– У тебя есть дети, Руби?
– Есть, и это сущее наказание, – призналась она, беря в руки соусницу и засовывая в нее край полотенца. – Как зовут твоего мальчика?
– Диллон.
– В честь певца?
– В честь города. – Сильви прополоскала последнюю чашку, вручила ее Руби и вынула пробку из стока. – Я, пожалуй, схожу наверх, проверю его. Ему уже пора проснуться и заверещать.
– Иди, иди, – произнесла Руби, энергично расправляясь с посудой, – но, Сильви… я знаю, это не мое дело, только мне кажется, что ты такая хорошенькая… – она понизила голос до шепота, – я и твое лицо видела, когда ты на Джо смотрела. И осмелюсь предположить, что ты уже почти влюбилась. Будь осторожна, дорогая моя. Он смотрит на тебя так, будто хочет иметь на сладкое. Но это не означает, что тебе стоит идти на поводу. Джо Брокетту тридцать пять, он до сих пор холост, и ему нравится оставаться таким.
– Я не собираюсь выходить замуж, Руби. – Больше не собираюсь. – Я лишь хочу, чтобы в канун праздника у меня было то место, которое можно назвать домом, чтобы я потом смогла рассказать сыну о его первом в жизни Рождестве, о том, какое оно было чудесное.
– Ладно, – согласилась Руби, вытирая слезы, – не буду лезть в твои дела. Но если тебе когда-нибудь будет нужен друг или… – она улыбнулась, – или мытье и стрижка, то ты знаешь, к кому идти.
– Спасибо, Руби, – Сильви наклонилась и поцеловала собеседницу в щечку, – возможно, в один прекрасный день ты увидишь меня в своем салоне.
– Мизз Руби! – это в кухню вбежала Джени. – Ты идешь? А дедушка зажег огоньки! Знаешь, о чем я попросила Санту?
Руби протянула руку, девчушка уцепилась за нее и потащила гостью за собой в комнату.
– Я ни за что не угадаю, золотце! Так что ты должна мне обо всем рассказать.
Сильви последовала за ними, но в гостиную не пошла, а поднялась по лестнице. Она открыла дверь спальни в то время, когда Диллон издал первый жалобный вопль, как бы говоря: «Эй, я же проснулся!» Она успокоила его, сменила памперс и, усевшись на кровати и дав ему грудь, стала думать о том, что сказала Руби.
Он смотрит на тебя так, будто он – зима, а ты – весна и пора бы цветочкам расцвести…
Сильви закрыла глаза. Ей не хочется вспоминать те два раза, когда Джо целовал ее, но и забыть эти поцелуи она тоже не может. Нет, не станет она полагать, что они имели какое-то значение, даже если бы они опрокинули ее сердце вверх тормашками и вывернули наизнанку.
Руби умеет обращаться со словами.
Руби предостерегла ее.
– Ты бы выпил чего покрепче, сынок. – Хэнк нахлобучил шапку на голову. – Я не собираюсь здесь оставаться и спорить с тобой, черт побери. Я пошел домой, спать.
– Хэнк…
– Да к дьяволу, Джо, – ворчал старик, – сегодня все отлично прошло. Мы так не радовались с тех пор, как… гм… здесь были Джим и Дэб. Согласись, что Руби, Сильви и все рождественское вокруг оживляют обстановку.
– Руби – возможно, – признал Джо, поворачиваясь спиной к наряженной елке. Ему не хотелось спорить со старым другом, но он также не может понять, что происходит. Лучше бы все шло по-старому, когда он еще не знал, что в мире существует женщина по имени Сильви Смит, когда он еще не бродил вокруг да около, подумывая, а не забрать ли ее в постель на час-другой, так, для разнообразия. – Черт возьми, Хэнк, нам ведь и одним было неплохо, а?
– Да? – Тот покачал головой. – «Неплохо» для меня недостаточно. У меня осталось еще несколько непрожитых лет, и я вовсе не против побыть время от времени в женской компании. И я бы то же самое предложил тебе, пока ты не стал еще сварливее.
– Да не сварливый я.
– Конечно, нет, – фыркнул Хэнк, – просто от твоего занудства спасения нет. Эта девчонка уже узлом тебя связала, а ты признаться себе в этом не можешь. Тоже мне мужик.
– Я не собираюсь признаваться в том, чего нет. – Он последовал за Хэнком в кухню. – Не уходи, Хэнк. Еще рано совсем. Может, в дурака сыграем, а?
– Для меня – достаточно поздно. – Хэнк вытащил перчатки из кармана куртки и открыл заднюю дверь. – Нашел бы чем другим заняться, чем в карты-то играть.
Джо стоял в темной кухне и прислушивался к тишине. Дети уснули. Сильви час назад поднялась к ребенку и так с тех пор и не спускалась. Наверное, вымоталась от всех кулинарных дел. А ведь он был бы не против побыть вместе.
Что угодно было бы лучше, чем оставаться наедине с собственными мыслями.
Налив себе виски, он понес стакан в гостиную, освещенную лишь многоцветными лампочками на елке, казавшейся ему такой нелепой. Наговорился он уже вдоволь о Рождестве и о том, чего там дети хотят от Санта-Клауса.
– Никто ведь не спрашивает меня, чего я хочу. – Что?
Джо подпрыгнул, чуть не разлив спиртное, услышав голос Сильви.
– Черт!
