— Теоретически да, муж. Но я разведусь с ним.
Селина глубоко задумалась, лицо ее стало хмурым, как туча. Ярдли не знала, что и думать…
— Ничего не понимаю. Он что, обидел тебя?
— Бо? Да он и мухи не обидит.
— В таком случае, почему ты от него сбежала? Мне кажется, ты определенно испытываешь к нему какие-то чувства, иначе с чего бы тебе щеголять по дому в его пижаме? Или это еще один способ шокировать Мими? Объясни мне, Селли, зачем тебе понадобилось играть с чувствами этого человека?
Селина сглотнула набежавшие слезы.
— Все это не имеет никакого отношения к Мими и совершенно не должно ее касаться. Просто все вы тут крутитесь вокруг нее, будто она пуп земли, так думаете, что и я тоже… У нас с Бо все было хорошо, мы, можно сказать, были какое-то время по-своему счастливы. Не знаю только, зачем я согласилась на брак. Словом, взяли и поженились, а когда вернулись из Гейтлинбурга и дело дошло до постели, я вдруг поняла, как нехорошо с ним поступаю. Я ведь никогда не полюблю его так, как любила отца Кэйси… Ну, довольно с тебя?
— Селли, прости, я терпеть не могу лезть в чужие дела, но ведь отец Кэйси бросил тебя.
Не скрывая слез, Селина покачала головой и, чуть не задыхаясь, с трудом проговорила:
— Да уж, он бросил меня, все верно. Покончил с собой еще до того, как я обнаружила, что беременна. Узнал, что тяжело болен, ну и…
Внутри у Ярдли все похолодело.
— Ох, Селли, почему ты никогда не говорила об этом?
— А что мои рассказы изменили бы? Говори, не говори… Его уже нет. А вы все верите лишь в то, во что вам хочется верить.
— Ты не должна была оставаться в одиночестве, тем более что тебе нужно поднимать ребенка. И теперь не должна. Надо бы тебе поговорить с этим человеком. Он, очевидно, без ума и от тебя, и от Кэйси. Он сказал мне, что не понимает, почему ты ушла, ведь он, мол, не сделал тебе ничего плохого. Подумай, он проделал весь этот путь, от самого Теннесси, на своем нелепом грузовичке, изрядно наглотавшись по дороге пыли.
Селина вдруг улыбнулась сквозь слезы.
— Узнаю Бо! Он свято верит, что его тарахтелка приносит ему удачу. Не думала я, что ему удастся меня найти.
— Запомни, сестричка, если ты и дальше решила скрываться от него, то знай, я этого не одобряю.
Селина отбросила назад пряди своих прямых гладких волос и, вздохнув, сказала:
— Я не хочу сделать его несчастным.
— Считаешь, что, сбежав от него в первую брачную ночь, ты не сделала его несчастным? Да и самолюбие его, надо думать, весьма пострадало. Тебе бы пожалеть его, Селли, ведь посмотри, что ты с ним сделала. Он наверняка теперь думает, что разочаровал тебя в постели, а это для всякого мужчины чуть не крушение жизни.
— Да нет, это вряд ли. Не думаешь же ты, что я согласилась выйти за него замуж, не попробовав, каков он в постели. Я понимаю, поговорить с ним надо. Но не теперь. Не сегодня, во всяком случае. Должна же я хоть как-то обдумать, что и как ему сказать.
— Он обещал позвонить позже, чтобы сообщить номер телефона своего отеля. Ты можешь включить автоответчик на тот случай, если он позвонит. Раз уж тебе нужно время подумать…
Селина кивнула.
— А ты уходишь с Саймоном?
— На праздничное гулянье, в Бентли, — кратко ответила Ярдли. — Почему бы и вам с Кэйси…
Не успела она договорить, как Селина отрицательно покачала головой.
— Нет, что-то не хочется. А ты иди и повеселись вволю.
— Ну, я ненадолго.
— Ладно, не загадывай.
— Я и вправду скоро вернусь… Ох, совсем забыла, ведь мы собирались поехать куда-нибудь и заказать себе пиццу!
— Ничего, не бери в голову. Мы с Кэйси перекусим сандвичами. Перестань о нас беспокоиться, иди и веселись. Саймон ждет тебя. Да, кстати, я наблюдала отсюда, как он бросился защищать тебя. Нет уж, что ни говори, а этот человек влюблен в тебя по уши.
— Пойди и расскажи об этом ему. Уверяю тебя, он просто не поверит своим ушам.
— Зато ты, Ярдли, поверишь.
— А если нас оставят здесь навсегда? — задумчиво проговорила Ярдли, заглядывая за барьер кабинки «чертова колеса». И почему она позволила ему уговорить себя забраться в эту ловушку?
— Да нет, колесо остановил, чтобы позволить сесть другим пассажирам, — пояснил Саймон, спокойно откинувшийся на спинку сиденья.
Вечерний ветерок шевелил его чернильно-черные волосы. Взглянув на него, Ярдли устремила взгляд в небо, где бриллиантами на черном бархате горели звезды. Какое наслаждение, подумала она, глубоко вздохнув. Воздух был холодным и живительным, хотя в нем даже на этой высоте витали запахи карамели и воздушной кукурузы. Снизу доносились звуки бравурной музыки.
— Так, значит, вы все про все знаете? И про это «чертово колесо»?
Тот усмехнулся.
— Еще бы мне не знать. Мальчишками мы все тут вдоль и поперек излазили. Я ведь и сам тогда подрабатывал здесь, обслуживал карусели и все такое.
