– У меня нет девушки. Калли была моей невестой. Умерла несколько месяцев назад.
– Очень сочувствую. – Я ничуть не покривила душой.
– Спасибо. – С непроницаемым выражением Натан потащил кресла к столу, и я поняла, что он не хочет обсуждать Калли. У меня немного отлегло от сердца. Я не знала, с чего начать, а в голове до сих пор гудело от попыток проанализировать все случившееся.
Из соседнего двора послышалось тявканье, судя по звуку, надрывалась совсем небольшая собачка.
– Мерзавец! Терпеть его не могу, – проворчал Натан. – Его хозяева – наши новые соседи. Калли бы хватил удар, если бы она до сих пор была здесь. Всей душой ненавидела этих джек-рассел-терьеров. В детстве ее тяпнул один такой, и с тех пор она их боялась. Удивительно. Вообще-то она любила собак, а к джек-расселам не приближалась, даже если они были на поводке.
Сад покосился и закачался, картина из стабильной превратилась в пульсирующую. Миссис Бейнбридж, Каспер, его острые, как иглы, зубы, Калли, страх, который я испытала на работе. Я шагнула к двери.
– Только загляну в туалет. – Мне надо было собраться с мыслями.
В туалете я устроилась на крышке унитаза. Калли боялась джек-рассел-терьеров. Не мог ли мне в клинике передаться ее страх? Звучит безумно. Я прижала ладонь ко лбу. Голова горела. Солнце в тот день жгло нещадно, и я уверяла себя, что это от жары и лекарств у меня такие нелепые идеи. Но было еще нечто помимо зноя. Я чувствовала то же, что и она. Но разве такое возможно?
Натан постучал в дверь и еще больше взвинтил мои и без того натянутые до предела нервы.
– Вам плохо, Дженна?
– Одну минуту. – Я нащупала запор, но рука так и не перестала дрожать. А когда я открыла дверь, то не знала, что сказать.
– Извините. С моей стороны было глупо приглашать вас в сад после всего. Вы очень бледны. Только не упадите снова в обморок.
– Я в порядке. Правда. Немного закружилась голова. Мне, пожалуй, пора.
– Подождите, сначала поешьте. Или, по крайней мере, повремените, пока вам не станет лучше. Сейчас сооружу болоньезе. Можем поесть в столовой. Славно в кои веки ею воспользоваться.
Я колебалась. С одной стороны, чувствовала себя отвратительно, с другой – мне очень хотелось поговорить с Натаном.
– Простите, я не слишком раскомандовался? Калли говорила, со мной такое бывает. Но это из лучших побуждений. С удовольствием проведу с вами время. – Он улыбнулся, и я поняла, что останусь.
– Согласна. Спасибо.
– Как вы с ней познакомились? С Калли? – Я сидела на кухонном стуле и хрустела кусочком перца, который Натан нарезал для соуса к макаронам.
– В баре. Пошел туда как-то вечером с коллегами по работе. Она ждала, когда ее обслужат, и смеялась тому, что говорил ей приятель. От ее внешности у меня перехватило дыхание. Она показалась мне самой красивой девушкой из всех, кого я встречал. Ее спутник отошел в туалет, и какой-то проходимец подкатил к ней и стал клеиться. Тот еще наглец – так много выпил, что почти не стоял на ногах. – Натан, вспоминая, хмурился. – Она отвернулась, показывая, чтобы он отвалил, но парень не понял намека. Не забуду ее лица, когда я подошел к ней и, обняв, поцеловал в щеку. Сказал: «Извини, дорогая, опоздал». На этот раз до парня дошло, и он ретировался к своим друзьям. Она назвала меня своим рыцарем в сияющих доспехах. Вот так мы и познакомились.
– Любовь с первого взгляда? – Наши с Сэмом чувства закипали медленно. Прежде чем сойтись, мы сто лет дружили.
– В ней было все, что мне нужно. Милая, красивая, добрая. Даже слишком добрая. – Натан срезал верхушку с очередного красного перца.
– Разве можно быть слишком добрым? – спросила я. Самой мне часто казалось, что мир отнюдь не добр.
– Бывают случаи, когда нужно уметь постоять за себя. – Натан произнес это спокойно, но так крепко сжал нож, что побелели костяшки пальцев. Он сгреб овощи с разделочной доски на сковороду. Мясо, чеснок и томатный соус с травами уже кипели на медленном огне, и у меня заурчало в животе. – Посидим в гостиной, пока наше блюдо приготовится, – предложил он.
Гостиная оказалась безукоризненно чистой, белая мебель сверкала, между кожаным диваном цвета жженого сахара и журнальным столиком лежал большой ковер с длинным ворсом. В дальнем конце находилась еще одна дверь, которая, как я решила, вела в столовую. На каминной полке – большая фотография Калли в серебряной рамке. Она стояла на шатком деревянном мосту над бурлящей речкой и, смеясь, выбрасывала вперед руку. Из разжатых пальцев в воду летела маленькая палка.
Мой сон. Ноги словно лишились костей, и я утонула в диванных подушках.
– Это в ее день рождения, – объяснил Натан, но я не могла оторвать глаз от снимка. – Калли любила эту игру. У нас тогда не было денег, чтобы куда-то выбраться, но она сказала, что рада импровизированному празднику на природе.
