– Ох, Робочка, у меня в сердце уже пепел один, я ж виду не показываю, но очень за девочку мою любимую переживаю… Представляю, что у нее на душе все эти десять лет с ее-то желанием иметь ребеночка. И меня все время теребят эти глупые бабы: когда, когда наконец родит, что тянет, чем больна, словно я Господь Бог… Или со свечкой над ними стою… Люди, они такие причудники – ни грамма такта, ни капельки сочувствия, все лезут и лезут с вопросами, будто происходит что-то неприличное… И таких, должна заметить, – что говна за баней… А у Катюли-то уже душа заветрилась с этим ожиданием чуда, я же чувствую ее, крохотку мою! – Лидка снова приложила руку к груди и глубоко вздохнула, пытаясь сдержать слезы, но нет, они брызнули из ее добрых глаз, и она горько заплакала от сострадания и отчаяния, громко всхлипывая и шмыгая носом.
Мелкая принесла рюмочку с валокордином и ватку, смачно пахнущую меновазином, – она знала, как оказать бабушке первую помощь. Если это не помогало, в ход шел валидол – одна таблетка под язык, а уж в особо затянувшихся и болезненных случаях надо было принять нитроглицерин, от которого взрывалась голова, и срочно звонить родителям, если их не было дома. Бонька присел около Лидки, он, как никто другой, чувствовал сбои в сердечном ритме своей любимой хозяйки и кормилицы и всегда подставлял ей под руку свою мудрую голову, чтобы та погладила, почувствовала в такие моменты поддержку и любовь.
– Мне бы плюнуть и растереть, – продолжила она, успокоив лицо после выпитого валокордина, – но я ж отвечать лезу, дура старая… То пошлю в какое-то такое место, куда никому не по пути, то, наоборот, словно в киселе плаваю, все слова из головы выскакивают, я уж про мысли не говорю, становлюсь от безысходности глупая, как корзинка… И даже Принц наш Мудило туда же! Нет чтоб промолчать, понять всю серьезность ситуации… А он лезет с расспросами и рассказами, с шутками и анекдотами якобы в тему – в общем, как обычно – все через жопу, зато от сердца, ты ж его знаешь! Я ему говорю: хватит, Толя, пощади ты мой невроз! Но нет! Настоящий сквозняк во рту! И все с какой-то изощренной простотой… Тот самый случай, когда врагов у него нет, но его прям-таки ненавидят все друзья, а в такие моменты и я в том числе!
– Ничего, Лидия Яковлевна, не обращайте внимания! А людей не переделаешь, пусть себе думают что хотят, вы, главное, здоровье берегите! А то скоро правнук родится, кто ж его учить будет? Блинчики печь? Сказки рассказывать?.. – Роберт снова закурил, затушив предыдущую сигарету о край переполненной пепельницы. – В общем, все наладится, уверяю вас. Иначе и быть не может. И Аллуся скоро приедет из больницы и все нам расскажет… Я почему-то очень верю, что все будет хорошо.
В комнате обреченно пахло валокордином. Запах уже растянулся по всей квартире и сразу дал знать о себе только что вошедшей Алене.
– Лидка, тут русский дух, тут Русью пахнет! – вскричала Алена.
– Девушка, вы, вероятно, ошиблись квартирой! – попыталась пошутить Лидка, растирая слезы по щекам.
– Шутишь, значит, все не так плохо! – Алена вошла в гостиную, сбросив пальто на диван.
– Ну, рассказывай! – Роберт и Лидка усадили ее и сами устроились рядом.
Алена стала рассказывать в подробностях все, что Катя уже описала мужу в своем письме. Главное, успели, не дали разродиться, а детали нам особо и не понять. И полной, конечно, неожиданностью стало то, что именно та же акушерка дежурила, что и тридцать лет назад!
– То есть сейчас она уже совсем не акушерка, а профессор и завотделением, но была рядом и все сразу организовала уже в приемном покое! Мария Львовна! Я как ее увидела, у меня челюсть отвисла! Это же надо, чтоб все так совпало! Удивительно! Это же знак, что все будет хорошо!
А Катя все лежала и лежала в двухместной палате на пару с очередной страдалицей. То налево повернется, к стенке, то направо, ко входу, вот, собственно, и все движения. Рано поутру ее везли в промерзшую за ночь смотровую, громоздили на холодное кресло и рылись во чреве железками, словно вынутыми только что из морозильника, – а как же, надо было проверить, все ли на месте. Она долго не могла потом согреться, зубы выстукивали незнакомые мелодии, а ребеночек внутри затихал, не смея даже пошевельнуться на таком холоде. Часам к девяти, стуча тазами и швабрами, входила вредная нянька, но вредной она была по отношению ко всем остальным – Катю она любила, Катя не мусорила, лежала себе горой под жидким одеялком и вежливо хлопала глазами. Потом чередой в палату шли сестрички, норовя кольнуть побольней во все места, потом врачебный обход, потом и завтрак. Скучный, бесцветный больничный завтрак. А уже к обеду приезжала мама. Мама была предметом зависти всего отделения – больше никого ни к кому не пускали, в больнице был вечный карантин. Но, с другой стороны, никто и не рожал тридцать лет тому назад у Марии Львовны, которая и оформила Алене постоянный пропуск на третий этаж, в палату номер двенадцать.
