— Как знаешь, как знаешь. Я тоже только за то, чтобы единолично любоваться твоей грудью, ключицами и талией. А еще ногами. Конечно, местные похотливые самцы и самочки уже вдоволь нагляделись на твои лодыжки, зато бедра, бедра только для меня. О, да.
— Ты разошелся, О'Келли, — ее губы расплылись в улыбке, зато правая рука опустила на ногу Гаррета чуть выше колена и легонько сдавила мышцы. И кто тут еще разошелся? — Нет никакой груди для любования. А у платья просто некрасивая отделка по горловине. Купила его почти на бегу из-за красивой юбки, верх категорически не нравится.
И пока она говорила, рука будто невзначай поглаживала его бедро. Совсем небольшой участок, не уходя далеко от колена, будто случайно, от нервов. Гаррет не выдержал, подсел ближе и обнял ведьму так, чтобы говорить ей на ухо.
— Есть. Но о ней знаю только я. Спорим, она сейчас твердая, набравшаяся молока? Очень чувствительная, почти болезненная. Так и просит, чтобы ее погладили легко, без давления и приласкали, снимая напряжение. А соски такие твердые, что будут видны и сквозь ткань платья. Так что ты правильно не хочешь раздеваться, Хелен, очень правильно!
А после отсел на прежнее место, чуть подвигал бровями и отхлебнул пива. Напиваться сегодня Гаррет не собирался, но хоть немного остудить текущий вместо крови раскаленный металл стоило. Как и прочистить голову. Срань! Надо было и себе взять сок или воду. Ведьма же очень серьезно и строго поглядела на него, только на мгновение позволив проскользнуть мелким смешинкам в глубине зрачков, потом решительно встала и упорхнула в дамскую комнату. Точнее, Гаррет надеялся, что именно туда, а не прочь из паба и невоспитанного придурка, с которым сюда пришла. Вернулась она через несколько минут и с таким же невозмутимым видом вернулась за стол.
— Держи, сняла все лишнее.
И вложила в его ладонь что-то холодящее шелком и точно кружевное. Гаррет даже боялся опустить взгляд и посмотреть на это, перебирал пальцами по ткани, а после запихнул в карман. И сразу вынул просто удостовериться, что там не платок или какая-то подобная вещь.
Точно студент на экзамене, которому надо прочитать шпаргалку, он опустил взгляд на спрятанную под столом руку и почти с усилием разжал пальцы. Че-о-орт! Не шьют платки такого порочно-черного цвета, со вставкой из прозрачного кружева и крохотным бантиком спереди. Гаррет быстро спрятал «лишнее» в карман, второй рукой потер рукой лоб. А Хелен в открытую веселилась.
— Я могу снять еще что-нибудь, если этого недостаточно.
— Угу. Да, — Гаррет как можно аккуратнее поправил уже болезненный стояк, натянул свитер пониже и потянул Хелен за руку. — Идем. Идем-идем, ведьма.
Гаррет взял меня за руку, вытащил из-за столика и повел куда-то. Посетителей в пабе сейчас собралось столько, что протолкаться оказалось непросто. Но не для здоровенного и наглого О'Келли, который с извинениями и просьбами расступиться, потому как «человеку плохо» ловко обходил всех и даже пробрался мимо громадной очереди в туалет. Несколько стоявших чуть в стороне пожилых мужчин отпустили по шуточке, на тему того, кому и как здесь плохо, отчего я покраснела.
Эх, нет. Покраснела я потому, что они говорили абсолютную правду: впервые в жизни мне хотелось быть с мужчиной так сильно, что это почти причиняло боль, терпеть которую еще час, пока мы будем добираться домой, почти невозможно. Но и вот так заняться сексом на первом свидании, да еще и в туалете — чересчур. С Доном было совсем иначе: обычное сумасбродство двух одиноких людей, которые расстанутся наутро и дела им нет, что обо всем этом подумает другой. А О'Келли вроде как звал меня замуж, предлагал купить дом и все прочее. В те счастливые времена, когда считал приличной женщиной.
С прочтением мыслей у Гаррета пока было все плохо, поэтому он не остановился в маленьком коридорчике, а еще раз пробормотав кучу извинений, почти затолкал меня в одну из кабинок, на которой висела табличка: «Не ходи сюда, брат! Здесь все равно не смывает, а из крана течет будто из твоего носа при гриппе!». А когда тяжелая дверь отгородила нас от гомонящей, пропитанной запахами пива и табака очереди, Гаррет вдавил меня во все вырезанные на дереве квадраты и поцеловал так жадно, что не всегда вдохнуть получалось. Куда-то в район левого бедра впивалась дверная ручка, до слуха доносились голоса собравшихся в коридоре, сейчас не особенно понятные, а вода в кране пусть шумела и не останавливалась, но все равно мало что могла замаскировать.
Руки О'Келли скользили по моим бёдрам, вначале вполне пристойно, по средней части и чуть выше, а после юбка оказалась задранной до самой талии, а его пальцы вовсю изучали резинку моих чулок и то, что выше.
— Срань! Я до последнего не верил, что это в самом деле трусики, — он выпрямился и теперь заглядывал в глаза, затем одной рукой подхватил меня под бедро, заставив согнуть ногу в колене и почти вжал в себя. Тот самый стояк, о котором он постоянно болтал, упирался в низ моего живота, как однозначный намек: сюда мы зашли не просто поболтать.
