось привести в боеготовность, и рано утром 26 июня по команде полковника Добрянского, начальника ПВО армии, «Оса» двумя ракетами сбила злосчастный МиГ на трехкилометровой высоте. Этого хватило: подавить оборону Приднестровья ударами с воздуха молдаване больше не пытались.
Лебедь намеревался не убедить, но принудить Молдову к мирным переговорам. Своих людей он настраивал на решительные действия. Характерна реплика нового командарма, обращенная к одному из офицеров:
«Даже если я тебе прикажу немедленно прекратить огонь, ты ещё должен работать как минимум 40 минут, невзирая ни на какие мои приказы».[23]
В Бендерскую крепость вошел танковый полк. Отдельная боевая группа из двух батальонов убыла на юг, к Слободзее. Артиллеристы выбирали цели на молдавской стороне линии фронта. 14-я армия всеми своими силами постепенно включалась в ход событий.
Решающим доводом оказалась ее артиллерия. САУ, минометы всех калибров и реактивная артиллерия позволяли задавить огнем любое сопротивление противника. Поворотные события произошли в ночь на 3 июля. 2 июля днем молдавская артиллерия в очередной раз обстреляла Дубоссары, повредив систему управления местной ГЭС. На ночь была назначена свирепая акция возмездия. Командование 14-й армии избрало для удара места, где была расквартирована молдавская полиция, а также склады топлива, командный пункт и артиллерийские позиции. Огневой налет был коротким, но энергичным: 45 минут по молдавским позициям работали 8 артдивизионов и 6 минометных батарей. Молдаване расслабились от долгого отсутствия настоящего противодействия, поэтому эффект оказался оглушительным. Из строя выбыло одновременно несколько сот солдат и полицейских, военнослужащие были полностью деморализованы.
Затем молдавские позиции обработали агитационными снарядами, призывая военных расходиться по домам. После тяжкого удара эти предложения звучали весьма веско. 4 июля молдавская сторона запросила перемирия, а 7 июля на авиабазе в Лиманском на Украине состоялась встреча представителей Молдовы и Приднестровья.
Переговоры еще не означали действительного прекращения огня. Бои и обстрелы продолжались, люди гибли. Однако в течение июля было согласовано и подписано соглашение о прекращении огня и мирном урегулировании конфликта. В регион вводились российские миротворцы. В конце июля над Тирасполем уже ревели самолеты российской транспортной авиации — доставляли людей и технику будущего миротворческого контингента.
Между тем Александр Лебедь выступал на публике в своем неподражаемом стиле: «Завтра я буду завтракать в Тирасполе, а если упадёт хоть одна пуля в Приднестровье, обедать я буду в Кишиневе, а ужинать в Бухаресте». Молдавским националистам бравый генерал обещал найти «подобающее место на столбе», а слово «фашизм» произносил несколько раз в минуту.
В наше время Лебедь полузабыт, и даже при жизни отношение к нему было далеко не однозначным. В 1996 году генерал связал свое имя с постыдными для государства Хасавюртовскими соглашениями, его деятельность на посту губернатора Красноярского края также не заслужила лестных оценок. Однако необходимо отдать ему должное: именно жесткие решительные действия 14-й армии остановили войну в Приднестровье, и именно Александр Иванович Лебедь оказался тем человеком, который сумел возглавить миротворческую операцию в самый острый момент конфликта. Продолжение войны, безусловно, привело бы к сотням и тысячам новых смертей, и здесь заслуга 14-й армии и ее командующего велика и неоспорима.
Однако не все обрадовались наведению порядка в республике. После прекращения активных боевых действий в Приднестровье последовал краткий период внутренней смуты. Главной фигурой этого противостояния стал герой битвы за Бендеры Юрий Костенко. Яркий, талантливый и харизматичный командир претендовал на что-то большее, чем просто должность комбата. Но из-за резкого характера Костенко нажил себе массу недоброжелателей, включая Лебедя. С генералом-десантником у него возник конфликт еще в Афганистане, однако там обоих сдерживала армейская субординация. Кроме того, Костенко также откровенно недолюбливал Стефан Кицак, командующий Республиканской гвардией. Подполковник-атаман резко критиковал лидеров ПМР, обвиняя их в том, что командование оставило Бендеры беззащитными.
Костенко действительно был типичным героем «смутного времени»: дерзкий, в грош не ставивший собственное начальство, он не только стяжал сомнительную славу неуправляемого командира, но и обвинялся в расстрелах пленных и грабежах. Фактически Костенко превратил Бендеры в собственную баронскую вотчину и едва ли собирался умерять свои амбиции. Даже недоброжелатели Костенко отмечали его храбрость. Даже его симпатизанты отмечали его жестокость.
Как бы то ни было, на бендерского батьку-атамана имели зуб сразу несколько влиятельных в Приднестровье людей. Однако поначалу конфликт разрешился без кровопролития: явившиеся по душу полковника российские военные не собирались стрелять в людей, которых считали своими. Поэтому в один прекрасный день перед базой бендерского батальона появились десантники с танками. Боевые машины сделали несколько холостых выстрелов, после чего батальон сдался. Пожелавшим уйти предоставили коридор, по которому ополченцы и вышли с оружием. После этого Костенко попытался уехать на Украину. Однако где-то в идиллических яблоневых садах неподалеку от границы повстанческого атамана настигли и убили. Тело бросили в машину, машину подожгли. С гибелью Костенко связана и очередная тайна. У трупа, перед тем как сжечь его, отрубили руки — скорее всего, чтобы исключить возможность идентификации по отпечаткам пальцев. Кому в действительности принадлежит тело, лежащее в могиле на Аллее героев в Бендерах, видимо, никто уже никогда не узнает. Даже в наши времена ходит слух, будто Костенко иногда приходит на свою могилу, — но это, пожалуй, больше похоже на романтическую легенду. А вот отрубание рук у трупа как раз слишком сильно походит на сокрытие следов.