— Небось один он здесь, на Приморской, в бывшей ночлежке.
— Сейчас же выведи лошадь отсюда, поставь в сторонке, а сам отойди. И смотри, не наблюдает ли кто. А я на Приморскую, проверю…
— Узнаете его?
— Вы с ним целый час болтали, успел изучить… И притом таких штанов, как у него, в Одессе, наверное, ни у кого нет…
Жора невольно ухмыльнулся: что верно, то верно. Ведь и он стал присматриваться к Тимофею только из-за его генеральских брюк и уж потом узнал. А то, пожалуй, и внимания не обратил бы — мало ли шляется всякого люда по базару.
…Недоля бежал до самого батальона не переводя дыхания. После болезни да еще с непривычки запыхался так, что в груди хрипело и ноги подкашивались. Увидел в оперативке Клиндаухова — притаился за дверью: начнет расспрашивать — прощай час, а то и больше.
Потом проскользнул на второй этаж, постучался к уполномоченному особого отдела, и только тогда услышал рокочущий бас Неуспокоева за дверью:
— Вы же позорите звание красного военного моряка, позорите Советскую власть! За такие дела нужно расстреливать на месте!
И уже спокойнее:
— Идите, потом разберусь, но учтите, и вам и вашим сообщникам не поздоровится!..
Дверь распахнулась, и из кабинета буквально вылетел какой-то моряк с всклокоченным чубом и в расстегнутом бушлате. Вроде где-то Тимофей видел его раньше, кажется, к Арканову приезжал, да не стал вспоминать — не до того сейчас.
Смело шагнул в кабинет и уже там спросил:
— Разрешите?
Неуспокоев будто и не слышит. В одной тельняшке, небритый, с покрасневшими от бессонницы глазами, ходит стремительными шагами по кабинету. Остановился у стола, взял из раскрытого мешка горсть соли, ст пересыпать крупные серые кристаллы.
— На народном горе наживаются… — с серди проговорил, ссыпая соль снова в мешок. И тут он метил Недолю. — Ты как сюда попал?
— Я… я… В общем меня уговаривают дезертирвать, — выпалил Тимофей.
— Слушай, парень, тебя что, из хирургического перевели в психическое отделение, и ты оттуда сбежал?
— Да нет, — досадливо отмахнулся Тимофей. В самом деле!..
— Обожди, обожди… Ну-ка, дыхни! Так и есть! знаешь, за это…
— Да вы послушайте!
Все еще тяжело дыша после бега, сбиваясь и запинаясь, Тимофей рассказал о встрече с Жорой Мичином, о его предложении.
— Так почему ты думаешь, что там что-то замышляется? Может, действительно тебе друг детства хочу услугу сделать, спасти от Чека?
— Ну да! Заговорил-то он об этом небось не сразу, а как узнал, что я пулеметчик. Тут и начал уговаривать. Еще и про «максим» спросил… Точно, для чего-нужен им пулеметчик!
Задумался Неуспокоев. Вот стоит перед ним шпингалет. До плеча не достает. Фуражка размера на три больше, только на ушах держится, а то, наверное, и подбородка накрыла бы. В потрепанной гимнастерке, нелепейших генеральских брюках, в донельзя разбитых ботинках. В общем и посмотреть не на что. Таким же несобранным Тимофей показался Неуспокоеву внутренне — ведь проворонил же он в госпитале офицеров.
— Раз нужен пулеметчик, значит, и пулемет там есть, — нарушил молчание Недоля. — Надо задержать Жору…
Неуспокоев испытующе посмотрел на юношу. Из-под нависшего козырька на него доверчиво смотрели серые глаза.
А что, если это и есть тот случай, который позволит наконец найти так долго ускользающую ниточку, и она приведет к месту, куда направляются белогвардейские лазутчики?
— Случай слеп, да мы должны быть зрячими, — вспомнил он любимую поговорку председателя губчека Реденса и даже повторил ее вслух.
— Что? — переспросил Недоля.
— Ничего, это я про себя… Вот что, товарищ Недоля, нужно тебе согласиться на предложение Жоры.
Как? Дезертировать? Да я лучше…
— Ты, парень, не кипятись. Вот послушай: ну арестуем мы Жору, ну найдем у него пулемет, а дальше? Если действительно там замышляется что-то серьезное?
— Так Мичиган…
— А если он сам ничего толком не знает?
Тимофей задумался.
— Вот то-то! Нужно тебе ехать с ним, войти в доверие, все выяснить.
— Да я согласился, — и Тимофей рассказал придуманную им историю с Марусей. — Иначе как бы я к вам смог попасть?
— Вот видишь, как все хорошо складывается… Если же там все спокойно — что ж, отдохнешь после ранения…
Тимофей недовольно взглянул на Неуспокоева.
— Серьезно. Разрешаю тебе побыть там несколько дней… Но если наша догадка подтвердится и там узнают, кто ты такой, представляешь, что тебя ожидает?
— Угу!
— То-то же! Теперь так, о твоей поездке никто не должен знать, только ты да я. Понятно?
Тимка согласно кивнул головой.
— Как здесь объяснить твое отсутствие? — рассуждал Неуспокоев. — Выбыл после болезни в отпуск? А если?.. Точно! Уж коль командировка секретная, так пусть она будет секретной до конца! В общем ты дезертир.
— Есть! — отчеканил Тимофей и вытянулся по стойке «смирно», хотя при его обмундировании это выглядело комично.
— Для всех, кроме меня.
— Ясно.
