Я одновременно и жду того, что сделает Лебедев, как новогоднего чуда. И боюсь того, что он предпримет.
– Я виноват перед тобой, Кира. Очень. И очень хочу это исправить. Я понимаю, что тебе потребуется много времени. Понимаю, что ты нескоро начнешь доверять мне безоговорочно. Если вообще начнешь. Но давай хотя бы попробуем.
Чеканит он так горячо и искренне, что я отпускаю. Не прошлое – себя.
Ведерко падает из рук и катится куда-то в сторону. Ложки приземляются на плед с глухим стуком. Но я этого не замечаю. Фиксирую только порывистое Никитино движение и захлебываюсь от дикой дозы адреналина, выпрыскивающегося в кровь.
Чувствую, как теплые пальцы оглаживают скулы. Как очерчивают подбородок. И как скользят ниже, рисуя что-то непонятное на ключице.
Сама вперед подаюсь. Или это Никита меня к себе подгребает, теряя крупицы терпения. Не медлит больше ни секунды. Выбивает вздох из моей грудной клетки. Впивается жадным поцелуем в мои искусанные губы. И терзает, терзает, терзает. Лишая кислорода и замещая его чем-то более важным.
Мое едва различимое «давай попробуем» тонет в рваном стоне.
Лебедев распластывает меня по покрывалу. Нависает сверху. Лопатки упираются в жесткую поверхность, но я не могу думать ни о чем, кроме безумия, захлестывающего нас обоих.
Это оно толкает меня на безрассудства, поселяет пожар в теле и руководит моими действиями. Это оно расстегивает пуговицы на Никитиной рубашке. Оно впивается зубами в его шею. И оно касается ремня на его брюках.
– Подожди.
Выпутываюсь из тумана вожделения несмело, когда мы то ли наполовину одеты, то ли наполовину раздеты. Трясу головой из стороны в сторону и крепко зажмуриваю веки, пряча пару слезинок, повисающих на ресницах.
– Мне страшно.
Страшно, что страсть сменится разочарованием. Что розовые очки треснут и поранят меня. Что Даша снова втиснется между нами с очередной беременностью, болезнью или бедой.
Конечно, ни один из своих страхов не озвучиваю, но Никита все понимает. Бережно ведет ладонью по щеке. Перекатывается, ложась рядом. И осторожно тянет к себе.
– Иди сюда.
Выпустив воздух из легких, я утыкаюсь носом ему в бок и молчу. Нас обоих шарахает высоковольтной дрожью, как будто мы подключены к оголенным проводам. Скручивает беспощадными судорогами. Спаивает намертво.
Только я не могу перешагнуть через иррациональную фобию – паника сильнее.
– Я не буду тебя торопить, Кира. Буду ждать, сколько потребуется.
Затаенно шепчет Лебедев, а меня окутывает спасительным облегчением.
Любая другая наверняка вцепилась бы в эту возможность. Нырнула бы в омут без оглядки, лишь бы привязать к себе когда-то потерянного мужчину. С крутой тачкой, огромным пентхаусом, многомиллионным состоянием.
Но я хочу быть на сто процентов уверена, что ценна для Никиты сама по себе. Не как приложение к сыну, которого он всегда хотел иметь. Не как воспоминание о бесшабашном студенчестве и бурном романе, который снес крышу нам обоим.
А как личность. Со своими тараканами, заморочками, трудностями.
– Спасибо.
Перевариваю это внезапно накрывшее меня осознание и рискую открыть глаза и повернуть подбородок к небу. Оно поражает своей чернильной синевой и безмятежностью и красуется редкими звездами. За огнями многоэтажек в городе их обычно не различить.
Мои пальцы лежат на груди у Никиты. Под ними лихорадочно тарабанит его сердце. И эта близость намного дороже, чем секс. Сегодня мы встроили еще пару фрагментов в мост, который ведет нас друг к другу.
– Вернемся в квартиру? Ты замерз.
Фиксирую не унимающийся тремор в Никитиных конечностях и первой поднимаюсь на ноги. Неловко ищу укатившееся куда-то ведерко с мороженым, мало что различаю в темноте и охаю, когда меня перехватывают сильные руки.
– Оставь. Завтра уберем.
Лебедев опаляет мою шею горячим дыханием, и я подчиняюсь. Отстраненно слежу за тем, как он поднимает ложки и складывает пледы. Ступаю за ним неотступно и отчаянно робею, когда мы вываливаемся на лестничную площадку.
Взъерошенные. Со смятой одеждой. С горящими щеками. Мы дико напоминаем подростков, которые целовались за углом дома, а теперь пытаются не спалиться перед родителями.
– Это был чудесный сюрприз.
Роняю, маскируя неловкость, и торможу в коридоре. Никита тоже замирает около двери. Пронизывает меня нечитаемым взглядом и делает несколько глубоких вдохов прежде, чем спросить.
– Позволишь остаться?
Столько надежды вкладывает, что меня расщепляет на гребанные молекулы. Вихри-спирали снова закручиваются внизу живота, а желание двигаться размеренно в наших отношениях слабеет.
Боже, какая же я слабая. Зато счастливая. Здесь и сейчас.
– Да.
Высекаю твердо. Переживаю бурю радости. И плюю на то, что будет завтра.
Пальцы снова сплетаются. Дыхания перемешиваются в одно. Кожа приклеивается к коже. И не важно, что нас разделяет чертова ткань.
Глава 29
Никита
Первым открываю глаза. Кира еще спит.
