– И у нас там, на ранчо, новогоднее настроение. Одна красотка откликнулась на одно из объявлений, которые внучка расклеила по городу, и вот…
– Джо Брокетт женится? – Руби рассмеялась. – Я в это не верю.
– Да нет же, Руби, все совсем не так. Это милая молодая женщина, которой некуда податься, с ребенком, ну и все такое, и я вроде как нанял ее на время Рождества, пусть переделает всю женскую работу, дом только уютнее станет.
– Ты хороший человек, Хэнк Кэвендиш, – она погладила его большую жилистую руку своими мягкими пальцами, – у тебя доброе сердце.
Почему он не убрал руку? «Потому что, – сказал он себе, – долгие годы не ощущал женского прикосновения, вот и все».
– Мы не бедствуем – я и Джо, а Сильви хорошо готовит и искренне добра к детям.
– Я бы хотела познакомиться с ней. Пусть заедет в салон. В следующий раз, когда окажется в нашем городе, будет хоть с кем поздороваться.
– Она связана по рукам и ногам – ребенок и все прочее.
Руби, кажется, разочаровалась, и Хэнк забеспокоился – уж не обидел ли он ее. Он начинал вспоминать, насколько женщины чувствительны, и поспешил сказать ей приятное, чтобы она опять улыбнулась.
– Лучше ты приезжай к нам на ранчо, – услышал он собственное предложение, – ребятишки в полном восторге – как-никак елку украшают к Рождеству.
Руби посмотрела на него так, будто он протянул ей луну.
– Неужели?! Ты меня приглашаешь?
– Да, конечно. – Слово не воробей, вылетело – не поймаешь, да и… надо ли ловить? – Я попрошу Сильви приготовить что-нибудь особенное в воскресенье на обед, если ты будешь свободна.
– Собрание в церкви кончается в одиннадцать.
– За тобой заехать?
Она взглянула на него, как на чудака, и медленно выговорила:
– Я сама умею водить.
– Дороги могут оказаться плохими. Я заеду за тобой в половине двенадцатого. – Хэнк помедлил в нерешительности, чувствуя, что должен предупредить ее: – Дома, вообще-то, шумновато – дети кричат, и прочее…
Руби улыбнулась:
– Я люблю шум. В моем доме слишком уж тихо.
– Ну, – произнес он, допивая кофе, – я, наверное, задержал тебя.
– Я получила удовольствие, Хэнк, ведь я весь день провожу, болтая с женщинами. Это прекрасно – для разнообразия посидеть и поговорить с мужчиной.
– Благодарю, – сказал он, вынимая потертый бумажник и вытряхивая на стол два доллара.
– В следующий раз приедешь в город – кофе с меня, – пообещала она.
В следующий раз? Звучит-то неплохо, но при мысли о воскресном застолье у Хэнка засосало под ложечкой. Вот черт, думал он, провожая ее на улицу и наблюдая, как она повернет за угол. Каких еще приключений он накликал на свою шею?
Шар из ярко-красного стекла упал на пол и, прежде чем Сильви успела поднять его, закатился под кресло-качалку и хрустнул под ним, так как Хэнк качнулся назад.
– Что это? – спросил он, прерывая исполнение «Ледяного снеговичка».
– Еще одна игрушка, – объяснила Сильви, в третий раз хватаясь за совок и веник.
– Де-ети! Поосторожнее! – предостерег умиротворенный дедушка, сидящий посреди полного разгрома с Диллоном на коленях. Старик сдвинул кресло в сторону, и Сильви вымела из-под него битое стекло, пока дети не успели наступить.
Украшение елки оказалось не таким уж тихим и уютным занятием, каким Сильви его себе представляла. Вместо мягкой праздничной музыки, ярких свечей, сверкающих игрушек, ароматного запаха хвои – совсем другое: Джени канючила, чтобы ей без конца проигрывали «Ледяного» – хотела запомнить слова и на следующей неделе выступить в детском саду, свечи зажигать было нельзя, ибо они могли спалить комнату, а также ее буйных обитателей, стеклянные игрушки оказались слишком хрупки для жаждущих их пальчиков, а елка как-то подозрительно пахла, будто собачки под ней тренировались тушить пожар.
– Что, опять влево кренится?
Сильви обернулась и увидела стоящего в дверях Джо, затем окинула взглядом елку:
– Не знаю, может быть.
– Вот дьявол! – прошипел Джо и скрылся.
– Не сердись на него, – сказал Хэнк, – он, скорее всего, просто есть хочет.
Вернулся Джо с мотком крепкой бечевы и молотком, и Джени при виде всего этого разревелась:
– Зачем ты уносишь мое дерево?!
Джо сверху вниз посмотрел на нее:
– Ну что ты, малыш, никуда я твое дерево не уношу. Просто хочу убедиться, что оно не упадет. Вы же не хотите однажды утром проснуться и обнаружить, что елочка свалилась на пол, так ведь?
– Конечно, нет.
– Тогда, – сказал он, пододвигая один из кухонных стульев, – позвольте-ка мне удостовериться.
– Ладно, – согласилась Джени, следя за каждым дядиным движением, – а моему дереву не будет больно?
– Нет. Обещаю. Прошу всех отойти в сторонку!
Джо вбил в стену несколько гвоздей, затем натянул бечеву от макушки к ним. Игрушки на ветках затряслись, но ни одна не упала.
– Ну, вот и хорошо.
