Все, кто находился в кухне, оживились, послышались скабрезные шутки, смех и восклицания.
– И ты оставила его в таком состоянии, Дидди? – удивилась миссис Горленд, кухарка средних лет, которая не жила в доме, а ежедневно приходила на работу. – Упустила такой удачный случай!
Дидди хихикнула:
– Да я предложила: было б неплохо прижить ребеночка от графа. Всю жизнь бы потом как сыр в масле каталась. Да и граф-то, похоже, ого-го, судя по тому, что я видала!
Сьюзен сдерживалась с трудом: нельзя, чтобы хоть кто-то из местных жителей вспомнил, что когда-то они с нынешним графом были… тем, чем были. Друзьями. Конечно же, друзьями.
Кто вполне может вспомнить о встрече Кона с капитаном Дрейком в таверне? Никто, конечно, не знал, о чем они говорили, но догадаться было не так уж трудно. Большинство полагали, что это была юношеская любовь, хотя, кажется, никто не догадывался, что они зашли так далеко. Да и кому бы такое пришло в голову? Юная леди из поместья, пусть даже и незаконнорожденная, и молодой джентльмен из Сомерфорд-корта. В простонародье почему-то считалось, что у знатных господ плотские желания не так сильны, как у них, даже если, например, отношения между леди Бел и Мелом Клистом свидетельствовали о другом. Что уж говорить про старого графа, который тащил в свою постель каждую более-менее смазливую бабенку, которая изъявляла готовность!
Местные жители скоро поймут, что новым графом стал Кон Сомерфорд, тот самый парнишка, который околачивался в деревне, буквально впитывая каждую историю, что слышал от рыбаков, и целыми днями лазал по скалам вместе с мисс Сьюзен. Юноша был воспитан, умен, производил хорошее впечатление, и жители деревни потом долго буквально сводили ее с ума, называя его ее молодым человеком.
Скоро, когда все-все поймут, это может начаться снова. «Кто бы мог подумать, что новым графом станет этот ваш молодой человек, мисс Сьюзен?» И что она должна им говорить? Как это вынести?
Вокруг тем временем продолжалось веселье, кухарки и горничные посмеивались, обсуждая голого графа, а ей вспомнилось, как он смотрел на нее из окна. Она была уверена, что на нем что-то надето, но теперь понимала, что он был абсолютно голый. Вопреки всякой логике, она почему-то смутилась, а если точнее, возбудилась.
– А какое у него тело! – продолжала восторгаться Дидди, довольная, что оказалась в центре внимания. – Сплошь мышцы и никаких тебе безобразных шрамов.
«Да, – думала Сьюзен, – гибкое юношеское тело возмужало и закалилось, превратившись в великолепное мужское с широкими плечами и отлично развитой мускулатурой. Никаких безобразных шрамов… А что, разве были? Наверное, были».
– Только на груди татуировка, – вещала Дидди. – Лично мне это не нравится.
Значит, когда он стоял у окна, то, что она приняла за тень, упавшую на грудь, было не тенью.
– Там у него дракон, но не такой, как китайские, те мне даже нравятся, а этот страшный, похож на чудище, как в таверне. Обвился кольцами прямо вот так… – Дидди показала на своей правой груди, как именно.
Сьюзен почувствовала запах горелого и, резко обернувшись, отвесила Эллен подзатыльник.
– Хлеб подгорает!
Эллен заплакала и, выбросив подгоревший кусок, взяла другой.
– Прошу прощения, мэм.
Сьюзен почти не спала прошлой ночью: сначала хотела убедиться, что контрабандные товары благополучно припрятаны в подвалах, а потом не давали заснуть мысли о Коне, но не следовало вымещать раздражение на бедняжке Эллен.
Сьюзен погладила девочку по голове:
– Ну, успокойся, будет. Надо смотреть за хлебом, а не на сиськи Дидди. И не слушать бесстыдные разговоры. Это приличный дом. И чтобы больше никаких скабрезных замечаний и безнравственных поступков, слышите?
Эти слова относились уже ко всем присутствующим.
Женщины поспешили заняться своим делом, и только Дидди добавила:
– Он ведь граф Уайверн, не так ли? Мое предложение он не пропустил мимо ушей, я сама видела. Вот.
Сьюзен нисколько в этом не сомневалась. Дидди хоть и была некрасивой, но обладала зрелым полным телом, увесистыми грудями, мощными бедрами. Ухажеров у нее было предостаточно, и то, что она до сих пор не вышла замуж, объяснялось лишь ее желанием получше устроиться в жизни.
Но вовсе не Дидди привела Сьюзен в такое смятенное состояние и дурное настроение, и не усталость.
– Одному богу известно, почему граф проснулся так рано, – сказала она жестко. – Но наше дело приготовить ему хороший завтрак, так что принимайтесь-ка за работу.
Сьюзен ушла к себе и, обхватив себя руками, некоторое время сидела задумавшись. Нет, не мысль о Коне и Дидди вывела ее из равновесия – дракон. Если Кон Сомерфорд вытатуировал на груди изображение дракона, как на той большой картине со святым Георгием, то в этом виновата одна она.
Глава 5
Они обсуждали, почему он не пользуется своим именем, Джордж, или библейским, Георгий, и он рассказал ей о двух Джорджах, своих друзьях, которые выбрали для себя имена Ван и Хок.
