Ещё мгновение – слечу с катушек и переверну все вверх дном.
Не успеваю. Спасает дождь. Сначала одна большая капля приземляется мне на лоб. Потом небеса низвергаются и обрушивают на нас мощные струи воды. Влага в два счета пропитывает нашу одежду, и вот мы несёмся к моей Ауди наперегонки.
– Как не вовремя это все.
Выпаливает Кира, приземляясь на пассажирское сиденье, и отжимает промокшие насквозь волосы. Хмурится и с тоской прижимается к стеклу, ругая вышедшую из строя Хонду. Дрожит от холода, хоть я и включаю печку. Покусывает посиневшие губы.
Я же перегибаюсь назад и цепляю сложённую вчетверо толстовку.
– Возьми. Переоденься.
Ильина мешкается. Ухватывается нерешительно за край ткани и застывает.
Секунда. Другая. Третья. Напряжение снова разливается между нами. Воздух искрит.
– Переодевайся. Я не буду смотреть.
Угадываю причину Кириной растерянности. Подтверждаю слова действиями. Отворачиваюсь к окну. Только все равно ловлю на прозрачной поверхности размытые очертания.
Кожу, обсыпанную мурашками. Выпирающие ключицы. Острый подбородок.
Чёртова нимфа. Призрачная. Нереальная.
– Я все. Спасибо.
Кира сигнализирует о том, что закончила. Ну, а я гулко сглатываю скопившуюся слюну и возвращаюсь в прежнее положение, когда так некстати звонит телефон и разрубает пространство дребезжащей трелью.
«Даша» высвечивается на экране бортового компьютера, и Кира, конечно, это видит.
– Твою ж мать.
Бормочу негромко и в прострации пялюсь на дисплей. Звонок не принимаю. Мне нечего сейчас сказать Дарье. Разговор о разводе нужно заводить в другой обстановке. Наедине. Без лишних свидетелей. Без опасения вывернуть грязное белье наружу и искупаться в потоке взаимных претензий.
Я – единственный, кто виноват в том, что мы с супругой дошли до критической точки. Мне и распутывать этот невообразимый клубок.
– Ответь, Никита. Тебе жена звонит.
Пропитывая каждое слово горечью, выпаливает Кира. Промораживает сантиметры между нами, отчего колючие иголки секут кончики пальцев. Превращается в непроницаемую статую.
Я же отрицательно качаю головой.
– Не хочу.
Тарабаню отрывисто и хватаюсь за руль, как за спасательный круг. Плавно трогаюсь с места, хоть внутренний зверь призывает газовать и палить шины, и медленно выезжаю с парковки.
Весь крохотный успех по восстановлению доверия Киры перечеркиваю и злюсь на самого себя. Что предпринять? Признаться в том, что мы с Дашей давно живем как чужие люди? Поведать о выкидыше и получить унизительную жалость и снисходительное поглаживание по руке?
Бред.
– Тебе стоит сдать твой металлолом в утиль.
– Никита!
Меняю тему на более безобидную. Притворяюсь, что не было никакого звонка и призрак прошлого не висит между нами.
– Ты же понимаешь, что ездить на неисправном автомобиле опасно?
– Не преувеличивай.
– Давай смотаемся завтра в салон. Выберем нормальную машину. Оформим тебе беспроцентный кредит от фирмы.
Продолжаю гнуть свою линию, только Кира зябко ведет плечами. Полосует зубами губы.
– Не надо. Про нас итак сплетни ходят.
– Сплетни?
Притормаживаю перед светофором, мигающим желтым, и вцепляюсь взглядом в Кирин подбородок. Туго соображаю.
– Брось, Никита. Не делай вид, что ты не в курсе. Разве ленивый еще не обсудил, что я получила должность через постель. Не усугубляй.
С осязаемой злобой выдыхает Кира и отворачивается, недвусмысленно намекая на то, что спор можно считать оконченным. Мне же до одури хочется вызвать каждого второго сотрудника и как следует пропесочить.
Нельзя. Опрометчивый поступок вряд ли поможет – вызовет новую волну домыслов.
– Не спеши отказываться. Я ведь из благих побуждений предлагаю.
– Верю.
Холодно откликается Кира и замолкает теперь уже надолго. Остаток пути проделываем в кромешной тишине. Все это время дождь хлещет с нещадной силой и начинает слабеть, когда мы приближаемся к знакомым воротам.
Там же стоит неприметная Субару мышиного цвета. Фары выключены, двигатель заглушен, капли воды застыли на стекле – не разобрать, кто за рулем.
– Спасибо, что подвез.
Безукоризненно вежливо благодарит Кира и порывается выйти. Но я успеваю ее опередить. Распахиваю пассажирскую дверь, подаю по привычке ладонь – не принимает.
Сама отталкивается от сиденья, выскальзывает наружу, выпрямляется. Одной рукой растрепывает влажные волосы, другой стискивает мокрую блузку. Делает несколько шагов навстречу выбирающемуся из машины Павлу.
– Привет, Паш. А ты чего не позвонил? Мы задержались на работе, разгребали завалы. Моя Хонда сломалась, так что Никите пришлось меня подбросить.
Частит Кира и привстает на цыпочки, чтобы прижаться щекой к щеке Григорьева. Я же открываю для себя две истины. Во-первых, Ильина умеет врать, не краснея. Во-вторых, я ревную женщину, которая мне не принадлежит.
Паршивое, честно признаться, чувство. И резь под ребрами тоже паршивая.
Глава 11
Кира
Сотни иголок впиваются в спину. Распарывают кожу. Пускают кровь.