— То есть ты спряталась в кабинку, сняла трусики, — продолжал О'Келли, — после зажала их в ладони и в таком виде прошла обратно через весь зал, обходя туристов, здороваясь с официантами, улыбаясь встречным мужчинам? Да это гребанный поступок отчаянной девицы!
— А тебе не понравилось?
Я чуть сильнее прижалась к нему и постаралась напустить во взгляд все возможное: «это проделки русской мафии, магия и таинственный круговорот трусиков в природе». Гаррет покачал головой:
— А теперь постарайся громко не кричать, хороший паб, обидно, если нас сюда больше не пустят.
Не кричу во время секса — считаю это наигранным и показушным, и стонать всегда стараюсь умеренно, чтобы не беспокоить соседей. Стены, даже в якобы элитных домах — часто словно картон. Донести эту информацию до Гаррета не вышло: он снова наклонился к моим губам и поцеловал. Очень нежно, осторожно и ласково, как перерыв, необходимая передышка перед тем, что случится дальше. А что оно случится — я больше не сомневалась. Здесь и сейчас. Ни одного, самого крохотного варианта остановится и дотерпеть до более подходящего места в принципе не существовало.
— Знаешь, возможно мои действия покажутся несколько грубыми и неподходящими, — он говорил тихо, в перерывах между поцелуями, давая мне время отдышаться и возразить, если что-то не так.
Но воздуха и так не хватало, а слова застряли в горле. Сейчас мне словно передался страх Гаррета ляпнуть что-то не то и разрушить все. Хотя, возможно, было бы и к лучшему. В своем ли я уме, что позволяю мужчине прижимать себя к двери туалета в пабе? Задирать юбку уже с двух сторон и трогать там, где сейчас все горело, тянуло и пульсировало? Казалось, рук у О'Келли больше двух, а ещё есть сверхспособность угадывать точку, прикосновение к которой окажется наиболее приятным и правильным именно сейчас.
— … но я парень не маленький и хочу точно быть уверенным, что ты готова.
Его пальцы скользили внутри меня, двигались, будто растягивали и ощупывали. И от мысли, что он сейчас чувствует мое возбуждение не слабее, чем я — его, хотелось провалиться сквозь землю или сбежать. Так бы и сделала, не будь мне так хорошо. Как и положено ведьме, я расстегнула ремень Гаррета, затем молнию его брюках, почти хныча от того, что пришлось чуть отстраниться и прервать его ласки, но хотелось лично и сиюминутно удостовериться, насколько «немаленький он парень».
Гаррет почти сразу сгреб мои руки своей ладонью, поднял их вверх и прижал к двери, сам же с наслаждением потерся о низ моего живота.
— Так не пойдет, Хелен, совсем не пойдет. Я хочу тебя, целиком, а не жалкий петтинг.
Я уже не знала, чего хочу. Точнее — знала, но не здесь же? Или здесь? Казалось, если сейчас не получу разрядку — умру. А меня же ждёт Дара!
Вот. Нужно подумать о дочери и том, что мужчины не слишком ценят доступных женщин, особенно тех, что отдаются прямо в туалете первого попавшегося паба. Но в реальности я подавалась навстречу движениям рук Гаррета, прикусывала от нетерпения его губы во время поцелуя, случайно расцарапала шею, постанывала и чувствовала себя марионеткой, которая слепо выполняет указания.
Давай ты развернешься, Хелен, так будет удобнее.
А теперь наклонись и упрись руками. Да, вот сюда. Как же хорошо, что у твоих туфель такой высокий каблук, хочу ощутить тебя всю.
Я тоже ощутила его всего, и почти сразу зажала рот ладонью и краем шарфа. Да, кричала. И вовсе не от боли, о возможности которой предупреждал доктор Уолш. Гаррет вначале двигался очень медленно и аккуратно, болтал какие-то успокаивающие глупости и гладил меня по пояснице и бёдрам. Постепенно его движения становились все быстрее, руки перестали быть такими ласковыми и сжимали меня так, что кожа точно пойдет синяками. Но было плевать: точно блудливая кошка я подавалась навстречу его толчкам, выгибалась, приподнималась на цыпочки — все, чтобы чувствовать его ещё полнее, острее, ярче. Кажется, порядком сжевала шарф, и все равно не смогла сдержаться от крика, который точно вырвался из меня вместе с волнами оргазма.
Но после него из меня будто вынули кости: не осталось сил стоять и шевелиться. Да и происходящее казалось не совсем реальным, точно сон. Помню, что Гаррет помог мне поправить одежду и усадил на крышку унитаза, пока приводил себя в порядок.
С некоторым облегчением я заметила улетевший в мусорное ведро презерватив и упаковку от него. Надеюсь, целый. О'Келли замечательный мужчина, и я не прочь родить ему ребенка, но чуть позже. Пока слишком свежи воспоминания, как непросто было с Дарой. И доктор Уолш строго приказал предохраняться в ближайший год, а не надеяться на кормление грудью.
Это все, конечно, если Гаррет захочет ещё со мной общаться. Пока же он помог встать и крепко обнял:
— Моя ведьма, только моя.
— Жаль, у ведьмы нет метлы, чтобы вылететь отсюда.
Он только отмахнулся, а у меня ноги подкашивались и от такого бурного секса, и от страха, что там, за дверью, столпилось множество людей, точно слышавших, чем мы занимались. Гаррет же покачал головой и крепко взял меня за руку.