Дома все было прибрано, на кухонном столике лежала записка мамы: «Доченька, подогрей бульон и съешь котлетку с пюре. В буфете для тебя шоколадка».
Марина улыбнулась. Она снова почувствовала себя маленькой, словно пришла из школы. В больнице она завтракать не стала, уж больно тоскливо там кормили пациентов, и с благодарностью воспользовалась маминой заботой. Только шоколадку не съела, а положила к себе в рюкзачок. Ключ от квартиры Вострикова лежал в ящике тумбочки, что стояла в прихожей. Марина спрятала окровавленную куртку подальше от маминых глаз, нашла в шкафу другую, лыжную, и отправилась в дом старых большевиков.
В автобусе раздумывала, ехать ли зайцем? Но что-то ей подсказало, что сегодня лучше не рисковать. И оказалась права: за остановку до ее выхода вошли три контролера. Марина гордо протянула свой билет. Знакомый дом с магазином дорогой женской одежды, двор с детскими качелями. «Все на своих местах, только человека нет», – грустно подумала она. Возле подъезда она остановилась. Ей вдруг опять стало страшно. Вспомнила, как обнаружила на полу уже похолодевшего старика, и весь пережитый за последние дни ужас сжал сердце. «Не пойду одна. Приеду в другой раз с мамой, когда та не будет дежурить». Но тут же застыдилась. Обещала раненому летчику книгу, да струсила… Упрямо мотнула головой и вошла в подъезд. Лифт сегодня работал, и она им воспользовалась.
После поминок Николая Спиридоновича они с мамой в его квартиру не наведывались, и время здесь будто остановилось – зеркало в прихожей, прикрытое простыней, помытая посуда в сушилке… Марина сняла куртку, присела на тахту и огляделась. Книжные полки в квартире дяди висели над письменным столом. Она подошла, внимательно просмотрела корешки. Нужной книги среди томиков не оказалось. Стала раздумывать, где бы еще поискать, и вздрогнула: телефон зазвонил частым, тревожным сигналом. «Межгород», – поняла девушка. Она не хотела подходить, но рука сама потянулась к трубке.
– Я бы попросил Николая Спиридоновича, – услышала она приятный незнакомый баритон.
– Деды Коли нет, – тихо ответила Марина.
– А когда он вернется?
– Он не вернется. Он умер.
В трубке замолчали. Затем далекий баритон поинтересовался, с кем говорит.
– Я внучка Николая Спиридоновича.
– Мариночка! Господи, какой у тебя взрослый голос! – удивились на другом конце провода.
– Вы меня знаете?
– Да, милая. Когда тебе было четыре годика, мы с тобой играли в куличики. Сколько же тебе теперь?
– Почти двадцать.
– Ты уже невеста, с чем и поздравляю. А беседует с тобой Михаил Моисеевич Зелен. Я сын Моисея Семеновича Зелена. Мой отец с Николаем Спиридоновичем вместе работал, и они крепко дружили. Мне жаль. Прими мои глубокие соболезнования. Знал бы, обязательно приехал на похороны.
– Спасибо, Михаил Моисеевич. – Марина слышала от мамы фамилию Зелен и даже вспомнила веселого бородатого москвича. – Вы живете в Москве?
– Да, милая. Из Москвы и звоню. – В трубке опять помолчали. – Скажи, Мариночка, Николай Спиридонович никогда не говорил о желании мне что-нибудь передать?
– Я не помню, а что вы имеете в виду?
– Он хранил очень древний документ. Этот документ ему отдала моя мама, когда папу репрессировали. Документ очень ценный. За ним могут охотиться темные люди.
– Вот оно что?! – Марина немедленно сообразила, с чем именно связаны страшные события в ее жизни.
– Ты поняла, о чем я?
– Да, Михаил Моисеевич. Эти темные люди уже проявились. Возможно, они и убили дядю.
– Это ужасно, девочка… А как ты думаешь, они забрали документ?
– Не знаю. В квартире все было перевернуто вверх дном.
– Значит, Востриков живым бумагу не отдал. Слушай меня внимательно. Документ предназначался американскому бизнесмену. Отец обещал передать его, но не смог, не успел, его арестовали. В Москву летит внук того американца. Я дал ему адрес Николая Спиридоновича. Если молодой человек появится, поговори с ним, расскажи о случившемся.
– Конечно, поговорю, расскажу… Но ведь в квартире деды Коли никого нет. Вы меня случайно тут застали. Я живу с мамой в другом районе.
– Тогда дай мне, пожалуйста, свой телефон, я сообщу его Алексу.
– Алекс – парень из Америки?
– Да, Мариночка. Это вполне приличный молодой человек, его ты можешь не опасаться.
– Хорошо, записывайте. – Марина продиктовала номер, и они распрощались.
Положив трубку, она походила по комнате и снова уселась на тахту. Стала вспоминать все с самого начала. Незнакомые типы из черной иномарки в первый раз появились на кладбище, затем они выследили ее с подругой Симой, довели до кафе и пытались привязаться. Дальше история с Костей. Скорее всего, они же и застрелили молодого механика. Но этих парней больше нет. Кто же тогда стрелял в автоколонну во время похорон? Выходит, есть и другие темные люди. Марина ощутила, как по спине пробежали мурашки. Захотелось броситься вон из этой квартиры. Но, вспомнив цель визита, заставила себя обойти комнату и кухню. Александр попал в больницу не без ее косвенного участия. И Костю подставила она. Спряталась за парня, а его убили. Она просто обязана выполнить хотя бы эту пустячную просьбу летчика.
