— Мы тоже печку затопим, — сказал Костя, идя впереди и не оборачиваясь.
— А твои родители не приедут? — спросила Ольга. Она замыкала шествие.
— Не должны. Что им тут зимой делать?
— Ну, мало ли. Может быть, то же, что и нам.
— А зачем мы сюда приехали, играть? — спросил Антошка.
— Играть, играть, — отозвался Костя. — Всю жизнь играем и не наиграемся.
— Уж это точно, — согласилась Ольга, вздохнув.
Преодолевая сугробы, они подошли к неказистому домику. Костя открыл ключом калитку, затем стал возиться с замком во входной двери. Наконец отпер и ее. Внутри было сыро и затхло. Он включил свет.
— Да, не хоромы, — сказала Ольга, оглядываясь.
— Что есть, выбирать не приходится, — отозвался Костя. — Ставни открывать не буду, возиться с ними! Если хочешь, можно посидеть при свечах?
— Я хочу, — сказал Антошка.
— Тебе слова не давали, — заметил Константин. — Слушай, а он нам не помешает?
— Я вам не помешаю, — сказал Антошка.
— Да, он нам не помешает, — подтвердила Ольга. — Потому что мы с тобой и так помешанные. Я только сейчас понимаю, какую глупость мы затеваем. Ребенок должен рождаться от любви. А не по соглашению.
— Но ведь другого выхода нет? — растерянно спросил Костя. — А если хочешь, давай на два часа сделаем вид, что любим друг друга? Пофантазируем.
— У меня не получится, — Ольга опустилась на стул.
— А ты постарайся.
Костя начал доставать из рюкзака продукты. Появилась бутылка вина. Потом он сходил за дровами и стал растапливать печку. Ольга как-то безучастно следила за его действиями. Антошка уже освоился в доме, старался всюду, в каждую щель сунуть свой нос.
— А он, кажется, похож на меня, — бросил Костя, чиркая спичками. Растопить остывшую за зиму печь было не просто.
— А на какого же ему еще быть похожим? — усмехнулась Ольга. — На Черномырдина, что ли?
— Ну… я так просто. Забавно видеть в маленьком человечке свое собственное лицо.
— Только забавно? И ничего больше?
— Оля, не заводись, — предупредил Костя. — А то я тоже начну нервничать, и все полетит к черту.
— Ладно, не буду. Кстати, а где сейчас Джойстик, что с ним?
— Не знаю. Кто-то мне говорил, что он на какой-то радиостанции ведущим работает. Впрочем, мне это не интересно.
Ему было действительно неприятно вспоминать о прошлом, о том вечере в общежитии. Чтобы выбросить все из головы, он стал торопливо открывать штопором бутылку. Тут как раз загудела и печка. Начали приятно потрескивать поленья. Ольга гипнотически смотрела на огонь, держа в руке бокал с красным вином. Перед глазами плыли далекие картинки из прошедших дней.
— Ну, вздрогнем? — вывел ее из оцепенения голос Кости.
— А лучше тоста не будет? — спросила она, чокаясь.
— Тогда за нас! — сказал Костя, выпрямляясь. — Чтобы все было хорошо. У тебя, и Антона, и у меня.
— Главное — у Антона.
Они вновь чокнулись, выпили. Антон продолжал носиться по комнате, тыкая саблей в мебель.
— Не скажешь, что он больной, — произнес Костя.
— Это ремиссия, перед обострением болезни, — шепотом ответила Ольга. — Так мне пояснил врач. Резвость сменяется полной апатией. А где?..
Она оглянулась, ища что-то глазами.
— Кровать? — спросил Костя. — В соседней комнате. Белье я с собой взял. Чистое.
— Не кровать. Ложе любви, — усмехнулась Ольга.
Глава седьмаяКрутые парни
Они лежали на старинной громоздкой кровати, укрывшись шерстяным пледом, а за стеной слышался звонкий голос Антошки. Он пел какую-то детскую песенку. Печь обогревала обе комнаты, а за окном завывал ветер.
— Тебе было хорошо? — спросил Костя.
— Не надо заруливать в опасную сторону, — ответила Ольга. — У нас с тобой такое же соглашение, как было когда-то у тебя с Джойстиком. Он мне сам рассказал. Зачем ты тогда так поступил?
— Теперь ты вышла на крутой поворот. Молод был, глуп. Неужели между нами всегда будет наше прошлое?
— Некоторых людей прошлое объединяет, а других разделяет.
— Ясно. Ну и плевать.
Костя соскочил с кровати и стал поспешно одеваться. Потом вновь сел и тревожно спросил:
— Послушай, а вдруг ты не забеременела? Может быть, повторим процедуру осеменения?
— Нет. Не волнуйтесь, господин бык. От вас я легко беременею.
Она встала и также стала торопливо одеваться. Недолгое уютное счастье в загородном домике кончилось. Между ними вновь выросла стена.
— Ты прямо сейчас поедешь? — спросил Костя.
— Да. Чего тут еще делать?
— Ну… пообедаем.
— Не хочу.
— А я останусь. Снег разгребу. Дорогу до электрички сами найдете.
— Я и не сомневалась, что ты нас не станешь провожать. Не в твоих это правилах. Ты инвалид на чувства, Костик.
— Тогда и не звони больше этому инвалиду. Надеюсь, это была наша последняя встреча.
— Я тоже надеюсь, — сказала Ольга. Потом добавила, стоя в дверях: — А тебя совсем не волнует, что будет дальше с Антошкой? И со вторым ребенком?
