Есть и новые лица. Широкоплечий бугай с татуировкой-розой на шее и добродушной детской улыбкой. Худой, как жердь, парень, похожий на ворона. Рыжий модник с зачесанными набок волнистыми волосами и ажурной каффой на все ухо.
Компания разношерстная, но одинаково торчащая по хоккею, да.
– Чем дольше пауза, тем выше мастерство.
Выдаю беспечно и умалчиваю о том, что иногда тренировался. Правда, не в России. В Германии, Швеции, Финляндии. Куда мы гоняли с Дарьей и оставляли крупные суммы в очередной клинике, обещавшей выздоровление.
– Ну, ну. Шнуруй коньки, покажешь, как играть надо.
Изогнув бровь, Саня шлепает меня по плечу, и после обязательной разминки мы все перемещаемся на площадку. Делаем несколько пробных кругов и притормаживаем, потому что у борта появляется не кто иной, как Дашкин двоюродный брат.
– Договаривались же без профиков. Чисто любителями, – возмущается кто-то из парней, а я не упускаю возможность задеть Семена.
Неприязнь между нами с годами никуда не делась.
– А он любитель и есть. Сменки реже – деньги те же.
– Что ты сказал?
– Что за слив матчей иногда платят больше, чем за выигрыш.
– Пошел ты, Лебедев!
– И тебе не хворать.
Поправляю шлем и искоса наблюдаю за тем, как краснеет Вершинин. Походу психи у них – это семейное.
– Мы играть-то сегодня будем, или пришли языками почесать?
Скучающий, Багиров возвращает нас на землю, и мы разъезжаемся по своим позициям. А дальше кто-то невидимый отщелкивает маховик, и не остается ничего, кроме хоккейной коробки и адреналина.
«Бабочки» летают по воздуху. Банки закатываются в ворота. Снежные искры взмывают из-под коньков.
Счет на табло равный. Стремление одержать вверх зашкаливает. Так что я обвожу Саутина, миную еще двоих защитников и не успеваю завершить атаку, получая мощный толчок в спину.
– Сука.
Сема действует подло, как и всегда. А у меня стремительно падает планка. Багровая пелена застилает глаза. Тело действует на инстинктах – все помнит.
Как обмануть противника, как заблокировать его корпусом и как впечатать его со всей дури в борт.
Размазываю Семена по ограждению через несколько розыгрышей. На дикой скорости несусь вперед и делаю филигранную передачу – Багиров заталкивает решающую шайбу в ворота.
– Ура-а-а!
– Го-о-ол!
– Е-е-е-е-е!
Выигравшая команда спустя пару секунд слипается в прыгающий радостный ком, я же неторопливо подкатываюсь к сидящему у борта Семену и стягиваю шлем.
Легко читаю чужое раздражение. Выплевываю капу. Наклоняю голову набок. Получаю очередной тупой вопрос за сегодня.
– Вы с сестрой опять поругались?
– Разводимся. Ага.
– Лебедев, каким ты был мудаком, таким и остался.
– А ты как не умел играть, так и не научился.
Сообщаю без тени злости и разворачиваюсь, чтобы вернуться к парням. А в спину врезается набившее оскомину обещание превратить мое существование в ад. Кажется, сегодня я его уже слышал.
Глава 20
Кира
– Мне, пожалуйста, ореховый капучино.
Перехватываю кофе по пути на работу и с мягкой улыбкой вплываю в просторное фойе. Вроде отсутствовала всего пару дней, а успела соскучиться по привычной рутине. По приветливому охраннику у турникета, по разносящему корреспонденцию курьеру, по смеющимся сотрудникам ивент-агентства, которым чужд дресс-код.
Стены кажутся светлее, воздух чище, растения в кадках у лифта зеленее. Но эта спокойная радость длится не долго. Стирается, стоит мне только подняться на этаж.
Девчонки из бухгалтерии сгрудились в стайку и шепчутся так громко, что не составляет труда разобрать, о чем они говорят.
– Слышали, Лебедев разводится?
– Ка-а-ак?
– Вот так. Тесть его вчера приходил. Орал так, что мы Жанку потом валерьянкой откачивали. Графин с водой уронил, стакан разбил.
– Ничего себе.
– Как думаете, теперь у меня есть шанс закадрить босса?
– Да нет у тебя шанса, Ириш. Он уже выбрал новую пассию.
На этих словах несколько острых взглядов впиваются в меня иглами. Отчего в горле образуется вязкий ком, и липкий пот струится по позвоночнику.
Но я только выше вздергиваю подбородок и выдавливаю из себя фальшиво бодрое.
– Привет.
Торопливо миную сплетниц и не могу отделаться от ощущения, что на спину повесили громкий ярлык «разлучница». На негнущихся ногах захожу в кабинет и тихо притворяю за собой дверь.
За долгое время я так и не научилась игнорировать чужое мнение. Оно всегда сильно меня ранило, вот и сейчас чужие домыслы неприятно корябают по натянутым нервам и оставляют неприятную горечь в горле.
– А это еще что такое?
Поворачиваюсь и обнаруживаю на столе цветы. В вазе красуется роскошный букет из нежно-розовых роз. Аромат стоит одуряющий. Только вот грудь затапливает непрошеной досадой.
Очередной повод коллегам почесать языки.
Тряхнув головой, я шумно выдыхаю, усаживаюсь в кресло и включаю компьютер. Проверяю почту, цежу кофе и не успеваю как следует поработать.
