Морин услышала звук открывающейся двери и повернулась, чтобы увидеть, как в ответ на ее мысли Адам входит в комнату. Пальцы ее с силой сжали стакан.
— Привет, Морин!
Обычные слова, сказанные мягко и нежно, потрясли ее. Хотя сегодня на работе они уже встречались, здоровались и даже разговаривали.
— Привет, — в тон ему ответила она. Адам подошел к кухонному столу. Морин одним взглядом окинула его с ног до головы, отмечая про себя, что джинсы в пыли, рубашка промокла от пота. Да, видок еще тот, как будто работал в поле.
— Выглядишь так, словно траншеи копал.
Адам в это время доставал кружку из шкафа.
— Мама и сестра разрешили мне сегодня помочь им с работой в конюшне.
— Разрешили?
Адам, видя неподдельное удивление Морин, решил объяснить:
— Мать и сестра занимаются разведением беговых скакунов, а те не терпят чужаков рядом с собой.
— И даже ты подпадаешь под эту категорию? — Морин не скрывала своего изумления.
— Да, даже я.
— А я думала, ты ковбой! Нет?
Прежде чем ответить, он налил себе в стакан воды и сделал большой глоток.
— Я вырос рядом с лошадьми и думаю, что смог бы стать неплохим наездником. Но между работой на ранчо и наездником слишком большая разница. Боюсь, мне не хватило бы терпения: каждая лошадь обладает своим характером, к ней нужен индивидуальный подход.
— Охотно верю, — пробормотала она, чувствуя, что ей не хватает воздуха. Не так-то просто притворяться спокойной, разговаривая с Адамом. — А в конюшне трудная работа?
— Посмотри...
Адам шагнул к ней, протягивая руки.
— О боже, Адам, что это?
Она взяла его за запястья и поднесла ладони поближе к глазам.
Этот простой жест заставил его содрогнуться от желания, пронзившего все тело.
— Больно?
— Ничего страшного. Жеребенок-однолетка немного побуянил.
— «Ничего»! Ты только посмотри, какой глубокий порез. — Морин внимательно рассматривала рану. — К тому же сильно загрязнен.
После недели холодного равнодушия Адам просто таял от ее внимания.
— Ничего, от деревенской грязи еще никто не умирал.
— При чем тут «умирал», «не умирал». Бактерии вызовут воспаление, и рана будет заживать дольше. Где тут у вас аптечка?
— Хорошо, хорошо. Я сам обработаю порезы, но попозже.
— Знаю я, как ты их обработаешь: чуть сполоснешь водичкой и решишь, что этого хватит. Давай неси аптечку.
Адаму ничего не оставалось, как подчиниться. Через некоторое время он вернулся со всем необходимым.
Морин деловито взялась за дело.
— Так что случилось, рассказывай!
— Держал жеребенка, пока моя сестренка чистила его копыто.
— Значит, она знала, что ты поранился?
— Да, — сказал Адам и решил добавить, чтобы завоевать еще больше симпатии: — Она сказала, что ей жаль, и рассмеялась.
— Рассмеялась! Кошмар!
Адам безразлично бросил:
— Просто она знает, что ее братишка крутой. Это не такой уж страшный порез. Кстати, каждый ковбой время от времени получает такие раны.
Она взглянула ему прямо в глаза и снова занялась его руками.
— Ты считаешь себя ковбоем?
— Я им был, — просто сказал Адам. — До того как стал бизнесменом.
— Профессионально?
— Все, за что я берусь, стараюсь делать качественно, это секрет моего успеха, — искренне признался Адам. — Да и платят лучше.
— Никогда бы не подумала, что деньги для тебя самое главное.
— Ты права, деньги не главное, но они никогда не помешают. Верно?
Морин перевязывала его руку и думала: никакие деньги в мире не заменят семейного тепла, уюта. Все это Адам имел в избытке и ценность этого дара, видимо, понимал не до конца. Разве он когда-нибудь оставался, хоть раз в жизни, по-настоящему одиноким? Ни разу. Иначе позволил бы он себе играть человеческими чувствами? Никогда!
— Знаешь, Морин, — произнес Адам после некоторого молчания, — я рад, что ты снова ведешь себя со мной легко и открыто.
Морин подняла на него глаза. Он стоял слишком близко к ней.
— И никогда не переставала.
Адам впился взглядом в ее яркие губы, стараясь не думать о том, что ему больше всего хотелось сделать.
— Ты относишься ко мне так, словно я сделал что-то предосудительное.
Морин понимала, что ее положение почти безвыходное, но ей необходимо играть дальше, чтобы выиграть, и не нужно обращать внимание на его близость. Нельзя поддаваться своим чувствам.
— Ну, мы же договорились с тобой о перемирии, а это требует определенной дистанции в отношениях между нами.
— Да, — вынужден был согласиться Адам. — Но понимаешь, эта отстраненность может не лучшим образом сказаться на работе. Мне хотелось бы, чтобы не было никакой напряженности, только естественность отношений.
— Как-то не верится, — обронила Морин.
— Во что ты не веришь?
— В то, что мы можем быть... просто друзьями. Слишком... слишком много...
— ...взаимного притяжения, — закончил за нее Адам.
Морин согласно кивнула.
