и и красоты, превратил большую, хоть и довольно пустую комнату в уютную и домашнюю.
Скоро за горшком на полке, в темным влажном уголке, поселился маленький геккон без родителей, вероятно, вылупившийся совсем недавно и подброшенный к новым хозяевам некой индийской кукушкой. Стенли предупредил Катю с Дементием, что геккончики, по местным поверьям, – хранители домашнего очага, можно сказать, домовые и это только к счастью, поэтому выгонять его ни в коем случае нельзя. А выгонять никто и не собирался – живет и хорошо.
Молодой и наглый геккон
По вечерам недоуменным взглядом геккоша смотрел с потолка на двух огромных существ, которые передвигались по полу, издавая непонятные ему звуки, а иногда даже пуская изо рта дым. Но ничем не докучал, просто жил на потолке, с интересом поглядывая на перевернутый мир. А вскоре в комнате каким-то неизведанным путем возник еще один геккон, толстый и упитанный, с обгрызанным хвостом и нашедший укрытие в клетчатых занавесках. Подросток жил в лианах на противоположной стороне комнаты и считал себя полноправным хозяином комнаты – как же, он тут, можно сказать, родился! Первая их встреча была, как говорится, эпохальной.
Через неделю после того, как молодой геккон обжил свое место за горшком, появился тот, пришлый. Он пополз по стенке, залез на люстру и к вечеру, когда оба троглодита захотели есть, увидел на горизонте своего молодого соперника. Замирая на мгновение, они стали короткими, но быстрыми перебежками сближаться с разных сторон потолка. Когда между ними оставалось меньше полуметра, пришлый принялся нервно крутить куцым хвостом из стороны в сторону, как бы показывая юному геккону: полюбуйся, не на гулянке, небось, потерял кусок, мне уже ничего не страшно, уматывай, а то костей не соберешь! Молодой тоже попробовал так вертеть хвостом, но у него это выходило туговато. Тогда он стал как-то по-особенному выворачивать хвост наподобие штопора, что, по его мнению, должно было вселить ужас не только в чужака, но и во все живое вокруг. После двух минут таких хвостовращений оба геккона, как по команде, кинулись друг на друга. Молча, без единого звука и даже не падая с потолка. Молодой, но, как выяснилось, ранний вцепился чужаку челюстями в бок и брезгливо выплюнул на пол кусочек гекконьего мяса. Пришлый – надо было увидеть его «лицо» – не от боли, которую, наверное, гекконы особо не чувствуют, а от растерянности и наглости этого подростка моментально прекратил крутить хвостом и бегом, практически галопом ринулся по потолку за спасительные шторы. Но молодому проходимцу надо было все-таки закрепить свою победу – мало ли, одумается завтра этот старикан и опять начнет вилять хвостом перед мордой, – и он решил применить другую тактику, начав гонять чужака по стенам и потолку до тех пор, пока Дементий не устал от этого зрелища и не попытался разнять разбушевавшихся мини-крокодильчиков мухобойкой. Как только он поднес к ним мухобойку, оба драчуна в ужасе замерли, не отводя друг от друга глаз, – не дергаются, не дышат, даже не моргают – муляж, да и только. И все, и пришлый с тех пор испарился.
Почти на другой планете
Все вокруг в первое время было странно и дико для Кати с Дементием, маменькиных деток из Москвы. Даже солнце и луна были непривычными. Солнце слишком белое, почти бесцветное, похожее скорее на полную луну и на вид очень холодное, словно приехали они не в тропики, а на Северный полюс. А месяц и того экзотичнее, будто подвешенный рожками вверх, как обгрызенная арбузная корка на столе. Да и темнело слишком быстро, почти моментально, так что переход от дня к ночи казался едва заметным, вернее, совсем незаметным, р-р-раз – и уже ночь. В этом было что-то ужасное или скорее даже сверхъестественное, и в первые минуты темноты все живое вокруг – и деревья, и люди, и святые коровы – утихало, как бы примериваясь к новому состоянию, физически ощущая темноту. Небо давило, фиолетовое, густое, душное, не дающие вздохнуть полной грудью, но хоть заслонившее такое жаркое солнце. А через минуту это сказочное переходное оцепенение от света к тьме проходило, и, казалось, все успокоенно вздыхали.
Времена года тоже не походили на привычные. Здесь считалось, что, грубо, их всего два – сухое и мокрое, но если разобраться досконально и влезть поглубже в детали, то их можно было насчитать шесть. Сухой сезон был невыносим – адская жара, которая сводит с ума и людей и животных, его даже не хотелось считать, именно он тогда и встретил ребят из Москвы. Потом муссоны, любимый сезон индийцев, напитывающий влагой землю, дающий жизнь. Затем наступает вторая весна, более яркая и активная. Земля стоит уже достаточно промокшая, и не просто промокшая, а практически залитая тоннами воды, и из нее все так и прет, соскучившись по влаге за долгую засуху. Эта вторая зеленая весна считается осенью и приходится на обыкновенные осенние месяцы. И наконец, перед «жутким» холодом в декабре-январе наступает самый приятный (для европейцев, во всяком случае), период – ранняя зима, когда на улице прекрасная погода – плюс тридцать градусов по Цельсию. А после зимы приходит соответственно первая весна. Каждый сезон длится по два месяца – зима, весна, лето, муссоны, осень, ранняя зима, вот!