— Вот так. Теперь, как нам связь установить? Без этого, что бы ты там ни узнал, даже самое важное, для нас не будет иметь никакого значения, — то ли думал вслух, то ли спрашивал у Тимофея Неуспокоев. — Доверить это дело почте? Долго… Да и нельзя — опасно…
Задумался и Тимофей. И вдруг вспомнил: в каком-то толстенном романе — название его сейчас просто вылетело из головы — влюбленные герои передавали друг другу записочки, зашифровав их самым немудреным способом.
«Если и тут так сделать?»
И предложил:
— Я Марусе, медсестре из госпиталя, буду письма отправлять. А вы договоритесь, чтобы она их передавала вам. И читайте… ну хотя бы каждое второе слово в строчке.
— Уж больно просто!
— Тогда… Тогда предпоследние слова в каждой второй строчке.
— Нет, Тима, нельзя рассчитывать, что там одни лопухи. Попадет к ним письмо — враз догадаются. Давай-ка мы лучше зашифруем слова, которые нас интересуют… Прежде всего, есть ли там организация, — Неуспокоев загнул палец, — имеются ли в ней офицеры, — он загнул второй, — какое там оружие, в основном, конечно, пулеметы, дальше, готовится ли выступление, и когда оно планируется. Вот! — он поднял сжатый кулак. — Значит, эти слова и заменим другими. Ты едешь к своему школьному товарищу, значит, организация — пусть будет семья. Ну а офицеры сойдут за друзей или за товарищей. Пулеметы… Пулеметы… А если — харчи? Подойдет! О выступлении можно сообщить как о свидании, — подберешь там какую-нибудь девушку, ну а срок придется указать. Вот так. Все понял?
— Понял! Контрреволюционная группа — семья, офицеры — друзья, пулеметы — харчи, выступление — свидание… Так я побежал!
— Обожди… Ты в море бывал?
— Нет! — удивленно ответил Тимофей. — Брат у меня моряк, а я только в лиман за бычками ходил.
— Так вот, Тима, как бы ни был хорош корабль, но — если у него днище дырявое, вода проникнет в трюмы, и корабль потонет. Представь себе, что наша республика — корабль. Значит, нужно делать так, чтобы в этом корабле не было ни единой щелочки, чтобы никакая нечисть в него не попала. А пролезть к нам, разрушить корабль изнутри — ох как многие хотят. На посту Карабуш враги прошли. Кто-то или прохлопал, или сознательно пропустил, в этом мы еще разберемся. В госпитале же ты, лично ты, Тимофей, проворонил, не закрыл вовремя щелочку, сбежали офицеры… Да не просто офицеры, а с той стороны заброшенные. Ведь от них мы смогли бы узнать, куда направляется вся эта сволочь, что они здесь задумали…
Недоля невольно опустил голову, так что из-под козырька великоватой ему фуражки стал виден только вздрагивающий подбородок.
— Ну, не буду задерживать, вижу, ты сам все осознал… Как же ты отлучился, что сказал своему дружку?
— Побежал в госпиталь за документами и проститься с Марусей.
— Тогда другое дело. Обожди-ка, я тебя к госпиталю подброшу, а то, может, кто-то захочет проверить, был ты в нем или нет. Только подъедем с другой стороны. Ты через заборы умеешь лазить?
— Приходилось!..
— Пошли.
— Да, товарищ Неуспокоев, а книжку?
— Какую книжку?
— Так я же сказал, что книжку в госпитале оставил.
Вернулись. Дмитрий долго перекладывал книги, затем выбрал какую-то брошюрку, протянул.
— Ну что вы, кто же поверит, что я за такой ходил? Вот эту возьму, — и он ухватился за том Льва Толстого.
— Ну, ну! — запротестовал Неуспокоев. — Лучше уж вот это, — протянул Шеллера-Михайлова.
Тимофей поморщился, но взял.
Поехали на машине по улицам Одессы. Неуспокоев говорил Тимофею, наклонившись к самому уху:
— Каждый день, каждую минуту будешь ходить пр острию ножа… Все «если» предусмотреть невозможно, впрочем, того, что можно предвидеть, опасаться нечего… На рожон не лезь, но и не увиливай особо — тебе надо выяснить, что они замышляют. И с письмом осторожнее, хотя мы и договорились, как писать. Помни, если все так, как мы предполагаем, ты будешь среди заклятых, смертельных врагов. Малейшая оплошность — и хорошо если только к стенке поставят. Ты не видел трупы с отрезанными ушами, с выколотыми глазами и с вырезанными звездами на лбу? А я видел… Ну иди. Да, — остановил Тимофея Неуспокоев, когда тот уже ухватился за прутья решетки, чтобы перескочить через забор, — ты во сне не разговариваешь?
— Вроде нет… А что? — удивился Недоля.
— Так, ничего… Ни пуха тебе, ни пера! — И машина, оставив за собой облако дыма, скрылась за углом…
…Мичиган терпеливо ждал, сидя на возу. Как время тянется!.. Жора уже и за еду принимался, и к бутыли с самогоном прикладывался, а Тимка и красноармеец словно провалились.
Тени от пыльных акаций стали удлиняться, когда за его спиной раздался голос красноармейца:
— Верно, был твой дружок в госпитале. Провожала его какая-то… Скоро, наверное, прибежит…
Жора обрадовался, что Тимофей его не обманул.
— Ну а если что-либо… Друг он тебе или не друг — сразу…
— Само собой, — согласился Утробин.
А Павел Парамонович Клиндаухов рвал и метал: и так батальон укомплектован личным составом не более чем на половину, а тут еще потери. Погибли Семен Гвоздев и телефонист Артюхин, неизвестно куда делся начальник поста Арканов — ни трупа, ни следов. Теперь еще новость: Недоля исчез. Из госпиталя сообщили, что выписался, а в батальон не явился. Не иначе, сукин сын, дезертировал, от таких тихонь всего можно ожидать.