Не могу больше находиться в этом рассаднике лицемерия. Разворачиваюсь круто на пятках и начинаю проталкиваться сквозь толпу. Пихаю кого-то плечом, задеваю кого-то локтем, оттаптываю носы чьих-то темно-коричневых туфлей.
Мелькающие на периферии зрения лица превращаются в невыразительное мутное пятно. Желудок сжимает болезненным спазмом. Капли пота стекают вниз по виску.
Душно здесь. Или это меня штормит?
– Сын, ты куда?
– Никита, ты что себе позволяешь?
Пропитанные негодованием вопросы ударяются в мою прямую, словно палка, спину и отскакивают на пол не причиняющими вреда мячиками. Кто-то пытается ухватить меня за запястье, кто-то цепляется за край футболки, но я пру к выходу, как мощный арктический ледокол.
Стряхиваю с себя чьи-то пальцы. Вываливаюсь на улицу и жадно хватаю ртом воздух. Нащупываю в кармане джинсов брелок с карабином. Заталкиваюсь в автомобиль комком пульсирующих нервов. Срываюсь с места с оглушительным свистом.
Телефон трезвонит, не переставая. Швыряю его на пассажирское сидение и ожесточеннее давлю на педаль газа. Ладони немеют от того, как сильно я стискиваю руль.
Но я не замечаю таких мелочей. Почти кладу стрелку спидометра. Создаю пару аварийных ситуаций прежде, чем домчаться до дома Кириных родителей. Торможу в сотне метров от знакомых ворот и несколько раз прикладываюсь лбом о руль.
Не знаю, что скажу Кире. Не знаю, как буду вымаливать прощение. Леденею. И буквально в следующую секунду лечу в кратер с кипящей лавой.
Воображаемая магма с шипением разъедает кожные покровы, стремительно плавит кости и, наконец, добирается до самого сердца. Окутывает адским коконом и его.
Из-за поворота выскальзывает светловолосый бугай в синих спортивках и белой футболке, облепляющей литые мускулы. А рядом с ним семенит Кира. Обвивает его широкую талию руками. Прижимается щекой к боку.
Дефибриллятор. Разряд. Реанимация.
Провожаю непринужденно болтающую парочку взглядом до самой калитки и только потом вываливаюсь наружу, озлобленно сжимая чудом заткнувшийся гаджет. На трясущихся ногах подгребаю туда, где несколько секунд назад топталась Кира. Шарахаю кулаком по звонку. Не успеваю досчитать до пяти, как распахивается дверь.
– Никита?
– Здравствуйте, Анастасия Юрьевна. Киру позовите. Пожалуйста.
– Кира не будет с тобой разговаривать.
Границы приличия держу с трудом. Хочется оттеснить сцепившую пальцы в замок женщину в сторону и прорваться внутрь, лишь бы избавиться от гнетущего ощущения, что я безнадежно опоздал.
– Это вы так решили?
– Нет. Так решил ее молодой человек. О моей дочери есть кому позаботиться, Никита.
Хлесткие фразы лупят наотмашь. Мотаю башкой, как будто только что получил кувалдой по челюсти, и пытаюсь сфокусироваться на лице несостоявшейся тещи.
Не удается. Плывет все. Или это я плыву?
– В одном я с тобой соглашусь. Вы разного круга, Никита. Ты никогда не сделаешь Киру счастливой. Уезжай. Забудь наш адрес. И телефон Кирин забудь.
Безжалостно добивает Анастасия Юрьевна и с грохотом захлопывает перед моим носом дверь. А следом на экране вибрирующего мобильного всплывает короткое сообщение.
«Возвращайся скорее. Даша упала в обморок, ее отвезли в больницу».
Читаю между строк логичное «Она носит твоего ребенка. Как ты можешь?» и захлебываюсь в удушающем чувстве вины.
Глава 26
Кира
– Ты приезжал?
Высекаю онемевшими губами и на быстрой перемотке восстанавливаю события того дня.
– Мама ничего мне не сказала, – проглатываю осевшие на языке кусочки стекла и грустно улыбаюсь. – У нас гостил Сашка, мой троюродный брат. С ним ты меня и видел.
– Ясно.
Рассеянно выдыхает Никита и замолкает. Дрожит сильно. Или это я дрожу, и от меня ему передается предательский тремор.
Не хочу, но все равно прокручиваю в голове дурацкие вопросы. Могло ли что-то измениться, если бы мы поговорили тогда? Был ли у нас шанс?
Вдох. Пауза. Аритмия.
А потом сухой рассказ с ожидаемым финалом. Лебедев сорвался в больницу к Даше.
– Она потеряла ребенка в тот день?
– Нет. Позже. Лежала на сохранении. Потом выписали. Спустя несколько недель случился выкидыш.
Тему свадьбы Никита обходит то ли невольно, то ли намеренно. И я ничего не уточняю. Потому что это уже не имеет никакого значения.
«Все, что ни делается, к лучшему».
Повторяю мысленно всегда спасавшую меня мантру. Вытаскиваю пальцы из Никитиной ладони и убегаю. Лечу к центру своей Вселенной. Моей маленькой опоре, моему прочному якорю.
– Выбрал, что будем смотреть?
– Да. Бэтмена.
Сообщает Митя, пока я укладываюсь на кровать рядом с ним и взъерошиваю его волосы. Неосознанный жест возвращает равновесие, а искрящиеся робкой надеждой глаза сына в сотый раз убеждают в том, что я поступаю правильно.
