В кафе на пять столиков «культурно отдыхали» – эту формулировку американец не забыл– человек двенадцать мужиков. Прекрасный пол представляла одна сильно подгулявшая неопределенного возраста блондинка. Сотов дал ей навскидку лет пятьдесят. Потом из застольной беседы узнал, что ей тридцать шесть. Свободных столиков не оказалось. Но «разведчик» и не жаждал одиночества. Внимательно оглядев пирующих, он пришел к выводу, что основной контингент пьет пиво, закусывая воблой. Элита добавляет к этому сто граммов водки и порцию сарделек. Сотов решил вступить в элиту.
Хороша Россия-матушка тем, что на предмет выпить и закусить компания найдется всегда. Трое мужиков разного возраста, но с одинаковой краснотой лица и умильностью взгляда, радушно потеснились, освобождая Сотову место. Мужчины быстро познакомились. Новых приятелей путешественника звали Валюхой, Турком и Саньком. Что кроется под словом Турок – имя, фамилия или кличка, Сотов решил не уточнять. Разговор завязался быстро. Семен Григорьевич без труда перевел его в нужное русло. Водку здесь употребляли местного разлива, и тема Новомытлинского водочного завода сама собой привела к пересудам о его владельце. К дискуссии тут же подключились соседние столики. Через десять минут Семен Григорьевич прослушал биографию предпринимателя с пеленок. Узнал он и адрес заводчика. Михаил построил себе дом в пяти километрах от городка, на берегу реки Протки. Но родителей к себе в новый дом не забрал. Где живут старики, все собутыльники знали, но почтового адреса назвать не могли. Странность ситуации заключалась в особенностях менталитета. Собутыльники Сотова воспринимали географию визуально, не затрудняя себя названиями улиц и номерами домов даже в родном городе.
Семен Григорьевич подначил компанию, заявив, будто не верит, что такой богатый и знаменитый человек, как Михаил Федорович Чумной, оставил родителей в трущобе. Обиженные недоверием собутыльники тут же клюнули. Спор был заключен на поллитровку. Проигравший брал на себя обязательство выдать ее натурой или возместить стоимость наличными. Всем столом двинули на улицу. Шли довольно долго. По дороге недоверчивый спорщик не раз произнес фамилию Слободский. Мужики не среагировали. Из чего Сотов сделал вывод, что о корнях рода Слободских тут давно не вспоминают.
Федор Сидорович Чумной с супругой Валентиной Гавриловной обитали в одноэтажном бараке. Барак занимали шесть семей. Воду жильцы брали в колонке, а туалетом пользовались во дворе. На стук дверь никто не отворил, но и не удосужились ее запереть.
– Федорка, ты где? – окликнул Турок. Ответа не последовало. Санек отпихнул Турка и бесцеремонно вломился в барак. Через минуту послышался его громкий призыв:
– Валите сюда! Федорка лыка не вяжет.
Сотов быстро вошел в барак. Жилище родителей заводчика состояло из холодной терраски и малюсенькой грязной комнатушки. На терраске готовили обед при помощи затекшей горелым жиром газовой плиты, хранили кастрюли, банки и другой хозяйственный хлам» Сотов поморщился и шагнул в «покои». Основную площадь комнатушки занимали диван с валиком и двустворчатый фанерный шкаф. Над диваном висели-коврик с русалками и ходики. Отец заводчика спал на диване, издавая прерывистый храп.
– Разбудите его, быстро, – потребовал Сотов. – Пусть сам подтвердит, что он отец Михаила-заводчика.
Турок, Валюха и Санек рьяно принялись за дело. Им удалось посадить спящего, подперев его голову валиком дивана. Федорка глаза открыл, но сказать так ничего и не смог. Сотов достал цифровой фотоаппарат и сделал портрет Федора Чумного в интерьере.
На шум появилась Валентина Гавриловна и тоже была запечатлена. Вручив «проигранную» в споре сотню Саньку, Турку и Валюхе, Семен Григорьевич отправил друзей ее пропивать, а сам повел задушевную беседу с хозяйкой. Как скоро выяснилось, маменька предпринимателя тоже была не прочь приложиться к бутылке. Но супруг с ней не поделился. Сотов полез в сумку, достал оттуда плоскую бутылочку коньяку, включив заодно диктофон, и угостил женщину. За что получил доступ к семейному альбому и под храп хозяина выслушал немало интересного. Дед Михаила, Сидор Степанович, с женой после войны перебрались в Новомытлинск из деревни Хмырево, что в двадцати верстах на север. Деревню немцы спалили, и Сидор устроился дворником при пожарном депо. От депо и получил комнатушку в. бараке.
Жители Хмырева состояли из носителей двух фамилий: Варваркиных и Чумных. Жили они там испокон века.
– Скажите, Валентина Гавриловна, а купцов или заводчиков в вашем роду не было?
– Кого-кого? – не поняла женщина.
– Богатых людей, со своим делом, – пояснил Семен Григорьевич непонятливой мамаше предпринимателя: – Сынок-то ваш – бизнесмен.
– Бандит Мишка, а не бизнисмеы. Тюрьма по нему плачет. Я его предупреждала, не лезь в чужие сани. Но куда мне, безграмотной, его учить?!
– Вы мне не ответили насчет предков. Были у вас богатеи до революции?