Константин не ответил, просто прошел мимо нее в другую комнату, поставил на место перевернутый малышом стул, а затем выбрался на крыльцо, под падающий мокрый снег. Обхватил себя руками за плечи, поеживаясь от холода. Где-то в поселке залаяли собаки. Рядом вдруг оказался Антошка.
— Ты купишь мне полицейскую машину? — спросил он.
— Почему полицейскую, а не пожарную? Или санитарную?
— Потому что хочу быть полицейским.
— Санитаром тоже не плохо. Впрочем, куплю.
На крыльцо вышла и Ольга, услышав их разговор.
— Не приставай к дяде, — сказала она. — Не купит он тебе никакой машины, ни полицейской, ни гоночной, даже колесо от них не купит. Давай собирайся, нам пора ехать.
— Я остаться хочу! Мне здесь нравится! — запричитал малыш.
— Здесь волки бродят, — нагнулась к нему Ольга. — Слышишь, как воют?
Она увела Антона в комнату, где стала «упаковывать» его в теплый комбинезон и меховые сапожки. Костя также накинул на себя телогрейку и натянул валенки.
— Ты-то куда собираешься? — насмешливо спросила Ольга.
— В магазин, — буркнул он. — Нам по пути будет.
Они проделали обратный путь до электрички молча, по той же занесенной снегом тропинке, мимо больших сугробов. Но на сей раз Ольга шла впереди, а Константин замыкал шествие. На платформе пришлось подождать некоторое время.
— Вы… это… берегите себя… ладно? — неуклюже сказал Костя, когда подошла электричка.
— Уж постараемся, — ответила Ольга, впихивая Антошку в тамбур. Она больше не обернулась.
Константин стоял на платформе, провожая отходящую электричку взглядом. На лицо его падал снег и тотчас же таял. Затем он повернулся и пошел назад. Ни в какой магазин он, разумеется, заходить не собирался.
С вокзала Ольга повезла Антошку на квартиру своей матери. Наталья Викторовна еще не вернулась с работы, на кухне находилась только бабушка Оли, полуглухая старушка, которая варила щи. Антон ткнулся ей в колени, а та от неожиданности чуть не выронила половник.
— Ты бы ложилась, — сказала Ольга, — Я сама приготовлю.
— А? — спросила бабушка.
— Ложись, говорю! — прокричала внучка. — С утра ведь на ногах!
— Что?
— Нечего тебе на кухне возиться, болеешь же!
— Как?
— Отдыхай, бабушка! Я со щами и без тебя справлюсь! — закричала ей в самое ухо Ольга. Антон рядом покатывался от смеха.
— Нравлюсь? — услышала старушка лишь последнее слово, да и то неправильно. — Да, я в молодости многим мужчинам нравилась, за меня даже один генерал сватался, правда, он железнодорожником оказался, но я-то в погонах не разбиралась, в лампасах всяких, а как сели мы с ним в поезд и понеслись на восток…
Бабушку саму понесло, и теперь она могла говорить без передыху хоть два часа. Ольга знала об этом, потому просто махнула рукой и ушла в комнату. Ей было немного грустно.
— Люди не понимают друг друга не потому, что глухи, — прошептала она, — а потому, что слепы.
В коридоре хлопнула дверь, это вернулась Наталья Викторовна. Она сразу прошла в комнату к дочери. Долгим испытывающим взглядом посмотрела на нее. Ольга молчала.
— Встречалась все-таки со своим Костиком? — сурово спросила мать.
— Да, — коротко ответила Оля.
— Ну и?..
— То, что должно было произойти — случилось.
Наталья Викторовна была в курсе всех свалившихся на дочь проблем. Она тяжело опустилась на стул, расстегнув пальто.
— Идиотка, — односложно констатировала она. — Ну зачем тебе сдался второй ребенок? Да еще от того же самого негодяя, который заделал первого?
— Ты же сама знаешь, мама!
— Ну знаю. А по-другому как-то никак нельзя?
— Нет, нельзя. Донором может быть лишь брат или сестра.
— С ума с вами сойдешь. На работе неприятности, склад сгорел, ты вот тоже… Антошка. Бабка глухая. Я не выдержу.
Наталья Викторовна вдруг скривила лицо и заплакала.
— Хватит, мама, — сказала Ольга, подходя к ней и обнимая. — Пусть богатые плачут, а для нас это непозволительная роскошь. Слезы надо беречь. Как деньги. Пригодятся в самом критическом случае.
— Ладно! — махнула рукой мать. Она вытерла платком лицо. — Ты, как всегда, права, дочка. Но я просто не хочу, чтобы ты стала двойной матерью-одиночкой. В этом смысле ты меня даже переплюнула. Не представляешь ведь, как я намучилась, воспитывая тебя без отца!
— Что же ты снова замуж не вышла, когда нас папа бросил?
— Хотела, да не получилось. Кто возьмет женщину с ребенком?
— Смотря какая женщина. Ты вообще рано на себе крест ставишь. Ты еще и сейчас — ого-го! Знаешь что? Вот разберусь со своими проблемами и замуж тебя выдам. За железнодорожного генерала. С лампасами и в кокарде.
Она засмеялась, а следом за ней, немного спустя, и Наталья Викторовна. Теперь они обе сидели рядышком и смеялись, вытирая слезы, которые появились непонятно от чего — то ли от горестей прошлой жизни, то ли от радостной надежды.
Придя на работу, Костя первым делом направился в палату к дедуле, принес ему замороженные красные гроздья рябины, которые нашел на даче. Они сумели уцелеть под шапкой снега. И даже сохранили горько-сладковатый вкус.