Все про самок и про красоту.
Ночь пройдет - и снова на работу.
Братья верещат: "Привет, привет!"
Мы уже готовимся к прилету
Короля. Москвы уж больше нет.
Кое-что расчистить нам осталось
Кремль и все соборы испарить.
Это - ерунда, такая малость...
Мне бы с Королем поговорить!
Вот и ночь. Все сожжены излишки,
Стелется повсюду едкий дым.
Мы, и наши самки, и детишки,
Все на Красной площади сидим.
Мы сидим, мохнатые громады,
Членами в восторге шевеля,
В звезды мы свои уперли взгляды,
Жадно ждем прибытья Короля.
Мы его не видели ни разу.
Говорят, что он вообще гигант,
Говорят, что он - тысячеглазый,
Каждый глаз горит, как бриллиант.
Мы его ужасно все боимся,
Он ведь может всех нас вмиг сожрать,
Если мы хоть в чем-то провинимся
И ему не станем угождать.
С самочкою я переглянулся,
К ней бочком придвинулся чуть-чуть,
Ласково клешней ее коснулся
Хороша у ней головогрудь!
Но внезапно все заверещали:
Показался в небе звездолет,
Пауки все наземь вдруг упали,
А корабль все ближе - вот он, вот!
Плавно опустился на планету...
Все! Открылись двери корабля!
Все! Дыханья - нету, мыслей - нету!
Мы сейчас увидим Короля!!!
1999 год.
За музыку.
Пускай талант я, а не гений
Свой дар лелею и храню.
Из наивысших наслаждений
Стихи и музыку ценю.
Стихи своим считаю делом
И, между прочим, наркотой,
Но музыка, возможно, в целом
Наркотик более крутой.
Я - человек, уже создавший
Немало золотых хитов,
В различных группах выступавший
Как автор музыки и слов,
Не зная ни единой ноты,
15 лет играю рок,
и, слушая свои работы,
порой испытываю шок:
какая роскошь! Да, я в шоке!
Меня решительно пьянят
Мои вокальные заскоки
И разноцветный звукоряд.
Альбомов множество скопилось,
Я знаю, за 15 лет.
Трясусь над ними, озирая
Коробки дисков и кассет.
Но мне не очень интересен
Путь в массы песенок моих.
Хотя есть штучек двадцать песен,
Известных более других.
Еще я - меломан. Мне близко
Почти что все - хард-рок, хардкор,
Джаз, авангард, и панк, и диско,
Тяжмет, и рэггей, и фольклор.
Как меломан с огромным стажем,
Берусь на слух определить:
Вот Фридман нарезает, скажем,
А вот Стив Вэй пошел пилить.
...Но лучшей музыкой на свете
считаю женский сладкий стон.
О, как влюблен я в звуки эти!
Как в эти звуки я влюблен!
Когда скрипит, трясется койка,
Вдруг сладкий настает момент
Ах, женщина тогда какой-то
Неповторимый инструмент!
Она воркует, стонет, плачет
И громко мамочку зовет,
Но это - редкая удача,
Бывает все наоборот:
Когда красивая пацанка
Лежит, не скажет даже "ой",
Как на допросе партизанка
Молчит геройски под тобой.
За что мне нравятся хохлушки
За то, что крайне горячи,
За то, что вцепятся в подушки
И в голос голосят в ночи.
Девчонки! Вы - парней услада,
Как меломан, как музыкант,
Я вам советую - не надо,
Не надо прятать свой талант!
Вы не стесняйтеся, девчонки,
Шепчите: "Ох!", кричите: "Ах!",
Как инструмент изящно-звонкий,
Послушный в опытных руках.
1999 год.
Весна у Калитниковского кладбища.
Отовсюду сверкающая весна
Заволакивает глаза пеленой.
В нежную даль, что так неясна,
Лечу, сбитый с толку этой весной.
Ноги мимо кладбища сами несут
Сегодня не буду туда заходить.
А в просторнейшем парке капели льют!
А небесная синь хочет с ног свалить!
Но я дальше лечу - и лечу не сам,
А как будто что-то меня несет
К двум старушкам, пластмассовым их цветам,
Которые у них никто не берет,
И они мне кричат: "Цветочки для вас!"
Но я, перепуганный, дальше лечу:
Сверкает какая-то дымка у глаз,
Не хочу похоронных цветов, не хочу.
Хочется жить, полною грудью дышать,
Упасть и смотреть в это небо, ввысь!
Опять денег нет и неоткуда взять,
Сегодня связи с миром все оборвались.
У Птичьего рынка бросили котят
Целую коробку, не сумев продать.
Они, смешные, крошечные, пищат,
Бегают, не в силах ничего понять.
Красивая девушка в черном пальто
Присела на корточки и гладит их.
Мимо бесшумно скользит авто.
День вообще удивительно тих.
Слабость не отпускает, душа полна
Тоски, накатывающей, как слеза...
А повсюду - сверкающая весна,
А капели льют - и слепят глаза.
1999 год.
На лунном берегу.