– Буржуи, что ли? – Наконец вопрос пробился к сознанию женщины – Ты чего, сынок? Федька, он из Чумных. Я же тебе говорила. Чумные на зиму в город подавались, зверье бездомное ловить.
– В живодеры нанимались? – обрадовался Семен Григорьевич. Корни родового древа предпринимателя начинали проясняться.
– Ага, в живодеры. Ходили по дворам, по ярмаркам. Собак ловили бездомных. От них горожанам покусы и болезни. Оттого и пошла фамилия Чумные. Скотина в деревне на пользу, в городе во вред.
– Хорошо, с предками Чумного разобрались. А по вашей линии?
– А я в девичестве Варваркина. Наши веники вязали и сбывали по московским баням. И дед возил, и прадед, а дальше не скажу. И никто не скажет. Мы свою память давно пропили.
Сотов поблагодарил Валентину Гавриловну за исчерпывающий рассказ, переснял портрет Сидора Чумного с фотографии, висевшей на стене, выпросил из альбома карточку десятилетнего Михаила и, отказавшись от «чайку», покинул родовое гнездо новомытлинского заводчика.
Шагая на станцию, на ходу прослушал запись беседы. Запись получилась вполне внятная, и даже храп хозяина ее не портил.
Екатеринбург. 2000 год. Март
– Прости, Соломатин, я сегодня не домой. – Диспетчер Конев скромно опустил глаза.
– Предупредил бы раньше, скотина! Я бы давно уехал, – обозлился Александр.
– Поедем со мной. Там подружка вполне сносная деваха.
– Спятил?
– А чего такого? Жены у тебя дома нет. Придумывать ничего не надо. Лафа.
– Васька спит дома. У тещи места на всех не хватает. И ему от нее в школу не добраться. Кто сына утром накормит?
– Ну, извини, друг. Я уже договорился… – Конев виновато развел руками.
Пилот первого класса Александр Ильич Соломатин, получив ранение на похоронах брата, после больницы медкомиссию не прошел. Летчика поставили сменным замом руководителя полетов. В наземных службах всегда много путаницы, беготни и нервотрепки. То багаж улетел в одну сторону, а пассажир в другую, то мест оказывалось меньше, чем посадочных талонов, одним словом – канитель. Рабочая смена тянулась до девяти-десяти вечера. Диспетчер Конев заканчивал в начале десятого и обычно подвозил его на своей машине, они жили по соседству. Но сегодня Конев домой не собирался по причине личного интереса. Набрехав жене о ночном дежурстве, находчивый авиатор решил сходить «налево».
Александр ничего против игривости своего друга не имел, но добираться домой ему предстояло на городском автобусе. Затеяв ремонт, он жену и троих младших детей отселил к теще. Если бы не Васька, спокойно переночевал бы в гостинице летного состава. Завтра дежурства нет, приехал бы утром на автобусе и занялся циклевкой пола.
Обычно когда не везет, это надолго. Автобус только что укатил, и Александр, с грустью проводив его габаритные огоньки, побрел по площади в надежде встретить кого-нибудь из «лошадных» знакомых. В сторону трех таксомоторов, что стояли на пяточке, Соломатин не смотрел. Платить пятьсот рублей за возвращение с работы отстраненный летчик не собирался. Имея четверых детей и жену-учительницу, он экономил на любой мелочи. Оттого и машиной не обзавелся, хотя водил лихо.
– Солома, привет! – Александр обернулся на зов и увидел, как со стороны стоянки к нему спешит мужик в дубленой куртке. Лица он еще не разглядел, но приземистая фигура с длинными руками могла принадлежать только Гришке Головлеву.
С Головлевым, получившим за короткое широкое туловище и за склонность к обжорству кличку Буфет, они учились в одной школе. Самого Александра в классе окрестили Соломой, и никто, кроме бывших одноклассников, к нему во взрослой жизни так не обращался.
– Привет, Буфет! – Александр улыбнулся, утопив свою руку в лапе школьного приятеля.
– Привет, Солома. Чего ты здесь кукуешь?
– Автобус ушел, а приятель удрал на блядки, – пожаловался Александр, не собираясь просить о помощи. При нынешних ценах на бензин Буфет порожним все равно в город не поедет.
– Пойдем, я на пятачке второй. Посажу клиента, и дунем.
Соломатин знал, что авиарейсов до утра не предвидится и Буфету придется ждать долго. Но слоняться одному по площади и того тоскливей.
– Ладно, посидим в твоей колымаге. Притащится раньше автобус, покачу на нем.
– Могу соску тебе позвать. Там Нинка Доцент по нашим ребятам обход делает. – Проститутка получила кличку за нежную привязанность к спившемуся аспиранту.
– Не надо, Буфет, ты же знаешь, я не по этому делу. Теперь лечиться дорого. Мне жены хватает.
– Знаю, что хватает. Ты у нас одномандатник. Настругал ей четверых. Сколько деньжищ на них надо. Доценту в губы куда дешевле.
– Хрен с ней, расскажи, как сам? – Они уселись в видавшую виды «волжанку». Буфет включил музыку.
– Как у негра в заднице – темно, тепло и бананами пахнет.
– Всем не сладко, – согласился многодетный летчик.
– Нет, не всем. Слышал новость, наша девчонка из Йобурга за американского миллионера выскочила. Говорят, он ей уже яхту двухпалубную подарил и остров где-то в Африке вместе с папуасами.