Каждый день начинался с обхода. Врачи-то хоть обходили, а я лежала, не вставая, неделями
Где-то с часу дня Катя только и делала, что поглядывала на дверь. И вот наконец у двери начинали шуршать пакеты и появлялась раскрасневшаяся с улицы мама. И начиналась кормежка под рассказы, что произошло за день.
– Вчера были у Феликсов на Тишинке, одну игру показали – так интересно!
– Игру? Какую игру? – удивилась Катя.
– В нее на компьютере играют – это как теннис, только на компьютере, надо научиться отбивать так, чтобы мячик не убежал за черту.
– А мячик откуда? – не могла понять Катя.
– Мячик в компьютере, все в компьютере, а ты должен вовремя нажать на кнопочку, чтобы отбить мячик. Очень азартно. Папка вчера весь вечер с этой игрой просидел, еле к столу оторвали.
– Надо будет попробовать, ты меня заинтриговала.
– А еще им новую кассету с фильмом принесли – «Бегущий по лезвию» называется, но мы посмотреть не успели, прямо при нас принесли. Надо будет отдельно к ним на днях приехать, ненадолго дали.
– Ну, мне до всего этого еще очень далеко… Ты мне про земное расскажи. Лидка как?
– Лидка неплохо, сердце, конечно, слабое, и все волнуется за Тяпочку, та уже совсем ослепла, не знаю, что с ней делать. Возила ее к врачу, оказалось, она пропустила глаукому. Все отказывалась проверяться и вот доотказывалась. Страшно представить, как она, такая жизнерадостная, живет теперь в кромешной темноте. Но все хорохорится, говорит, что слепота придает ей загадочности. А кому теперь ее загадочность нужна? Модеста уже лет десять как нет, собачки ее все тоже померли давно, одна на весь свет и осталась… Перестала появляться на улице, ходит теперь дома по стеночке. Боится, я ее понимаю… Продукты два раза в неделю ей отправляю. Как выйдешь из больницы, надо будет привезти ее к нам, пусть поживет пару дней, очень скучает одна. Ой! Господи! Что это?! – Мама вскочила и с ужасом показала в сторону окна. Газетка, которая прикрывала вчерашние пирожки, еле заметно шевелилась.
– Не волнуйся, это наша мышка, наше домашнее животное, – улыбнулась Катя. – Собак ведь тут не разрешают, вот мы мышку и завели. Не бойся, она мирная.
– Господи, тут еще и мыши… Мало того что я за тараканами гоняюсь, так еще и млекопитающие… Это слишком! А все потому, что еду надо в холодильник ставить!
– Мам, нам вставать нельзя, мы ж лежачие…
– Нянечку попросите!
– Нянечку просили, а на следующее утро они все сменились, вот другая и не смогла найти мою сумку, пока все пакеты перетаскала к нам в палату. Так что все непросто. Проще с мышками жить, да и из окна дует и температура в палате вполне холодильная.
Письма, письма, письма…
Письмо от Аллы в Индию:
«Демочка, здравствуй! Пишу все по порядку.
Кукушу исследуют в Институте по охране материнства и детства, туда сразу с самолета и привезли. По большому блату, конечно, друзья помогли, обзвонили всех вокруг, нашли возможность, чтобы сразу пристроить в палату, а не возить по районным роддомам. Считается, что лучше, чем этот институт, в Москве ничего нет. Привезли на скорой, и выяснилось, что в том отделении, где якобы договорились принять, идет ремонт, и положили в другое, которым руководит профессор Мария Львовна Крымская, благодаря которой Катька стала твоей женой, то есть появилась на свет! На том же сроке, что и у Куки, то есть, в 19 недель, у меня тоже начались какие-то проблемы, и консилиум сказал чистить, то есть выгребать ребенка! Катьку! А Мария Львовна сказала: нет! И вот ты женился, а Кука попала к Марии Львовне в ее отделение. Ну, этого мало, слушай дальше! Повезла ее на ультразвук, а там какой-то душка-профессор (мне так показалось, что он именно профессор) показывал мне ребеночка и говорил: вот ручки, вот ножки, вот глазки, головка. Мне было совсем не по себе, картинка черно-белая, довольно страшненько смотрится. Ну, это потому что первый раз я этот ультразвук увидела. А профессор очень радостно так показывал и восхищался ребеночком, будто своим, а потом стал смотреть ниже, а там все готово к родам! А сам понимаешь, это слишком рано! И какое счастье, что мы были уже в больнице! Катьку сразу и зашили, чтобы раньше времени не рожала. Поэтому надо ей теперь будет здесь полежать какое-то время, и давай надеяться, что все будет хорошо. Я с ней. Смотрю на все оптимистично, очень верю, что все у нас получится. Ну, она тебе все подробности напишет сама.
Говорила с Марией Львовной, она мечтает, чтобы хоть до 24 недель Катька продержалась, это 20-е числа октября, ребеночек будет более или менее жизнеспособным. Тогда, говорит, расслабимся и отдохнем спокойно. Я за Кукой гляжу, не волнуйся!
Целую тебя крепко!»
«Дема-а-а-а-а, мне сделали наконец ультразвук. У нас будет мальчик! Ты представляешь? Парень! Кругленький такой, лежит калачиком и похож на бублик. Решила пока называть его Бубликом! Мамка присутствовала первый раз на таком мероприятии, говорит, чуть в обморок не рухнула, когда увидела нечто шевелящееся у меня в животе. Сказала, чт