В синей футболке до середины бедра, обнимает одеяло ногами.
Залипаю неминуемо.
Прикипаю к серебряной цепочке, обвивающей изящную шею. Рассматриваю волосы цвета платины, разметавшиеся по подушке. Хочу коснуться острых выпирающих лопаток и одновременно боюсь разбудить.
Принимаю огревшую молотом по башке истину – именно здесь я дома. В небольшой уютной квартирке, где много тепла и света. Рядом с этой хрупкой девчонкой, от которой у меня мозги плывут. И, конечно, рядом с сыном.
– Пора вставать, да?
Поворочавшись, Кира распахивает подрагивающие ресницы. Тянется к прикроватной тумбочке. Клацает по экрану оживающего мобильника. И тонко разочарованно выдыхает.
Я же подкатываюсь к ней и зарываюсь носом в затылок. Впитываю легкий цветочный аромат. Веду кончиками пальцев по ее предплечью и старательно прячу улыбку.
Крупные мурахи в считанные секунды обсыпают нежную кожу, и меня от этой картины адово штырит. Эмоции шкалят, насыщая кровь дофамином.
– Доброе утро.
Вытаскиваю из себя хрипло и не спешу выбираться из кровати. Поддавшись искушению, пересчитываю Кирины позвонки, словно настраиваю чувствительный музыкальный инструмент. Оставляю невесомый поцелуй на тонкой ключице.
Большего не предпринимаю. Знаю – слечу с катушек и не смогу оторваться.
– Ну, что? По отработанной схеме? Я в школу, ты в офис?
Позавтракав, перехватываю Кирин взгляд и улавливаю сквозящее в нем одобрение. По обыкновению, уже вошедшему в привычку, сгружаю посуду в раковину и попутно ерошу Митины волосы.
Подмигиваю ему, пока мы обуваемся в коридоре, и на всякий случай интересуюсь.
– Форму не забыл?
– Нет, конечно!
Сынишка демонстрирует лежащую рядом со школьным ранцем сумку и лучится таким исступленным восторгом, что меня самого подкидывает на седьмое небо от счастья.
Тянется он ко мне, сколько б я ни отсутствовал в их с Кирой жизни. И я к нему тянусь. То и дело обнимаю за пока еще худенькие плечи. Поддерживаю желание стать самым лучшим в мире хоккеистом. Заезжаю в автомобильное кафе, чтобы купить его любимый пирожок с малиной. И предельно осторожно проделываю остаток пути до прекрасно знакомых уже ворот.
Притормаживаю в нескольких метрах от калитки и набираю в легкие воздуха, чтобы попрощаться.
Не успеваю. Митя огорошивает вспарывающим пространство вопросом.
– Пап… а ты больше не бросишь нас с мамой? Никогда-никогда?
Моргает он медленно-медленно и, кажется, забывает дышать. Меня же от надежды, застывшей в серо-голубых глазах на пол-лица, и вовсе разматывает. В носу подозрительно щиплет. В горле дерет, как от простуды. В грудной клетке происходит что-то странное.
Сердце с бешеной силой таранит ребра – словно вознамерилось выскочить наружу и свалиться прямо под ноги, на резиновый коврик.
– Никогда-никогда.
Выдержав небольшую паузу, я сипло повторяю за Митей и сгребаю его в охапку. Не выпускаю долго-долго, утыкаясь подбородком в макушку. И корю себя за сотни упущенных возможностей.
Вина кислотой разливается по венам. Отравляет идеальный момент. И одновременно выжигает на подкорке главное.
Ни за что от них не уйду. Даже если Кира гнать будет, не уйду. Буду ночевать на лестничной клетке, оббивать пороги и карабкаться черт знает на какой этаж с розой в зубах, лишь бы простила.
– Сын, я очень люблю вас с мамой.
Запнувшись, признаюсь негромко и, наконец, выпускаю Митю из объятий. Поправляю топорщащийся воротничок его рубашки. Отбиваю пятюню. Жду, пока медвежонок поравняется с высыпавшими на ступеньки одноклассниками, и с пробуксовкой стартую.
Для Мити это все исполняю, ведь пацаны обязательно посвистят умчавшейся Ауди вслед и закидают его восхищенными возгласами.
И, если от школы я удаляюсь умиротворенным, то на служебной парковке меня ждет неприятный сюрприз. Кирина Хонда, примостившаяся между серым Чероки и лимонной Маздой, полностью разрисована.
Лобовуха. Крыло. Багажник. Все.
Красная помада. Алая краска. Похабные надписи.
Они расплываются под натиском гнева и палят искрящие предохранители.
– Жанна!
В приемную не то что влетаю – вламываюсь. Разве что чудом не сдергиваю дверь с петель и хлопаю ей так, что громыхают подарки-побрякушки в шкафу за стеклом.
Пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки. Багровая пелена застилает взор. В ушах долбит.
– Дела сдала?
– Нет еще.
– По хрен.
Жестко припечатываю. Мысленно сворачиваю покрывающуюся неравномерными пятнами шею бывшего секретаря. Ноздрями таскаю ее панику – настолько она осязаема.
– Вещи собирай и выметайся. У тебя пять. Нет, две минуты.
– Никита Сергеевич, я ведь должна отработать две недели. По закону…
Блеет эта овца и явно не догоняет, что ее дальнейшее пребывание в этом здании попросту небезопасно.
– По закону хочешь? Тогда я вызываю ментов и мы с ними смотрим записи с видеокамер. Окей?