Количество сезонов – это ладно, но вот разницу температур в течение года Кате с Дементием удавалось терпеть с трудом, эти перепады были невыносимы – от холодных зимних ночей, когда ноль с возможными заморозками (хоть на улице это и казалось вполне привычным, а в неотапливаемых домах зуб на зуб не попадал), до адских пятидесяти с хвостиком, когда плавились не только европейцы, но и индийцы тоже.
Привыкали ко всему, потихоньку осваиваясь в городе, но совсем потихоньку, быстро не получалось.
Мост в священном Ришикеше, мои первые индийские фотографии
Индия была не просто другой страной – другой планетой. Воздух, деревья, люди, животные, ритм жизни, пища, запахи, левостороннее движение – все было не такое, как в Москве. У Кати поначалу сердце уходило в пятки, когда она видела, что в машине сидит одинокий пассажир без водителя, а машина таки все равно едет! Но таких машин было мало, все они в основном были набиты до отказа. Перенаселены были не только автомобили, но и мотороллеры с велосипедами. Все без исключения водители старательно объезжали коров, которые, судя по всему, тоже имели отношение к общественному транспорту. Именно от коров в городе зависело, есть ли где-то пробки или все едут без остановок. Индийские коровы кардинально отличались от толстобоких русских буренок – белые, горбатые, мелкоголовые, совершенно непохожие на привычных, они ложились на проезжую часть, и никакими силами их невозможно было сдвинуть, хотя никто особо и не пытался – они ж священные! Катя поняла, что город – их стихия, они такие же городские жители, как и люди, только почтения к ним больше. Живут себе спокойно, бредут по известным только им маршрутам, сбиваются в стада или гуляют поодиночке. Когда коров становилось слишком много, их грузили в специальные повозки и вывозили подальше от города или хотя бы от центра.
Индийские сокровища
Но больше всего здесь было насекомых – ползающих, летающих, бегающих, прыгающих, извивающихся. Их нельзя было не замечать, они вились повсюду, скакали под ногами, ползали по стенам, чувствуя себя полноправными хозяевами.
Пристроилась
При этом никого нельзя было прихлопнуть – вдруг этот задумчивый жучок чья-то реинкарнация? Так, во всяком случае, считалось у джайнов. Их Катя научилась распознавать по белым одеждам и марлевой повязке на лице – они закрывали рот, чтобы случайно не вдохнуть в себя какую-нибудь зазевавшуюся мошку и тем самым не нанести вред мирозданию. И у них при себе всегда была метелочка, которой они мели перед собой, очищая путь от букашек. Со стороны это казалось довольно смешным, но джайны считались очень серьезными и последовательными. И самыми миролюбивыми из всех. Они даже отказывались от возделывания земли, боясь потревожить червячков, а чем жили – одному Будде известно.
В общем, Катя с Дементием постоянно здесь учились – жить в мире, смотреть под ноги, ни на кого не наступать и не задевать, постоянно перестраивались и подстраивались под Индию.
Корпункт
Работа в корпункте Дели сильно отличалась от московской. Хотя это было одно название – корпункт. Физически никакого корпункта в помине не было, три его члена – глава корпункта, новоявленный корреспондент и оператор – работали каждый из дома или были на выезде, контора для этого совершенно не надобилась, дом каждого из них и считался корпунктом. Сначала ехали на точку и снимали сюжет, потом его проявляли, монтировали, редактировали и расшифровывали. Катя, которая по большому счету тоже считалась работником корпункта, а точнее, секретарем, распечатывала в трех экземплярах текст сюжета и отправляла в Москву.
В Дели была довольно обширная журналистская братия, представляющая советские новостные агентства – ТАСС, АПН, а также основные государственные газеты и журналы. Старожилы встретили Дементия с Катериной довольно сдержанно, без особой радости в глазах, все присматривались и прислушивались, разве что не принюхивались, но в советах все-таки старались не отказывать. Все журналисты жили в городе по разным районам, общение с иностранцами, в отличие от посольских, им было не просто разрешено, а составляло важную часть работы. С посольским городком связаны были только врачом и магазином, в котором продавались русские продукты. Держались особняком, дружно никому из соотечественников не доверяли, поскольку были хорошо осведомлены о легендах и мифах заграничного общения, наветах, кляузах, подсиживании и простой человеческой зависти, а главное, куда все эти грехи человеческие могут завести. Поэтому чаще всего держались от соотечественников на расстоянии, активно улыбаясь друг другу только на больших посольских приемах.
Когда поменяли старую индийскую машину на новую японскую