На пороге появляется Аля. За все время она ни разу не позвонила и не поинтересовалась причиной моего отсутствия. А теперь улыбается как ни в чем не бывало и рассеянно крутит чашку с чаем в руках.
– Привет. Как самочувствие?
Наверное, Никита сказал, что я заболела.
– Лучше. Спасибо. Как ты?
Отвечаю нейтрально и пытаюсь прикрыться стопкой документов, сложенных на краю стола. Не получается.
– Хорошо. Платье новое купила, офигенное. И туфли, – частит Алька и тут бьет интересующим ее вопросом в лоб. – Слышала, Лебедев подал на развод?
– Слышала.
– Букет от него? – бывшая подруга указывает подбородком на цветы и едва не расплескивает на себя чай.
Так хочет узнать все подробности и растрезвонить их остальным.
– Нет.
– Так вы теперь вместе?
– Нет, Аля. Мы с Лебедевым не вместе. А теперь мне нужно раскидать накопившиеся завалы, извини. Тебе тоже, кстати, не помешало бы поработать. У вас там сроки горят для сдачи отчетности.
Напоминаю не слишком дружелюбно. Обижается. Поджимает тронутые ярко-красной помадой губы и бойким вихрем уносится в коридор.
На этом, правда, поток визитеров не заканчивается. Спустя полчаса Никита решает обрадовать меня своим присутствием. Проходится костяшками пальцев по дверному проему, занимает свободное кресло и мешает вникнуть в детали контракта, который прислали новые поставщики.
Наблюдая за тем, как я сдаюсь и обреченно складываю листы на столешницу, Лебедев закидывает ногу на ногу и достает из пакета пончик присыпанной сахарной пудрой.
– Держи. Как ты? Как Митя?
– Все хорошо. Спасибо. В школу сегодня пошел. Головные боли не беспокоят, тошноты нет.
Принимаю из рук Никиты угощение и удивленно выгибаю бровь.
С каких пор генеральный приносит завтрак рядовым сотрудникам?
– Ничего странно, Кира. Если бы я не высовывал носа из своего кабинета, то не знал бы, что Соколова продолжает сидеть на сайтах знакомств после строгого выговора. Поэтому ты получишь свою премию в конце месяца, а Соколова отправиться писать заявление по собственному.
С легкостью прочитав мои мысли, сообщает Никита и вытаскивает для себя пончик. Вгрызается в пышное тесто, ну, а я морщусь и киваю на розы.
– Зачем? Не надо было.
– Эти цветы не от меня, Кира. Если бы я хотел тебя скомпрометировать, то сделал бы это иначе.
Вмиг теряя беспечность, со стальными нотками в голосе произносит Лебедев, а я тянусь к карточке и раскрываю ее под тяжелым пронизывающим взглядом Никиты.
Действительно, букет купил Паша.
Не спешу возвращать картонку на место. Рассматриваю мелкие круглые буквы. Прислушиваюсь к внутренним ощущениям. Облегчение перемешивается с едва уловимой досадой. Детской наивной части меня хочется, чтобы розы были от Никиты.
Хотя… он выбрал бы белые.
Выбросив записку в урну, я ругаю себя за глупые мысли и вздрагиваю, когда мобильник звонко пиликает и на весь экран вылетает сообщение от Павла.
«Надеюсь, тебе понравился мой скромный презент. Я соскучился, Кира. Надеюсь, ты дашь мне еще один шанс».
– А я надеюсь, что ты прекратишь это общение и занесешь его номер в черный список.
– Странно, что тебя это волнует.
– Ничего странного, Кира. Мне не все равно, кто находится рядом с моим сыном. А этот твой Григорьев настолько занудно-правильный, что зубы сводит и начинает тошнить.
С нажимом высекает Лебедев, а я с трудом удерживаю вздох разочарования. Конечно, дело не во мне и не в том, что Никита ревнует. И вовсе не заостряются его скулы и не раздуваются крылья носа.
Оставив чужое послание без ответа, я прячу телефон в верхний ящик стола и возвращаюсь к пончику с воздушным тестом и начинкой из вареной сгущенки. Откусываю кусочек за кусочком, не считаю нужным спорить и в глубине души благодарю Никиту за то, что он меняет тему.
– А скоро Митю выпишут?
– Дней через семь. Может быть, десять.
– Отлично. Не терпится погонять с ним в хоккей.
Сообщает намного более мягко Лебедев и тянется к стаканчику с моим кофе. Цепляет его по-хозяйски, делает несколько глотков и вальяжно констатирует.
– Ореховый.
– Ты любишь мятный. Я помню.
– А что любит Митя?
Ловит меня за запястье свободной рукой Никита, отчего я гулко сглатываю. Вижу его искренний интерес. Чувствую неподдельное участие. И не могу помешать ледяной корке, сковавшей сердце, треснуть.
– Как и все дети. Любит, когда его воспринимают всерьез и разговаривают с ним, как со взрослым. Любит сахарную вату. Мороженое. Американские горки и «центрифугу» в парке аттракционов. Комиксы про человека-паука и черепашек-ниндзя. Хоккей обожает. Но это ты и так знаешь.
Озвучиваю небольшую часть того, от чего фанатеет мой сын и замолкаю. Никита максимально сосредоточенно впитывает новую информацию – по черточке, бороздящей его лоб, определяю. И каменею, когда Лебедев произносит едва ли громче ультразвука.