— Да, что-то в этом роде. И если мы попытаемся стать друзьями...
— Мы уже друзья, — перебил он ее, — только ты не хочешь это признать.
Может быть, он и прав, подумала она. Во всяком случае, их отношения не укладываются в рамки служебных.
— Хорошо, сдаюсь, — согласилась она. — Мы друзья.
— Отлично, — оживился Адам. — Может быть, начнем все сначала?
— И как ты это себе представляешь? Однажды мы уже начали. Помнится, в тот день была сломана твоя нога.
— Забудь. Забудь все. Мою сломанную ногу. Как мы купались. Что ты перевязывала мне руки. Давай начнем все заново, возьмем для начала и отправимся куда-нибудь на прогулку. Ты умеешь держаться в седле?
— Если лошадь спокойная.
— Думаю, мы сможем подобрать тебе подходящую.
— И куда я на ней поеду, хотелось бы знать?
— Что-нибудь придумаем. Давай направимся на юг, к горам. У тебя будет возможность посмотреть не только ранчо, но и прилегающие к дому земли. Ведь что ты до сих пор видела — только дом.
Морин почувствовала большое искушение провести хороший летний вечер как-то иначе, чем обычно. Правда, вдвоем с Адамом. Однако прогулка может стать своеобразным экзаменом: смогут ли они сохранять определенный нейтралитет в отношениях? В конце концов, им ведь работать вместе.
— О'кей. Я принимаю твое приглашение. Только не жди от меня навыков профессиональной наездницы.
Адам тепло улыбнулся.
— Все, что от тебя требуется, детка, — это быть самой собой.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Лошадка, которую подобрали для Морин, была пегой масти, неказистого вида, обычно ее использовали как пастушью лошадь, и, как уверял Адам, на ней смог бы удержаться даже новичок.
— Значит, она проработала целый день, а теперь будет вынуждена везти меня? Я не поеду на ней. Это жестоко и несправедливо по отношению к животному! — запротестовала Морин.
На что Адам только рассмеялся.
— Лео? Уставший? Не смеши меня, у него еще хватит сил на сутки. — Адам говорил, а сам в это время проверял подпруги. — Так, Лео готов к путешествию. Тебя подсадить?
— Думаю, я справлюсь сама. — Морин вставила ногу в стремя и поняла, что не сможет самостоятельно усесться в седло. — Лео, мог бы ты на минутку стать на коленки?
— Эй, не оскорбляй его, он у нас благородных кровей, — со смехом заметил Адам и, подхватив за талию, легко забросил ее в седло.
Морин от неожиданности испуганно вскрикнула и, пытаясь не свалиться, судорожно уцепилась за гриву лошади.
— Больше так не бросай меня. Ты со всеми своими подружками поступаешь так безжалостно? — спросила она его. — Нет, можешь не отвечать. Дай вспомню! Женщин-друзей ты сюда не приглашаешь. По логике вещей остается последний вариант — враги.
Ее замечание развеселило Адама. Легко вскочив в седло, он со смехом сказал:
— Не знаю, где таких, как ты, берут. Ты так не похожа на других.
Похожа, не похожа — какая разница? — подумала Морин. А вот что сумасшедшая — это точно. Разве в здравом уме она согласилась бы на это предложение? И вообще, может оказаться большой глупостью и сам ее приезд в Нью-Мексико. Ведь она приняла такое решение интуитивно. Остается надеяться, что, последовав своему внутреннему голосу, она не ошиблась.
Когда они проезжали по полю, попадавшиеся навстречу им работники громко здоровались с ними. А когда проезжали мимо водопоя, то увидели и сестру Адама, Анну. Заметив их, она помахала им рукой. Морин тоже сделала ответный взмах.
— Глядя на твою сестру сейчас, трудно представить, что она профессиональный пианист.
— Я как-нибудь попрошу ее, чтобы она сыграла для тебя. Сама убедишься.
Пару дней назад Морин познакомилась с Анной, сестрой-двойняшкой Адама.
— Могу представить, чего ей стоило отказаться от карьеры. Хотя многие люди отдали бы жизнь, чтобы жить так, как им хочется.
Адам был полностью с ней согласен.
— Это правда. Только не думай, что она действительно отказалась от музыки. Сейчас она может играть, когда хочет и для кого хочет. И, по-моему, теперь она намного счастливее, потому что вышла замуж за Мигеля.
— А лошади... они всегда ее интересовали?
— Интересовали? Точнее будет сказать, что она с самого детства испытывала к ним страсть. И это у них с матерью общее. Не знаю, наверное, какой-то такой ген есть в крови, отвечающий за привязанность к животным. Думаю, это одна из причин, почему она на самом деле не была счастлива, занимаясь только музыкой. Ей приходилось разрываться между жизнью на ранчо и карьерой музыканта.
Да, Морин прекрасно это понимала. Ведь и свою жизнь она не могла представить без любимой работы. Иногда Морин задавала себе вопрос: что была бы ее жизнь, если бы еще и работа была скучной и неинтересной? Как же тогда жить дальше?
— Твоя сестра счастливая женщина. Я бы даже сказала — мужественная.
— Почему ты так думаешь? — серьезно спросил Адам.
— Она живет так, как хочет жить.
— И ты считаешь, для этого нужно какое-то особое мужество?