Потерянное время не вернуть. Но можно постараться написать новую историю. С взаимным уважением, доверием, заботой. Можно ведь?
Гадаю, какие нас ждут перспективы в обозримом будущем, и невольно поджимаю пальцы ног, когда Никита заходит в спальню. В свободной футболке, в спортивных штанах, он такой домашний и простой.
А еще непривычно неуверенный. Ступает осторожно, как будто лавирует между расставленных мин. Останавливается рядом с тумбочкой, на которой лежат машинка и игрушечный робот. Скользит по нам с медвежонком нечитаемым взглядом.
– Дядь Никит… пап, ложись сюда.
Митя хлопает ладошкой по одеялу рядом с собой и двигается ближе ко мне, освобождая больше места. А в следующую секунду кровать прогибается под Никитиным весом, и мое непослушное сердце пропускает удар.
Замирает на мгновение и несется вскачь, как оголтелое.
Допускаю возможность, что такие вот тихие теплые вечера из разовой акции могут превратиться в неизменное постоянство, и испытываю осторожную радость.
Вместе с двумя важными мужчинами в моей жизни слежу за тем, как супер-герой в плаще гоняется за сумасшедшим преступником в гриме, и не замечаю, как проваливаюсь в объятья Морфея.
Сплю настолько крепко, что пропускаю звонок будильника, и нехотя открываю глаза, морщась от проникающего сквозь шторы солнца.
– Кир, кажется, мы проспали.
Сладко зевнув, сообщает Лебедев и широко улыбается. Я же подскакиваю в кровати и аккуратно трясу Митю за плечо.
– Вставай, медвежонок. Просыпайся. Умываться скорей.
Подгоняю сонного сынишку в сторону ванной. Несусь в свою комнату, чтобы торопливо напялить первую попавшуюся блузку и штаны и соорудить на голове подобие пучка. Крейсерский забег заканчиваю кухней – готовлю бутерброды на скорую руку, пока освоившийся у нас Никита варит ароматный кофе.
– Я отвезу Митю в школу, а ты езжай на работу. Мне за опоздание ничего не будет.
Предлагает он, пользуясь служебным положением, а я не нахожу причин, чтобы отказаться. Тем более, когда Никита опускается на корточки перед пришедшим на запах еды Митей и спрашивает, глядя ему в глаза.
– Поедешь сегодня со мной?
– Поеду.
Довольный, выкрикивает медвежонок, и я отпускаю их с легким сердцем. Закатываюсь на служебную парковку без двух минут девять. С трудом нахожу свободное место. Пересекаю расстояние до входной группы торопливыми шагами.
– Опаздываете, Кира Андреевна?
– Немножко.
Киваю сонному охраннику, впиваясь завистливым взглядом в стаканчик с кофе в его руках. Миную турникет. И попадаю в затор около лифта, теряя драгоценные минуты.
Или на дорогах Москвы сегодня случился настоящий Апокалипсис, или пол нашего офиса решило вырубить будильники и проспать.
– Привет, Кир.
– Здравствуй, Аль.
Синхронно заходим в кабину с бывшей приятельницей и так же синхронно отводим глаза в разные стороны. Алька отстраненно изучает панель с кнопками, я бездумно пялюсь в потолок. Немного скучаю по тем временам, когда мы могли болтать с ней часами напролет, и одновременно радуюсь, что жизнь вычеркнула из моего круга лишнего человека.
Глубоко выдохнув, я первой выскальзываю в коридор и через пару метров натыкаюсь на цербера-Жанну. Вздергиваю выше подбородок и получаю предсказуемое.
– Опаздываешь, Кира.
– Знаю. Доложи об этом Никите Сергеевичу. Пусть лишит меня премии.
Выпускаю иголки стремительно, хоть не имею привычки задираться. То ли потому что секретарь Лебедева морщится и поливает меня кипучим осуждением. То ли потому что на горизонте появляется Дарья и заставляет меня вспомнить и наше ожесточенное противостояние, и мое сокрушительное поражение в нем.
Ступни врастают в пол. В горле пересыхает. Ощущение дежавю накрывает. Спутывает липкой паутиной конечности и лишь чудом не превращает меня в ту наивную девчонку, какой я была восемь лет назад.
Сейчас расстояние между ступеньками социальной лестницы, на которых мы стоим, больше не кажется пропастью. Да и плевать мне, сколько имеют Дашины родичи, если она сама не заработала ни копейки.
– Здравствуй. Позволишь?
Сглотнув, я отклеиваюсь от поверхности. Приближаюсь к бывшей сопернице, перегораживающей подход к моему кабинету. И выразительно киваю на дверь.
Даша молчит. Смотрит на меня, не мигая. И не шевелится.
С уложенными в аккуратную ракушку волосами – не в пример моему небрежному пучку. В элегантном платье-комбинации благородного винного цвета. На неизменных каблуках. Красивая она, конечно.
Только выгоревшая, что ли. С небольшими синячками на нижнем веке, которые заметны, если как следует приглядеться. С заострившимися скулами и выпирающими ключицами, как если бы она сидела на жесткой диете. И без задорного блеска в глазах, который бывает у счастливых людей.
Такой я наблюдала у Лебедева. Сегодня утром. Такой же видела в отражении в собственном зеркале.
– Не возражаешь? Я бы хотела поработать.