К нам подошли двое постоянных наших слушателей; у них в офисе сегодня был сокращенный рабочий день, и они уже направлялись домой. Каждому я вручил по открытке с кошачьей мордочкой.
– Готовы к праздникам? – спросила меня дама средних лет. Насколько я помнил, ее звали Патриция.
– Готовы, – улыбнулся я. – А вы?
Патриция приуныла.
– А мне еще готовить рождественский обед на четырнадцать человек. Не представляю, как я это выдержу, – вздохнула она.
– Боже… Да, хорошо, что мы с Бобом празднуем Рождество вдвоем. И почти ничего не готовим, – сочувственно улыбнулся я.
– Звучит заманчиво. Можно с вами? – рассмеялась Патриция. Кажется, ее слова были шуткой лишь отчасти.
К двум часам народу на площади стало заметно меньше. Люди расходились по домам, чтобы завершить последние приготовления к Рождеству. Я решил последовать их примеру.
– Ладно, Боб, хорошего понемножку. Закругляемся на сегодня, – сказал я.
Какое-то время мы просто гуляли по праздничному Лондону, словно обычные горожане. Ковент-Гарден выглядела – и пахла! – абсолютно волшебно. Развешанные повсюду гирлянды переливались разноцветными огнями, в воздухе висел аромат жареных каштанов и глинтвейна. Несколько уличных артистов еще выступали в центре площади, где дорабатывала последние часы рождественская ярмарка. Мы с Бобом прошлись между рядов. Кот бежал на поводке и с любопытством принюхивался к незнакомым запахам. Многие торговцы уже собирались уходить, некоторые предлагали покупателям огромные скидки, желая распродать остатки товара. Я заглянул в палатки с ювелирными украшениями в надежде найти замену сережкам, но глаз ни за что не зацепился. К тому же я не был готов расстаться еще с пятнадцатью фунтами.
И тем не менее ярмарка оказалась настоящим испытанием для моей выдержки. Я бил себя по рукам, чтобы не накупить рождественских сладостей. Правда, банкой лукового чатни[7] все-таки соблазнился, но решил, что заслужил ее. А еще долго смотрел на рождественский пудинг, но потом вспомнил, что Бэлль принесет свой, поэтому устоял перед искушением.
Ну, или почти…
Я все-таки купил коробку шоколадных конфет для Бэлль, чтобы не оставить ее без подарка, если в бюро находок не окажется моего пакета. К тому же у меня возникла мысль сделать подарок своими руками, и я собирался вечером этим заняться. Я постепенно начинал по-другому смотреть на произошедшее. Все-таки это не конец света. В моей жизни случались вещи куда более страшные. И Бэлль, несомненно, меня поймет.
С дальнего конца площади доносились рождественские гимны в исполнении волонтеров из «Армии спасения»:
Ночь тиха, ночь светла…
«Так и есть», – сказал я себе. Все тихо и спокойно. И будущее, по сравнению с моим темным прошлым, кажется довольно светлым. Мне есть за что быть благодарным судьбе.
Пока я разглядывал пудинги и выбирал конфеты, Боб лазал под прилавками, исследуя все ярмарочные закоулки. Но в половине третьего я подхватил его на руки и направился к выходу мимо парня на моноцикле, который развлекал публику в западной части площади.
– Давай, Боб. Нужно проверить, не объявился ли наш пакет на Бейкер-стрит, а потом можно ехать домой.
Мы направлялись к Лестер-сквер, когда Боб завозился, давая понять, что хочет в туалет. Я вспомнил, что поблизости есть несколько мест, где он сможет сделать свои дела, поэтому мы развернулись и пошли в другом направлении.
Я срезал путь через Нилс-ярд и вышел на Монмут-стрит с другой стороны отеля «Ковент-Гарден». И увидел человека, лежащего на тротуаре. Даже издалека было понятно, что ему лет двадцать, не больше. Свернувшись калачиком на картонках, он тщетно пытался спрятаться от трескучего мороза под старым спальным мешком и потертым серым одеялом. Я перебежал через дорогу и подошел к нему поближе. На голове у парня была шерстяная шапка, на руках – перчатки без пальцев. Покрытое грязью лицо покраснело от холода; борода свалялась неопрятными клоками, а волосы, наверное, вообще забыли, как выглядит расческа. Не исключено, что они кишели вшами, настоящим проклятием бездомных, которым в зимнее время года негде помыться и привести себя в порядок. Этот парень выглядел так, будто не был в душе минимум месяц.
Я смотрел на него и не верил своим глазам. Нет, меня потрясло не то, что человек в такой холод спит на улице. Все дело в том, где он спал. Именно здесь, на этом самом месте, я пережил худший сочельник в своей жизни. И от такого совпадения меня пробрала нервная дрожь.
Примерно через год после того, как я начал бродяжничать, я опустился на самое дно. Несколько раз я пытался найти работу, но нигде не хотели меня брать. Тогда я начал красть мясо в супермаркетах и перепродавать в пабы, а на вырученные деньги покупал наркотики. В то время я жил по принципу «будь, что будет» – героин полностью подчинил меня. Он был моим единственным другом и утешением, единственным способом забыться. Круглые сутки я думал только о нем.