Смотрится, конечно, немного странно, но что уж поделаешь с этим практичным фермером из Монтаны. Когда в комнате будет темно, зажжены лишь огни на елке, никто и не заметит бечеву, удерживающую ее у стены, словно якорь. Да и на фотоснимках рождественским утром она будет незаметна – дети, открывающие подарки, рассядутся вокруг елки.
– А фотоаппарат есть? – спросила Сильви, забирая у Хэнка Диллона и вдруг осознав, что этот праздник необходимо запечатлеть – для всех. Тогда она сможет показать Диллону, что его первое Рождество заслуживает того, чтобы о нем помнили, – с елочкой, подарками и дедушкой в кресле-качалке.
– Был где-то, – пробормотал Джо, слезая со стула, отходя и любуясь сделанным, – так-то лучше, теперь крепко держится.
– Ты к шторму, что ли, готовишься? – с насмешкой спросил Хэнк.
– Да просто хочу быть уверенным в безопасности.
В безопасности? Ну просто сюжет романа какой-то. Сильви сглотнула комок, а елка расплылась из-за подступивших слез. Прижав голову маленького к плечу, она вспомнила, что и она, и Диллон – в безопасности. По крайней мере, в данный момент. Сейчас у них есть еда и крыша над головой, ветер и снег где-то там, снаружи, а они здесь, в уютном доме, в котором пахнет – точнее, запахнет – корицей, после того как она завтра утром напечет яблочных пирогов.
Джо принюхался:
– Чем… чем, черт возьми, воняет?
– Это от елки. – Сильви наклонилась к нему поближе. – Ничего не говорите, а то Питер обидится.
– Как в уличной уборной, – ворчливо добавил Джо, однако детям широко улыбнулся: – А елочка у вас и вправду красивая!
Джени обхватила его колени ручонками:
– Я обожаю мое дерево!
– Не только твое, – сказал ее брат. Стоя рядом с дядей, он осматривал елку. – Вот теперь точно прямо!
Хэнк, встав с качалки, выключил лампу, и комната оказалась освещена лишь разноцветным миганием огней.
– И в самом деле – приятно посмотреть!
Кэрин вздохнула.
– Это будет самое лучшее на свете Рождество, – сказала она и крепко обняла дедушку.
Хэнк подмигнул Сильви, которая в это время терлась щекой о щечку Диллона. Малыша на какое-то время отвлекли огни, и он через мамино плечо таращил глазенки на елку.
– Диллону нравится! – объявила Джени.
– Он ведь никогда не видел елочку, – сказала Сильви, – и она, наверное, произвела на него глубокое впечатление.
– Как и на всех нас, – провозгласил Джо Брокетт, на этот раз удивив Сильви искренностью в голосе.
Она мельком глянула на него, при этом застенчиво улыбнувшись. Ну конечно же, мужчина, терпящий подобный хаос, не может быть законченно плохим. Хотя она не очень-то разбирается в мужчинах, и доказательство тому – ее ребенок.
Сильви улучила момент покинуть уютную семейную сцену. В конце концов, есть повод – поменять памперс. Не все же время ей улыбаться красавчику фермеру, изредка проявляющему обаяние. Ей это обаяние ни к чему. И мужчины ни к чему, независимо от того, насколько очаровательно они улыбаются и какие замечательные слова говорят, слова, заставляющие женщину чувствовать себя самой красивой и – боже ж ты мой! – самой любимой. Хватит, с любовью покончено. Все, что ей нужно, – это работа, и ничего больше.
Его разбудил плач. Не открывая глаз, Джо прислушался, но не смог определить, кто это – младенец или Джени. До этого он малыша не слышал, так как всегда спал крепко и безмятежно. Даже когда потянулись долгие месяцы после гибели Дэб и Джима, он работал по восемнадцать часов в сутки, лишь бы не просыпаться ночью от переживаний и кошмаров.
Младенец все-таки всхлипывает как-то иначе, хотя звук и похож на тот, что приходилось ему слышать среди ночи и раньше. Вскочив с постели, он натянул джинсы и через прихожую поспешил к комнате Джени, но, открыв дверь, услышал в тишине лишь ровное дыхание племянницы. Нет, плач доносился из кухни.
Джо не остановился подумать, зачем он спускается вниз вместо того, чтобы вернуться в постель, правда, вспомнил, как нежно его брат заботился о жене в первые месяцы после рождения ребенка. Джим никогда не ленился вставать по ночам, чтобы сменить памперс или просто помочь жене, измученной детскими капризами.
Женщина, стоящая у кухонного стола, все же выглядит чужой во владениях Дэб. Однако на этот раз он не испытал привычного негодования, вместо него почувствовал жалость к Сильви. С молодой мамой явно что-то происходит. Он подошел ближе, она обернулась, и он заметил, что на ее ресницах блестят слезы. Она была босиком, а поверх едва прикрывающей колени ночной рубашки надет блеклый спортивный свитерок серого цвета. Выглядела она настолько жалко, что ему захотелось одного – заключить ее в свои объятия.
– С вами все в порядке?
– Прошу прощения – мы вас разбудили, – сказала она шепотом, поглаживая ребенку спинку. – Диллон не перестает плакать, не знаю, почему.
– Может, заболел?
– Не знаю. Только поел – и сразу завопил как резаный.
Джо протянул руки:
– Дайте его мне.
– Зачем?
– Похожу с ним, покачаю – придумаю что-нибудь.