— В самом деле?
Она опять посмотрела вниз и увидела оператора, облаченного в древние джинсы и когда-то белую, а теперь серую куртку. Он и в самом деле рассаживал пассажиров по кабинкам.
Вновь посмотрев на Саймона, одетого в индивидуального пошива одежду и тщательно причесанного, она поняла, что даже своей внешностью он стремился отгородиться от суровой реальности прошлого. От той жизни, где не всегда хватало денег на еду и одежду, где сама среда диктовала, кем вам быть и что делать. Ярдли, никогда ни в чем не испытывавшая недостатка, начинала понимать, почему он смотрит на нее как на существо изнеженное, избалованное и капризное. Ведь какой выбор ни сделай она в жизни, она знала: окружение поддержит ее, послужит ей опорой. Но Саймон… Ему приходилось рассчитывать лишь на себя.
— А вы что, боитесь высоты, бэби?
— Нет.
Она посмотрела на свои руки и только тут заметила, как побелели суставы пальцев, вцепившихся в оградительный барьер. И правда, ее слегка поташнивало, но не сама по себе высота страшила, ей приходилось подниматься и выше, и обходилось без головокружения и тем более тошноты.
— Ну, не знаю, не меня же, в самом деле, вы боитесь. Вы бледны, как не знаю что. Почему бы вам не откинуться назад и не расслабиться?
Положив руку ей на плечо, он слегка прижал ее, но не столько к спинке сидения, сколько к себе.
Она остро чувствовала близость Саймона, глядя на его длинные, вытянутые и скрещенные ноги. Жар его тела согревал ее, а сила и властность совсем не пугали, она это осознала. Даже его высокомерная манера вести себя не раздражала ее теперь, поскольку она поняла, что под этим скрывается. Но продолжало страшить собственное неудержимое влечение к нему. Она начала понимать, что, кроме плотской притягательности, влекло ее к нему прежде, когда он не проявлял еще ничего, кроме благоразумия и здравого смысла, и являл собой образ типичного Мистера-Важная-Шишка. Было в нем и еще нечто, и, если это не так, значит, она ничего не понимает в жизни и обречена всегда находить лишь страсть, в то время как любовь и брак будут все время ускользать от нее. Да, этого стоило опасаться, ведь вот и теперь она вожделела его, и не сознанием, не сердцем, а именно плотью, испытывая острое наслаждение даже от того, что просто прикасается к нему.
— А я вот до самого окончания колледжа нигде не работала. Наверное, это ужасно, работать в детстве, пусть даже и на праздничном гулянье. Да нет, на гулянье-то работать, наверное, было хуже всего. Когда все празднуют…
Саймон рассмеялся.
— Тогда я не отдавал себе в этом отчета. Только теперь я могу посмотреть на это со стороны и даже пожалеть себя задним числом. А тогда я с удовольствием, послав Киттридж куда подальше, бросил школу и пустился бродить по стране, подрабатывая черт знает чем и забираясь в черт знает какие места.
— Но вы ведь вернулись.
— Мой старик говаривал мне, что я достоин лучшей участи, что после всего, через что ему пришлось пройти, чтобы воспитать меня, он не простит мне ни сумасбродств, ни бродяжничества, ни этой работы на карнавалах и ярмарках. А если я начну растрачивать себя на какие-то грошовые балаганы, он умоет руки и отвернется от меня навсегда. И он знал, что говорит.
Ярдли воздержалась от замечания, что она начинает понимать, от кого Саймон унаследовал свою целеустремленность.
— А где ваш отец теперь? — спросила она.
— Во Флориде. Он всегда хотел жить в тех местах, где потеплее.
Саймон умолчал, что сам финансировал переезд старого мистера Блая. Но что-то в интонациях голоса, некая его растроганность подсказали Ярдли, что именно так и было.
Махина колеса время от времени трогалась с места и вновь останавливалась. Где-то там, внизу, оператор запускал в кабинки очередные порции пассажиров. Ярдли теснее прижалась к Саймону, и он инстинктивно обнял ее сильнее.
— И все же вы вернулись в Киттридж.
— Может, и не вернулся бы, так и бродяжил до сих пор, но находились люди, которые говорили мне, что так я никогда не добьюсь в жизни ничего стоящего.
— Для вас так много значит мнение людей? Разве не важнее то, чего тебе самому хочется? Я, например, так и живу.
— Да это просто потому, что вы жили среди людей, которые всегда готовы были поддержать вас в любых ваших устремлениях. Моя мать…
Тут он резко умолк.
— Ваша мать совершила ужасную ошибку, — договорила она за него. — И я не сомневаюсь, что она страдала из-за этого. Любовь сама по себе ничего не значит, если она не готова на самопожертвование, если не пробуждает в любящем желания разделить с любимым все тяготы жизни. Знаете, Саймон, возможно, это единственное, чем я могу объяснить, почему Мими удалось убедить меня, что я должна вернуть эту форму.
— А теперь? Вы все еще хотите этого?
— По совести говоря, не знаю. Решив забраться в ваш дом, я, конечно, допустила страшную глупость. Но Мими была так расстроена… И все же не хотелось бы мне вновь оказаться там.
— Нет, отчего же. Милости просим! Вам стоит лишь позвонить, и я тотчас распахну перед вами парадные двери. Но знайте, что я сменил прислугу, а все, что нуждается в сохранении, очень надежно спрятал.