Она сделала несколько шагов по комнате. Волосы ее спутались, щеки горели – она, очевидно, дремала и только что проснулась.
– С кем это ты разговаривал?
– Сам с собой, наверное, – предположил он. Значит, его состояние хуже, чем он думал. – Просто мысли вслух.
Она улыбнулась, но ближе не подошла. Он заметил, что она босиком, хотя ни эти свои выцветшие джинсы, ни дурацкий голубой свитер не сняла. Какие у нее пальчики на ногах крохотные…
– А чего тебе хочется? – Она слегка наклонила голову. Так серьезно спрашивает, будто к сену приценивается. – Детям могут понравиться твои идеи.
– Дети не смогут дать мне то, чего я хочу, – ответил он, не сводя пристального взгляда с ее лица. Она понимает, о чем он, хорошо понимает, и, к ее чести, не бежит с визгом наверх.
– А почему ты считаешь, что я смогу?
Он удивился прозвучавшему в ее голосе любопытству.
– Помнишь, я поцеловал тебя несколько раз?
– Пару раз, – поправила она, – но это не означает, что я… иду с тобой в постель.
Он, поставив пустой стакан на стол, встал лицом к ней:
– Разве нет? – Она не ответила, но он и не ожидал ответа. – Во всей этой глупой предпраздничной суматохе, со всеми списками и прочей возней, ты и не спросила, чего я хочу, Сильви. Не лошадку, не лук под соусом и не котенка.
– Не этого?
Он готов был поклясться, что она улыбнулась, однако решил, что должен был это предвидеть. Сделав шаг и приблизившись вплотную, он провел пальцем по ее щеке до уголка этого замечательного ротика.
– Не этого, – произнес он охрипшим от желания голосом.
– Может, список составишь? – ответила она, а губы дрожали под его пальцем.
Он устал притворяться, что не хочет ее. Больше того – устал ее хотеть. А способ, чтобы изменить все раз и навсегда, только один.
– Давай-ка лучше я приглашу тебя в постель.
Глава девятая
– Давай, – услышала Сильви свой ответ. И когда это она стала такой храброй? Или это и есть то самое глупое поведение женщины, уставшей от одиночества?
– К тебе или ко мне? – Он пристально смотрел на нее своими темными глазами, уверенный, что она не передумает.
– К тебе, конечно.
Он взял ее за подбородок и поднял к себе ее лицо:
– Почему «конечно»?
– Диллон же спит.
– Ну да, конечно. – Он прижал свои губы к ее, словно проверяя, останется она или убежит, и спросил: – Сколько у нас есть времени до того, как он проснется?
– Час, – едва смогла ответить она, потому что его рука уже проникла под свитер и поглаживала ей талию. – Или два. – Рука, поднимаясь все выше, легла на грудь. – Может… а-а… и три.
– Ты вся такая мягонькая, – шептал он, ладонью лаская ее кожу, – как я и думал.
– Это детская присыпка. Я приняла душ и…
Он вновь вернулся к ее губам – тем нежным поцелуем, чудо которого заставляет прерываться дыхание. Она была теперь в его объятиях, прижатая к широкой теплой груди как самое драгоценное в мире сокровище, будто была той, которую он любил. Нет, сказала она себе, а руки ее прильнули к его плечам, она не будет думать о любви. Любовь все испортит.
Она раскрыла губы, и его язык медленно вошел внутрь так, будто он занимался с ней любовью. Руки его остановились на ее талии, прочно удерживая, пока он искушал ее. Он слегка отвел язык назад, и Сильви последовала за ним, желая большего.
– Обними меня, – попросил он, крепко обхватив ее руками и приподняв, будто она и не весила ничего. Сильви понимала, что может все это прекратить. Стоит ей вымолвить лишь слово, и он поставит ее на ноги, и она пойдет спать одна. Но вместо этого она стала осыпать его шею нежными поцелуями.
По темной лестнице он понес ее в свою спальню. Здесь неясной тенью вырисовывалась двуспальная кровать, а единственным источником света было окно – это лежавший снаружи снег отражал тусклое свечение полумесяца. Джо положил ее на кровать и запер дверь.
– Я никогда не представлял себе, что ты будешь вот так ждать меня в моей постели, – сказал он, прежде чем сесть рядом. Матрас, прогнувшись под его весом, подвинул ее ближе.
– И я не представляла.
Ей не хотелось думать о том, что она делает. Не хотелось думать об утре, о Рождестве, подарках или о том, что она приготовит на обед. Ее уже очень давно не носили на руках. Она уже очень давно не чувствовала себя не одинокой.
Он стал целовать ее, и это – странно – показалось таким естественным, хотя находиться здесь, в постели мужчины, которому женщина не нужна и который не желает ее, было бессмысленно.
Но Сильви не хотелось быть где-то еще. Ей нравилось ощущать телом грубые ладони. Он высоко задрал свитер, а она сняла его и швырнула на пол; затем, дотянувшись до его рубашки, одну за другой расстегнула пуговицы и кончиками пальцев ощупала широкий, покрытый волосками торс. Они как-то незаметно сняли остальную одежду, и обнаженные тела их были теперь открыты для поцелуев и прикосновений. Он ласкал ее чувствительную грудь и был очень осторожен с телом, недавно перенесшим роды.
Прикосновениями он возбудил ее так, что она, обняв его, смогла только вымолвить: «Ну же», и он протянул руку и вынул презерватив из ящика комода.