Я это знала. Хотела ему рассказать о своем сне, о чувстве, когда ты бесконечно любима и бесконечно счастлива. Но разве он поймет? Совершенно невозможно. Мне снилось то, что никогда со мной не происходило. А происходило с другой женщиной, с которой я даже не была знакома. Я приложила ладонь к груди и ощутила удары – тук-тук-тук – биение сердца Калли во мне.
И в этот миг я с удивительной ясностью поняла: сердце – не просто орган. В сердце копятся тайны и ложь. Надежды и мечты. Сердце больше, чем мышца. Я в этом убедилась. Сердце обладает памятью.
Глава 18
– Прочтите это. – Я помахала перед Ванессой стопкой листов формата А4, помятых после того, как они побывали в моей сумке.
Накануне вечером, вернувшись от Натана, я провела несколько часов, копаясь в поисковике, а затем распечатала страницы с реальными историями из жизни. Некоторые из них я прилепила на стену среди фотографий Калли, укрыв ими почти всю поверхность кухонных стен цвета магнолии.
– Дженна, насколько я понимаю, вы поверили в существование такого явления, как клеточная память… – начала Ванесса.
– Она существует! – Я вскочила со стула и невольно сжала кулаки. – Многие ученые и врачи поддерживают теорию, согласно которой память может накапливаться в нейронах сердца и передаваться реципиенту. Современная наука проверяет гипотезу о том, что с сердцем связаны наши чувства. Уже доказано, что оно обладает интеллектом.
– Однако никем не доказано, что клеточная память…
– Доказано, что память рассредоточена в нервной системе и что нервная система сердца насчитывает около сорока тысяч нейронов, которые сообщаются с мозгом. При пересадке сердца реципиент вместе с ним получает его нейроны. – Я не спала полночи, анализируя факты, вникая в медицинский жаргон и стараясь понять прочитанное. – Австрийский журнал «Исследование качества жизни» опубликовал работу, в которой приводятся факты, что двадцать один процент больных, которым пересадили донорское сердце, до некоторой степени испытали изменения своего состояния. Двадцать один процент – огромная цифра!
– Пожалуйста, сядьте. – Ванесса постоянно говорила одинаковым тоном. Она могла, вопросительно изогнув брови, так посмотреть поверх очков, что собеседник начинал сомневаться буквально во всем, но никогда не повышала голоса.
Я не послушалась и отошла к окну.
– Как прошел ваш первый день на работе?
– Вы сами можете посмотреть в Интернете. – Я была полна решимости не дать ей уйти от темы. – Клеточная память…
– Дженна, я не могу…
– Вы не хотите! – Я резко повернулась. – Пожалуйста, почитайте медицинские журналы. В Университете Гонолулу на Гавайях в отделении подготовки медицинских сестер провели исследование. Выяснилось, что все, кто принял участие в эксперименте, претерпели изменения – стали ближе к своим донорам не только в плане воспоминаний, но также сенсорного восприятия. В Сети зафиксированы тысячи реальных случаев, когда людям пересаживали орган, и он их менял.
– Разумеется, менял: давал второй шанс на жизнь.
– Чью? Свою или донора?
– Совершенно невозможно, чтобы…
– Рассказывается, как англичанка, придя в себя после операции, свободно заговорила по-русски. Она никогда не была в России. Зато получила сердце от русской. Другая история: юноша обнаружил, что может играть, как профессиональный пианист, хотя никогда раньше не притрагивался к клавишам. Не я же все это выдумала. – Утром я снова и снова повторяла про себя факты, которые узнала, – понимала, что их нужно представить спокойно, иначе серьезной беседы не получится. А теперь спешила их выложить, и получался полный сумбур. Я торопилась, говорила слишком громко.
– Не сомневаюсь, конечно, не вы. Но с научной точки зрения…
– С научной точки зрения никак невозможно, чтобы девушка после трансплантации на первом уроке вождения автомобиля села за руль и поехала, как Льюис Хэмилтон. Ее донором был гонщик. – Я понимала, насколько нелепо звучат мои слова, но очень хотела, чтобы Ванесса мне поверила. И, опустившись на диван, заставила себя говорить спокойнее. – Речь не только о глобальных изменениях в людях. Меняются их привычки: им нравится есть то, что раньше они терпеть не могли, слушать новую музыку, читать другие книги. Если реципиенты встречаются с родными донора, выясняется, что все это любили те, чей орган они получили. Ученые воспринимают это всерьез, почему же вы не можете?
– Согласитесь, что вкусы могут меняться. И если человеку дарован шанс на вторую жизнь, вполне естественно, что он стремится к новому опыту. К новым книгам и музыке в том числе.
– Но эти странные сны… Воспоминания о том, чего не случалось с реципиентами, зато происходило с их донорами.
– Люди, сами того не подозревая, испытывают одно и то же. Абсолютно новый опыт – удел немногих.
– Но меня тянет к Натану. Словно мы с ним каким-то образом связаны.
– И у него такое же чувство? Ощущение связи?
В доме Натана, накручивая спагетти на вилку, я чувствовала себя в каком-то оцепенении и ушла, как только он помыл тарелки. Мы не обменялись телефонными номерами. Утром я послала ему запрос на дружбу в «Фейсбук», но он не ответил. Том и Аманда также были недоступны. Неужели люди, с которыми я ощущала связь, так легко от меня отвернулись? Или я все это выдумала? Не обращая внимания на вопрос Ванессы, я продолжала: