— Как насчет одеяла? — Райли взял одеяло с кровати и укрыл ноги деда. — Я помню, как ты закутал меня в первую ночь, когда я остался у вас. Ты подоткнул одеяло со всех сторон.
Дед потрясенно смотрел на него, темные глаза вдруг прояснились, словно облако покинуло их.
— Райли?
— Это я. — Он присел на корточки рядом с креслом.
— Как твоя бабушка? Я давно не видел ее. Она все еще злится на меня?
— Нет, она не сердится. Как она может? Ты всегда смешил ее.
Нед усмехнулся в ответ.
— Она была самой красивой из всех, что я встречал. Помню, встретил ее на танцах в ИМКА.
— Ты ходил на танцы в Ассоциацию молодых христиан? — удивился Райли.
— У нее были красивые ноги, — не слушая его, продолжал Нед. — Мне очень понравились ее ноги, — повторил Нед.
— Ты помнишь Уоллеса Хатуэя? — спросил Райли.
— Это ты, Уолли? — Взгляд Неда снова изменился, он наклонил голову и изучал лицо Райли. — Ты терпеть не можешь, когда я называю тебя Уолли, да? Ну, меня это не волнует. Я спас твою жизнь, а ты что сделал? Ты обвинил меня в том, что натворил сам.
— Я не хотел, — сказал Райли, пытаясь поддержать разговор и узнать побольше.
— Ты поступил неправильно, Уолли. Я думал, мы братья.
— Мне жаль, что так вышло.
— Это была адская авария. Я все еще слышу рев двигателей, крики, я помню, как мы спустились… Поломанные деревья, мы на них. Адская поездка. Нам повезло, что он нашел нас.
Он по-прежнему говорит об Уоллесе Хатуэе? Райли не совсем понимал смысл бессвязной речи.
— Ты вспоминаешь о работе в магазине Хатуэя? Ты работал охранником?
— Чертов огонь все испортил… Нэн не знает. Не могу сказать ей. Хотел ей сказать, но не могу. Она рассердится. — Нед схватил Райли за рукав. — И ты не говори ей, Уолли.
— Не скажу, — пообещал Райли. Дед становился все более возбужденным.
— Где Бетти?
— Бетти? Я не знаю Бетти.
— Кто ты? — спросил Нед, снова уходя из реальности. Он повернулся к телевизору и погрузился в молчание.
Райли смотрел на него долгим взглядом, чувствуя себя невероятно уставшим. Как такое возможно — его дед, живой, сильный, очень важный для него человек, исчезает, а появляется другой — чужой, бессмысленно перескакивающий с одного предмета на другой. По крайней мере, сам дед не знает, какой он сейчас. Слабое утешение, но все-таки…
— Райли? Не знала, что ты здесь. — Нэн вошла в комнату с вазой свежих цветов. — Ты должен был сказать. Мы могли бы приехать вместе.
— Я сам не знал до сегодняшнего утра.
Она наклонилась и поцеловала мужа в щеку.
— Привет, дорогой. Я люблю тебя.
Нед отстранился от нее, его взгляд сосредоточился на телевизоре. Райли увидел боль в ее глазах, как жаль, что он не в силах прогнать эту боль.
— Он спрашивал о тебе. Говорил о твоих красивых ногах.
— Правда?
— Да. У него на несколько минут голова прояснилась.
— Ты пришел узнать у него о телефонных звонках, не он ли пытался позвонить домой? — спросила Нэн.
— Мне не удалось. Я думаю, звонил кто-то другой, кто хотел выяснить, дома ты или нет. Следующее, что нам нужно сделать, поменять тебе номер.
— Но тогда я почувствую себя невидимкой. Не хочу исчезнуть для окружающих.
— Ничего такого не произойдет.
— Твой дедушка сказал что-нибудь еще? — спросила Нэн.
— Я задал ему вопрос про Уоллеса Хатуэя, деда Пейдж. Когда я перебирал твои фотографии, то увидел одну, на которой дедушка в форме охранника позирует перед магазином Хатуэев вместе с Уоллесом.
— Не помню такое фото. Но я почти никогда не смотрю старые фотографии.
— Дедушка, вероятно, работал в магазине.
— Ну да, когда мы только поженились. Разве я не говорила тебе?
— Нет, никогда.
— Давным-давно. — Нэн махнула рукой. — Он работал в стольких магазинах в былое время. Я едва успевала следить. Я была слишком занята, у меня родился ребенок, и я сидела дома.
— Ты когда-нибудь встречалась с Уоллесом Хатуэем?
— Боже мой, нет. Я бы запомнила, Райли. Он довольно известный человек в Сан-Франциско. Но твой дед работал охранником. Он не проводил время с Хатуэями.
— Дедушка упоминал о каком-то Уолли. Ты когда-нибудь слышала об Уолли?
Нэн задумалась.
— Я знаю, твой дед летал с кем-то по имени Уолли на войне. Но вряд ли это Уоллес Хатуэй. Он говорил об Уолли как о своем друге. Если Уоллес Хатуэй тот самый Уолли, я думаю, он бы упомянул об этом.
— Ты права. Уолли, вероятно, кто-то совершенно другой. Я сомневаюсь, что Хатуэй позволил бы назвать себя Уолли.
Она улыбнулась.
— Как прошел твой вечер с Пейдж?
— Слишком быстро.
— Мне жаль, я помешала вам.
— Это, вероятно, к лучшему. — Райли взглянул на деда, глаза старика почти закрылись. — Похоже, он собирается поспать.
Нэн кивнула.
— Я просто оставлю цветы, надеюсь, они порадуют его.
— Я провожу тебя до машины.
— До свидания, Нед, — тихо сказала она и поцеловала его в щеку еще раз.
Райли втянул воздух, чувствуя себя так, словно ему двинули кулаком в живот. Он видел глаза бабушки, устремленные на мужа, и у него заныла душа. Этих людей связывала самая настоящая любовь. Даже сейчас она все еще жива, по крайней мере, бабушка точно его любит.
— Он пожал мне руку, — прошептала она, и ее глаза засияли. — Я думаю, он знает, что это я.
— Уверен, он знает.
— Теперь я чувствую себя лучше. И могу ехать. — Она снова пожала руку Неда. — Я скоро вернусь.
Райли был рад, что она ничего не сказала, когда они вышли из комнаты. Он не знал, почему испытал такое потрясение. Он приезжал сюда раньше, видел, в каком состоянии дед. Он не надеялся на улучшение. Так почему это так трогает его сегодня?
Пейдж, подумал Райли с раздражением. Она виновата. До встречи с ней он жил свободно и независимо, но несколько дней назад все изменилось. Она пробила крепкие стены его обороны, и ему нужно срочно латать дыры. Ему не нужна боль в сердце. Он вообще не хочет признавать, что у него есть сердце и его снова можно разбить.
— Сейчас поеду и приведу в порядок дом, — сказала Нэн, когда они подошли к ее машине, припаркованной поблизости от его автомобиля. — Ты хорошо начал, а я закончу, уберу остальное.
— Я приду к тебе сегодня вечером и побуду с тобой.
— Нет, я уже большая девочка, и, потом, возле моего дома сидит сторожевой пес. Я сказала Баду, что вечером он может устроиться на моем диване, а не в машине. Ему будет удобнее, и мне хорошо — живая душа в доме.
— Ему семьдесят четыре года. Не знаю, какой толк от него в доме. Впрочем, он может позвонить 911, если заметит кого-то.
— Я верю Баду. И я поставлю дом на сигнализацию, не беспокойся. Уверена, у тебя есть дела поважнее, чем нянчиться с бабушкой. Сегодня суббота. Может, тебе захочется пойти на свидание… Может быть, с Пейдж.
— Ей надо звонить в понедельник или во вторник, чтобы назначить свидание в выходные, — буркнул Райли.
— Мне почему-то кажется, что она сделает для тебя исключение. У тебя дьявольское обаяние, Райли, когда ты хочешь пустить его в ход.
— Не думай, что у меня могут быть долгие отношения с Пейдж. Этого не случится.
— Почему?
Он пожал плечами.
— Потому что мы не подходим друг другу, мы в разных финансовых категориях.
— Ну и что? Деньги еще не все, если вы любите друг друга. Но не это настоящая проблема, верно? Ты не знаешь, что значит любить. И боишься доверять тому, кто скажет, что любит тебя.
Райли переступил с ноги на ноги, разговор получился неловкий.
— Пейдж не говорила, что любит меня, потому что она не любит, и я абсолютно уверен, что не люблю ее. Я едва ее знаю.
— Ты достаточно хорошо ее знал вчера вечером, чтобы заниматься с ней сексом. Или ты собираешься убедить меня, что вы только разговаривали?
— Это другой мир, бабушка.
Она рассмеялась.
— Мир тот же самый, Райли. И я не так стара, чтобы забыть, что такое желание.
— Знаешь, мне надо ехать. — Он не собирался обсуждать с бабушкой эту тему.
— Если увидишь Пейдж, передай ей мою любовь, а еще лучше — отдай ей свою.
Пейдж приехала в особняк, в котором жили четыре поколения Хатуэев. Ее встретила самая последняя экономка, Алма Джонсон.
— Позвольте мне ваше пальто, мисс Хатуэй, — сказала Алма. — Вы пришли увидеться с вашей матерью? Она в больнице.
Пейдж отдала ей пальто.
— Я пришла к деду. Он дома?
— Да, он здесь.
— Я пойду наверх. Спасибо.
Пейдж пошла на третий этаж, ноги слушались плохо, а сердце беспокойно колотилось. Она твердила себе, что ее дед неплохой человек, он просто нетерпеливый, самоуверенный, безжалостный. Ладно, может, есть в нем что-то недоброе, он определенно способен затаить обиду. Дедушка сто раз рассказывал историю о друге детства, посмевшем пригласить девушку, которой он, Уоллес, интересовался. Уоллес никогда не простил его. Их десятилетняя дружба рассыпалась в прах.
Вот почему Пейдж колебалась, стоя в коридоре возле его кабинета. В беседе с дедом о Делани и драконе или даже о ее собственном месте в бизнесе Хатуэев заключался определенный риск для нее. Она чувствовала бы себя спокойнее и увереннее, если бы Райли оказался рядом, но Пейдж знала, что это должна сделать она сама. Это ее семья, в конце концов.
Пейдж взглянула на портрет бабушки на стене рядом с дверью, ведущей в кабинет деда. Портрет был написан накануне ее свадьбы с Уоллесом. У Долорес Каннингем Хатуэй мягкая улыбка и спокойное выражение лица, словно она знала, чего хочет от жизни. Пейдж спрашивала себя, удавалось ли бабушке смягчать острые грани характера своего мужа, или он управлял ею так, как и всеми остальными. К сожалению, она никогда этого не узнает. Бабушка умерла задолго до ее рождения, и Уоллес одинок сих пор. Пейдж предполагала, что, вероятно, были женщины в его жизни, но если и были, то он держал их подальше от семьи.
Неужели он так любил бабушку, что не смог быть ни с кем другим? Неужели он умел так любить? Трудно поверить. Он жесткий, холодный человек. Может быть, он был тогда другой, а потом изменился. Смерть жены и ребенка способны переломить любого человека.