Жар лавой спускается от шеи и до самой поясницы. Поражаюсь, почему небеса до сих пор не ударяют в меня молнией, ведь врать нехорошо. Так учила всегда мама. Так говорил и отец.
Выдыхаю резко и не решаюсь поднять подбородок. Смотрю куда угодно – только не в Пашины глаза. Сначала упираюсь взглядом в его белые кроссовки с коричневой полосой сбоку. Цепляюсь за кожаный ремень стильных брюк с идеальной стрелкой. Утыкаюсь в судорожно дернувшийся кадык. Сама тоже сглатываю.
– Я звонил.
Взрывает ненадолго опустившуюся тишину Паша, а я принимаюсь лихорадочно рыться в сумке. Выуживаю из ее недр телефон, неловко тапаю по дисплею и лично убеждаюсь – четыре пропущенных.
В очередной раз за вечер заливаюсь краской. Прохлады, опустившейся на землю, вовсе не замечаю. Так сильно печет.
– Забыла включить звук.
Жалко оправдываюсь, ковыряя носком туфель почву. Понимаю, что звучу ужасно. Выгляжу тоже отвратительно.
В толстовке с чужого плеча. С мокрой помятой блузкой в руке. С взъерошенными волосами. С лихорадочно горящими глазами, пожалуй, я больше похожа на героиню из дурацких анекдотов, чем на излишне старательного работника.
– Иди в дом, Кира.
– А ты?
– А мне нужно кое о чем побеседовать с твоим боссом.
На миг замерзаю и снова думаю, что совсем не знаю Павла. Впервые его голос слышится настолько жестким и колючим, что хочется проехаться ладонями по коже, покрывшейся мурашками. Вернуть ускользающее тепло.
– Хорошо, – сбрасываю сковавшее меня оцепенение и напоследок оборачиваюсь к Никите.
Молча скрыться за калиткой не позволяет не совесть – нет. Какое-то тянущее чувство опутывает щупальцами грудь и выталкивает кислород из легких.
Так что я жадно хватаю большой глоток воздуха и выдаю сиплое.
– До свидания.
– До завтра, Кира.
Доносится звонким эхом мне вслед и впечатывается ярким клеймом между лопаток. Превращаюсь в загнанного зверька, по собственной воле угодившего в ловушку. Останешься в яме – сдохнешь от голода. Выберешься наверх – попадешь в лапы хищнику.
Выпрямив спину, я, наконец, отмираю и торопливо двигаюсь по дорожке. Каким-то чудом умудряюсь опустить ручку двери дрожащими пальцами и скользнуть во двор родительского дома.
Здесь безопасно. Здесь никто не швыряет в меня обвинения и не пытается убить взглядом.
– Митя, я приехала!
Кричу подчеркнуто бодро, вплывая в коридор. Снимаю обувь и оставляю на тумбочке у входа свидетельство моего позора – измятую в хлам блузку. Присаживаюсь на корточки и развожу в стороны руки, чтобы поймать несущегося из кухни медвежонка.
– Я немножко задержалась, прости.
Трусь носом о нос сына, перерабатываю тепло и возвращаю ему в стократном размере. Швартуюсь в своей тихой защищенной гавани, латаю прохудившиеся щиты, заделываю бреши.
– Все нормально, мам. Мы с дедушкой собирали конструктор, пока бабушка жарила котлеты.
Напряжение отпускает. Робко улыбаюсь.
У меня такой взрослый самостоятельный сын, что гордость в тысячный раз заполняет каждую клетку моего тела. Митя многое понимает, редко обижается, никогда не капризничает и не упрекает меня ни в чем.
Наверное, так выглядит безусловная любовь. Непоколебимая. Верная.
– Отпрошусь завтра с работы пораньше и заберу тебя с тренировки. Мороженого поедим. Идет?
– Правда?
– Конечно, правда.
– Ура!
Принимаю единственно верное решение – об этом кричат загорающиеся в глубине Митиных глаз радостные огоньки. Обязательно выторгую у Лебедева пару часов за сегодняшние сверхурочные и помчу к медвежонку на хоккей.
Буду следить за тем, как он резво скользит на коньках. Как умело управляется с клюшкой. Мистическая магия льда. И никакой бухгалтерии, никакого стресса, никаких сплетен.
– Мам, ты голодная?
– Ага.
– Скажу бабушке, что ты будешь котлеты и пюреху.
– И пюреху. Спасибо, мой хороший.
Негромко вторю сыну, ласково треплю его по макушке и ненадолго закрываюсь в ванной. Сначала подставляю запястья под ледяную воду, чтобы избавиться от все еще циркулирующего по венам жара. Потом долго и методично споласкиваю лицо, смываю остатки косметики.
Тени скатались. Тушь осыпалась. Нет смысла реанимировать испорченный макияж.
Вытершись насухо, закручиваю волосы в тугой жгут на затылке и на пару минут залипаю на отражении в зеркале. Оттуда на меня взирает молоденькая девчонка лет двадцати. По крайней мере, так кажется в мягком освещении светодиодов. Или это снова блестят мои больше не грустные глаза?
– Мам, пап, добрый вечер! Ну, как вы тут?
Спустя пять минут, я оглашаю кухню звонким приветствием и моментально попадаю в атмосферу тепла и уюта. Марти с заливистым лаем выскакивает из-за кресла, чтобы прижаться мокрым носом к моей лодыжке. Мама спешит к плите, чтобы закипятить чайник. Отец откладывает в сторону судоку и заграбастывает меня в объятья, приподнимая высоко над землей.