Марина обследовала углы, проверила под тахтой. Книги нигде не было. Тогда она, скорее для порядка, заглянула в туалет – и нашла. Книга затаилась на полочке, сбоку от двери. В томике вместо закладки лежали очки Николая Спиридоновича. Старик читал «Северные конвои» в самом укромном месте своего жилища. Эта маленькая бытовая деталь столь сильно подействовала на девушку, что она заплакала.
Перед тем как покинуть квартиру, Марина долго смотрела в дверной глазок. Не обнаружив опасности, вышла, спустилась на лифте. Во дворе из глаз опять полились слезы. Осиротевшая внучатая племянница уселась на детские качели, вытерла глаза платком, припудрила носик, извлекла из рюкзачка мамину шоколадку и с горя ее съела.
Москва. Дом на Набережной.
2000 год. Март
Михаил Моисеевич два дня не покидал квартиры. Он вообще проводил много времени за письменным столом. Подключившись к Интернету, обзаведясь факсом и имея телефон, ученый получил возможность решать все проблемы и снимать все вопросы, не выходя из дома. Но все же ежедневно принуждал себя к прогулке. После телефонного разговора с Мариной Сегунцовой правилу изменил.
Сын бывшего начальника Главспирта еще раньше ощутил непонятное беспокойство. Ученый историк, занимавшийся мрачным периодом сталинских репрессий, стал замечать странные вещи. Неделю назад ему почудилась за собой слежка, В тот день он по просьбе американского бизнесмена Алекса Слободски отправился в Подольск. Обладая неважным зрением, долго откладывал это путешествие, но, будучи человеком обязательным, все же собрался. Выйдя из дома, заметил двоих молодых субъектов. Обычно Зелен на прохожих внимания не обращал. Ученого всегда занимала какая-нибудь идея, и на окружающий мир его не хватало. Но те двое сами подошли и попросили зажигалку. Михаил Зелен никогда не курил и ничего подобного в карманах не держал. Молодые люди извинились и отстали. Михаила Моисеевича удивила серьга в ухе одного из них. В следующий раз он заметил тех же персон в вагоне метро. В сутолоке Москвы дважды увидеть одно и то же лицо удается редко. А молодые люди попались ему на глаза два раза за один день. В электричке он наткнулся на подозрительных молодцев в третий раз. Ошибиться Зелен не мог: в ухе парня поблескивала знакомая серьга. Выйдя из подъезда писателя Похлебкина, Зелен увидел, что те же молодые люди его опять поджидают. Больше у него сомнений не оставалось: за ним следят.
В новой России, где органы политической полиции из реальной жизни как бы исчезли, трудно было поверить в подобное. К тому же ученый работал вполне легально. При президенте Российской Федерации имелась комиссия по реабилитации жертв сталинских репрессий. С этим государственным органом Михаил Моисеевич тесно сотрудничал.
В последние годы Зелен носил сильные очки, а зрение продолжало ухудшаться. Показалось дураку сослепу, убедил он себя и думать о своих подозрениях перестал. Но вскоре неприятное чувство вернулось. Случилось это в выходной день. Около одиннадцати утра в дверь позвонили. Гостей Зелен не ждал. О посетителях типа рекламных агентов или собирателей предвыборных подписей ему заранее сообщал лифтер по телефону. Ученый жил в том самом правительственном монстре на набережной, где когда-то поселили его отца. Часовых на лестничных площадках давно убрали, но должность лифтера сохранилась. В доме еще обитали одиозные личности, но все они могли представлять интерес лишь для любителя новейшей истории. Дети членов высшей сталинской номенклатуры, сами ставшие стариками, несколько деятелей культуры, давно вышедшие из моды, вроде драматурга Шатрова, да новоявленные богачи, скупившие квартиры у обнищавших родственников бывшей партийной элиты.
Зелен прервал завтрак и поспешил на звонок. Посетитель представился наладчиком сети Интернет и попросил пустить его к компьютеру. Не заподозрив коварства, Михаил Моисеевич смущенно освободил кресло от своей пижамы и любезно разрешил специалисту проверить то, что его интересовало. Сам он отправился на кухню допивать остывший чай. Его обшитые мехом тапочки имели мягкую вязаную подошву, и хозяин передвигался по квартире совершенно бесшумно. Покончив с завтраком, он вернулся в кабинет и был неприятно поражен. Его посетитель вовсе не смотрел на экран монитора, а рылся в ящике письменного стола. Будучи человеком тактичным, Зелен кашлянул на пороге, дав возможность любопытному «специалисту» свое бессовестное занятие прекратить.
Тот быстро попрощался и ушел. Михаила Моисеевича неприятный визит взволновал. Он нашел в записной книжке телефон фирмы, подключившей его компьютер к Интернету, и набрал номер. Диспетчер по обслуживанию клиентов заверила Зелена, что никакого наладчика к пользователю сети по данному адресу фирма не направляла. Это еще больше обеспокоило ученого. Но прошло несколько дней, и о неприятном эпизоде Зелену думать наскучило. Он много работал, заканчивая статью для общества «Мемориал», и не хотел тратить время на посторонние мысли. За день до звонка в Екатеринбург его снова побеспокоили. На этот раз не в стенах дома, а у подъезда института. Зелен там служил научным консультантом. Всю работу с документами вел через электронную почту, а в институте появлялся два раза в месяц на предмет получения зарплаты.