Все трое родились примерно в то время, когда французы бросили в тюрьму своего короля, и их родители из монархических побуждений назвали при крещении сыновей Георгиями. Их семьи жили по соседству, и мальчики, подрастая, стали близкими друзьями, поэтому их имена часто вызывали путаницу.
В конце концов они решили исправить положение. Все они хотели остаться Георгиями, но не в честь короля Георга, а в честь святого, победившего дракона. В их понимании дракон был воплощением всего зла, существующего в мире, а святой Георгий – идеальным героем, образцом для подражания. Сначала они хотели бросить жребий, но потом решили, что если уж они не могут все быть Георгиями, то пусть им не будет никто, и придумали себе новые имена: Джордж Вандеймен стал Ваном, Джордж Хокинвилл – Хоком, и только Джордж Сомерфорд заупрямился, отказавшись называться каким-то девчоночьим именем Сомер, и взял себе уменьшительное от своего второго имени Коннот – Кон.
Сьюзен с завистью слушала его рассказы о близких друзьях. Сама она росла в поместье Карслейк и дружила только с кузинами, потому что никаких других подходящих юных леди в округе не было. Ее кузины, очень милые девочки, не разделяли ее врожденной склонности к приключениям. В этом отношении ей больше подходил Дэвид, но это был ее брат, к тому же на два года младше.
Кон стал ее первым настоящим другом, а значит, как она представляла себе, и его друзья – Джорджи, как называл их Кон, – тоже. Иногда он именовал свою компанию триумвиратом: Кон, Ван и Хок.
У него также были друзья среди «балбесов» из школы Харроу – двенадцать человек, объединившихся под предводительством мальчика по имени Николас Делани, чтобы защищаться от хулиганов, а также придумывать всякие остроумные проделки. В общей сложности у Кона было четырнадцать друзей; такого богатства она себе и представить не могла.
А вот теперь воспоминания омрачались этой татуировкой. Кон любил историю о святом Георгии и драконе, как и все прочие истории о драконах, которые рассказывали в Уайверне. Их с братом поместили в Скандинавских комнатах, но, едва узнав о существовании картины с изображением святого Георгия, он стал просить, чтобы его переселили туда, где она висит.
Однажды он тайком привел Сьюзен в замок, и они поднялись в его комнату, чтобы рассмотреть как следует картину на стене. Как ни странно, тот факт, что они находятся вдвоем в его спальне, ничуть их не смущал. Шел седьмой день их знакомства, и только потом все переменилось.
– Тебе не кажется, что Георгий похож на меня? – спросил Кон, с надеждой заглядывая ей в глаза.
Она посмотрела на святого, однако под доспехами, развевавшимся красным плащом и большим шлемом, украшенным гербом, было очень трудно его разглядеть. Но понимая, что как друг должна поддержать его, Сьюзен сказала:
– Да, похож. У него такой же квадратный подбородок и совсем такие же, как у тебя, высокие скулы.
– Знаешь, я в сердце Георгий, защитник слабых и немощных! – театрально воскликнул Кон. – Если тебе вдруг понадобится помощь, я всегда буду рядом.
– Я не слабая и немощная! – возмутилась тогда Сьюзен.
Кон смутился, принялся извиняться, а потом они просто выбежали из дома туда, где все проблемы казались значительно проще.
Ему очень хотелось, чтобы Сьюзен называла его Георгием, но ей казалось, что это имя ему не подходит. Он Кон, надежный, веселый и красивый Кон. И все-таки после того, что между ними произошло, она сказала: «Мой Георгий», а он поцеловал ее и ответил: «Твой навсегда».
Сьюзен лежала в его объятиях в теплой тени утеса; кричали чайки, о ближайшие скалы ласково плескались волны. Ей было так хорошо! Вот он, ее возлюбленный, с которым она проживет до конца своих дней и никогда не расстанется.
Да, она мечтала об этом, хоть и понимала, что – пусть на время – расстаться им все же придется. Они еще слишком молоды, родители заставят их подождать, но они все равно соединены навеки. Она рисовала себе великолепную картину будущего, и на переднем ее плане – он, святой Георгий, ее герой, ее друг, который однажды станет графом Уайверном. Она же, Сьюзен, станет леди Уайверн, королевой всего, что их окружает.
Ей и в голову не приходило, что Кон всего лишь младший сын, а графом станет его брат Фред, очень слабый и застенчивый. Оживлялся он лишь тогда, когда речь заходила о кораблях.
Итак, влюбившись в Кона, Сьюзен одновременно влюбилась и в картину безоблачного будущего, которую нарисовала в своем воображении. Она больше не будет незаконнорожденной дочерью леди Бел, которой без конца напоминают, как добры сэр Натаниэль и леди Карслейк, потому что относятся к ней как к члену своей семьи.
Она наконец займет достойное место в этой жизни, станет графиней Уайверн и уж тогда утрет нос всем, кто считал их с Дэвидом людьми второго сорта, кто не разрешал своим детям общаться с ними, кто подмечал каждый их промах, чтобы уличить в ненадлежащем поведении. А вот когда она будет графиней Уайверн, каждому придется любезно раскланиваться перед ней и улыбаться. Дэвида она тоже сделает респектабельным членом общества, чтобы мог бывать где угодно и делать что хочет. Например, как брату графини, ему будет проще жениться на богатой наследнице и самому стать лордом, уважаемым в обществе человеком, и больше никто и никогда не сможет смотреть на них сверху вниз.