"...сегодня продавщица кондитерской, завтра жена полкового командира, послезавтра сиделка Красного креста, а в промежутках - фарсовые актрисы, цирковые наездницы и гимназистки старших классов. Все это в конце концов приелось, и минутами кажется неинтересным даже обладание королевой".
Анатолий Каменский, рассказ "Четыре".
На лунном берегу мы целовались
В беседке, на безлюдном берегу,
А волны, что из звездной тьмы рождались,
Бежали к нам и гасли на бегу.
Я был тогда восторженным и юным,
А ты была прелестна: вся дрожа,
Дарила губы мне в сиянье лунном,
Смеялась, шаловлива и свежа.
На веках у тебя мерцали блестки,
А у меня кружилась голова
Все было внове, были мы подростки
И жаркие шептали мы слова.
И это все - мы просто целовались.
И этим я был счастлив в те года!
Тебя я проводил - и мы расстались,
И больше не встречались никогда.
Я издали смотрел, как шла ты к маме,
Как мать твоя свою ругала дочь,
А я, твоими пахнущий духами,
Ворочался, не мог заснуть в ту ночь.
Пришел рассвет - я долго просыпался,
и в свете солнца, радостный, лежал...
С тех пор я очень много раз влюблялся
И многих женщин нежно обожал.
Но стало все немножко приедаться
Увы, и женщин чары, и луны...
А раньше так хотелось целоваться!
Так чувства были все обострены!
Душа - она ничуть не огрубела,
Но сгинуло куда-то волшебство,
И женщины пленительное тело
Люблю привычно я, узнав его.
Привык к тому, что люди - только люди,
Мир делится на женщин и мужчин,
И о любви, как о каком-то чуде,
Я не мечтаю - что искать причин?
Но вдруг пахнет волшебными духами
И женщины поймаешь странный взгляд
Опять земля качнется под ногами,
Как с той подружкой, десять лет назад.
1998 год.
Пунктуальность.
Я пунктуален неизменно.
Пусть было мне нехорошо,
Я должен выйти был на сцену
Я встал, оделся и пошел.
Да, с бодуна меня мотало,
И во дворе в сей поздний час
Овчарка на меня напала
И укусила пару раз!
Я дернулся, кривясь от боли,
И улицу перебежал
Ногой овчарку отфутболил,
Но рядом тормоз завизжал:
Меня машина сбила, смяла,
Вдруг вылетев на тротуар,
Все кости мне переломала
Настолько страшным был удар.
Водитель, матерясь ужасно,
Меня в машину затащил,
И мы на свет рванули красный
Ох, в этом он переборщил.
Внезапно врезались мы в стену,
В машине взрыв раздался тут
А ведь до выхода на сцену
Мне оставалось пять минут!
И я, как некий терминатор,
Восстал из дыма и огня,
И сделал шаг - но экскаватор,
Рыча, наехал на меня.
А я на сцену был обязан
Через минуту выходить!
Я вновь восстал, хоть был размазан
По мостовой, и во всю прыть
Сюда сквозь парк помчался с криком,
Пусть ветки по лицу секут,
И счетчик в голове затикал:
Осталось двадцать пять секунд.
Вот и ступеньки - хоть недаром
Я так спешил... Что за дела!
Меня здесь обварили варом,
И потекла по мне смола.
Я только заскрипел зубами
И дальше поволок себя,
Вертя руками и ногами,
Дверные ручки теребя.
Вдруг рухнул лист стекла, блистая,
И срезал голову мою
Нет, так я точно опоздаю!
Вновь терминатором встаю,
Приладив голову обратно,
Решаю - это ничего,
Успеть - успею, вероятно...
Осталось пять секунд всего!
В порядок привожу мгновенно
Себя...Ура! Все хорошо!
Я должен выйти был на сцену
И я, как видите, пришел.
1999 год.
Дельтаплан Илоны.
Прошлым летом мы с Симоной, взяв билеты до Херсона,
К морю Черному махнули, где я в клуб один вступил:
На изящном дельтаплане я слетал с крутого склона,
И над кромкою прибоя я парил, парил, парил...
В клубе дельтапланеристов как-то встретил я Илону
Удивительно красивой эта девочка была!
Боже, я влюбился сразу, позабыв свою Симону,
Я кружился над Илоной в небе на манер орла.
И однажды утром с нею мы, как две большие птицы,
Понеслись на дельтапланах над волнами в небесах.
Как хотелось мне с Илоной в поцелуе страстном слиться
Но мешала эта штука, рама скользкая, в руках.
Полетали и вернулись, и Илона вдруг спросила:
"Не сходить ли нам сегодня в ресторан? Ты очень мил..."
Помню, я тогда ответил: "Небо нас соединило!"
И, клянусь, друзья, Илону страстно ночью ублажил.
...Уезжали мы с Симоной и разглядывали фотки,
что нащелкали на море, сидя в поезде, смеясь.
Вдруг Симона показала фотокарточку красотки
И сказала мне серъезно: "У тебя была с ней связь".
Я оправдываться начал: "Ах, Симона, что ты, крошка?"
Но спустя минуту понял, что бессмысленно вранье,