В сочельник, когда все нормальные люди уже сидели дома с семьей, я пришел на Монмут-стрит и разложил картонки точно на этом месте. Оно не просто так мне приглянулось. Этот кусок тротуара находился перед магазином винтажной одежды по соседству с шикарным отелем «Ковент-Гарден». Примерно в двух-трех футах от земли на стене размещались два больших вентилятора (они до сих пор там находились), которые гнали воздух с кухонь отеля. Пусть не горячий, он все-таки был на несколько градусов теплее уличного, что очень важно для человека, которому предстоит провести зимнюю ночь под открытым небом.
Я довольно часто спал под вентиляторами, к большому неудовольствию местных продавцов. Дама, работавшая в магазине одежды, особенно меня невзлюбила. Она принадлежала к числу людей, не испытывающих ни малейшего сочувствия к тем, кто живет на улице или продает «Big Issue». Дама полагала, что все мы неудачники, оказавшиеся за бортом жизни исключительно по своей вине. Она не задумывалась о том, что довело нас до такого состояния, у нее и в мыслях не было чем-нибудь нам помочь. Она воспринимала бездомных как чужеродный элемент городского пейзажа и, вполне возможно, не возражала бы, если бы мусорщики забирали нас на свалку вместе с содержимым уличных баков.
Нередко по утрам она будила меня пинками и гнала прочь от магазина. А когда я попытался ее осадить, осыпала меня оскорблениями.
К счастью, в сочельник ее нигде не было видно. Я пришел на Монмут-стрит ближе к вечеру, и все магазины уже закрылись. Пока добропорядочные лондонцы внимали рождественским проповедям или сидели перед телевизором, наслаждаясь горячим сытным ужином, я лежал на земле, завернувшись в спальный мешок, и дрожал от холода, чувствуя себя одиноким и никому не нужным. Ни один прохожий не подошел, чтобы спросить, все ли со мной в порядке. А впереди у меня была невероятно долгая и тоскливая ночь.
В конце концов мне удалось уснуть. Я проснулся поздним утром; вокруг стояла удивительная тишина, Лондон словно обезлюдел. Два человека вышли из отеля, но столица все равно напоминала город-призрак.
У меня не было никаких планов на Рождество (а если говорить начистоту, то и на всю оставшуюся жизнь). Я знал, что поблизости есть несколько приютов, где можно пообедать, и решил попытать счастья в одном из них. Собрав картонки и спальный мешок, я отправился в путь. Проходя мимо отеля, я заглянул в окно и увидел нарядных людей с бокалами шампанского в руках. Они только начинали праздновать, и впереди их ждал чудесный день. Я представил, какие рождественские блюда стоят на столах, и сглотнул слюну. Но, скажу честно, я им не завидовал. Я понимал, что они тяжело работали весь год и заслужили праздник. Я не хотел им его портить.
Я уже зашагал было дальше, когда встретился взглядом с одним из гостей отеля. Он смотрел как будто сквозь меня, словно я невидимка и не достоин того, чтобы поднять ради меня бокал или пожелать мне счастливого Рождества.
Мне стало очень жалко себя, но если я думал, что хуже быть не может, я ошибался. В то время мы с отцом почти не общались. Я пропал почти на год, и, когда наконец объявился, он был в ярости. Сначала он вообще отказывался подходить к телефону, потом наорал на меня и бросил трубку. Конечно, у него было полное право злиться – весь этот год он с ума сходил от беспокойства. На прошлой неделе мы снова поругались, и я ясно понял, что в его доме на Рождество меня не ждут. Тем более что он как раз собирался разводиться со своей женой Сью.
И все же я зашел в телефонную будку и набрал номер отца. Наверное, мне не стоило удивляться прохладному приему. Трубку взяла Сью.
– С Рождеством, Джеймс, – не слишком приветливо сказала она.
– И тебя. Отец дома? – спросил я.
Я слышал, как Сью прикрыла ладонью трубку и что-то сказала в сторону. Потом, прочистив горло, вздохнула:
– Мне очень жаль, Джеймс, но он не хочет с тобой разговаривать.
– Понятно.
Я чувствовал, что слезы подступили к глазам. Да, я разочаровал отца и добавил ему седых волос, но все же… Все же я надеялся, что он подойдет к телефону.
– Ты в порядке, Джеймс? – спросила Сью.
– Да, да. – Я попытался взять себя в руки. – Счастливого Рождества!
И я повесил трубку.
Я поплелся в сторону Дин-стрит в Сохо, где благотворительная организация «Centrepoint» открыла временный приют. Меня там знали – я ночевал у них несколько раз.
В дверях стояли несколько волонтеров, с одним из них я уже встречался.
– Привет, Джеймс. С Рождеством.
– И тебя. Свободные места за столом еще есть?
– Вообще-то у нас битком… – начал один из волонтеров, но мой знакомый остановил его, сказав, что все в порядке, я свой.
– Конечно, Джеймс. Заходи.
Ближе к зимним праздникам такие приюты появляются по всему Лондону. Там можно переночевать и даже получить порцию рождественского обеда. Он, конечно, не сравнится с тем, что подают в отеле «Ковент-Гарден», но на такую роскошь глупо было расс