ИНТЕРВЬЮЕР: А чему вы их учите?
МИССИС РОЗЕНБЛЮМ: Прежде всего — хорошим манерам. С этого надо было начинать: с уважения к людям, с уважения к старшим, с уважения к девочкам их возраста, с уважения к обществу. Это первое, что пришлось делать, прежде чем учить остальному. Потом уже можно было учить их тому, как что-то собой представлять, как преуспевать.
Значение, которое она придает уважению к обществу, несомненно связано и с ее собственной послушной манерой поведения с экспериментатором. А в ее мировоззрении читаются традиционные ценности.
В ее речах много упоминаний о женщинах:
Я многого добилась именно любовью, и у меня замечательная дочь. Ей 15 лет, и она член Национального общества почета (National Honor Society). Такая талантливая. И все любовью, не наказанием. Боже упаси!
Это же самое ужасное — действовать наказанием. Ну разве что с маленьким ребенком.
ИНТЕРВЬЮЕР: А что вы думали об эксперименте?
МИССИС РОЗЕНБЛЮМ (не позволяя вопросу сбить ее с мысли): Не верю, что вы чего-либо добьетесь наказанием. Разве только с ребенком, который еще ничего не понимает. Когда моя дочь была маленькой, я почти не наказывала ее. На самом деле я давала ей возможность самой себя наказать. Однажды позволила ей коснуться горячей плиты. Она обожглась и больше не дотрагивалась.
ИНТЕРВЬЮЕР: Позвольте мне рассказать вам кое-что об эксперименте. Прежде всего, мистер Уоллес не получал ударов током.
МИССИС РОЗЕНБЛЮМ: Не может быть! Он не получал их. (Пронзительно.) Не могу в это поверить. Вы хотите сказать, что все происходило только в его воображении?
ЭКСПЕРИМЕНТАТОР: Нет, он работает с Йельским университетом. Это актер.
МИССИС РОЗЕНБЛЮМ: Каждый раз, когда я переключала рубильник, я умирала. Вы видели, как я дрожу. Я просто умирала при мысли, что наношу удары током этому бедняге.
(Вводят «ученика». Она поворачивается к нему.)
МИССИС РОЗЕНБЛЮМ: Так вы актер. Ничего себе. Вы изумительны. Но господи, что он-то [экспериментатор] делал со мной. У меня уже сил нет. Я не хотела продолжать. Вы даже представить не можете, через что я тут прошла. Такой человек как я, — и делает вам больно. Боже мой! Я не хотела! Простите меня, пожалуйста. Не могу прийти в себя. Видите, вся покраснела. Ведь я и мухи не обижу. Я работаю с ребятами, пытаюсь их учить и добиваюсь таких замечательных результатов без наказания. И тут сразу себе сказала: наказанием ничего не добьешься.
Однако не будем забывать: она позволила дочери коснуться горячей плиты. И она не против наказания как такового, а лишь считает, что нельзя причинять боль целенаправленно. Если так уж «случилось», то это приемлемо.
Она признается «ученику»: «Между прочим, я старалась переключать рубильник очень аккуратно. И вы слышали, как я подчеркивала нужное слово? Я надеялась, что вы услышите».
ИНТЕРВЬЮЕР: Можно ли это сравнить с тем, что приходится делать медсестре, когда врач просит ввести иглу?
МИССИС РОЗЕНБЛЮМ: В экстренной ситуации мне цены нет. Я сделаю все, что требуется, кому бы я при этом ни сделала больно. И не дрогну. Но я сделаю это, не думая. Даже медлить не буду.
Что ж, в какой-то степени это похоже и на ее поведение в лаборатории.
МИССИС РОЗЕНБЛЮМ: Я все думала: «И зачем я делаю больно этому бедняге?»
ИНТЕРВЬЮЕР: Почему же вы продолжали?
МИССИС РОЗЕНБЛЮМ: Это же эксперимент. Я здесь неслучайно оказалась. Вот и пришлось делать это. Вы сами говорили. А я не хотела. И потом мне очень интересен весь этот… проект. А можно вас кое о чем спросить? Если у вас есть минутка. Как реагировали другие люди?
ИНТЕРВЬЮЕР: А вы как думаете?
МИССИС РОЗЕНБЛЮМ: Объясню. То, что вы меня выбрали… Я для вас просто находка. В моей волонтерской работе немного найдется женщин, которые станут делать то, что я делаю… Я необычная, я отзывчивая, у меня доброе сердце. Уж не знаю, что я за женщина в сравнении с другими, но они жестче меня. Они равнодушнее.
У меня было искушение остановиться и сказать: «Пожалуй, хватит. Извините, но я не собираюсь этого делать». А потом он замолчал. Я подумала: может, у него шок, ведь он говорил, что сердце пошаливает. Но я знала: вы не допустите, чтобы с ним что-то случилось. И я продолжала, во многом против собственной воли. Думаю, другие не стали бы особенно нервничать… Им было бы все равно. Если поглядеть, как они обращаются со своими детьми, едва ли они станут волноваться из-за других людей.
Она толкует свой внутренний конфликт как добродетель: нервничала, ибо беспокоилась о жертве. И говорит все время о себе. Экспериментатор терпеливо слушает.
МИССИС РОЗЕНБЛЮМ: Иногда я говорю себе: «Почему бы тебе не стать главой Женской ассамблеи: признание, почет, газеты, престиж, вместо того чтобы работать с этими парнями в кожаных куртках, так что никто о тебе и не знает?» Один день в неделю на это трачу. И вот я вся такая. Пять лет работала со скаутами. В итоге у меня в отряде было 30 девочек, и от желающих отбоя не было. Но всех ведь не возьмешь. Сейчас мне уже гораздо легче. Вообще я за науку, даже сама хотела ею заниматься. Пытаюсь уговорить дочь пойти по этой линии. И я так рада, что сделала это; видите, я уже успокоилась?
Интервью продолжалось, пока миссис Розенблюм не успокоилась настолько, чтобы ее можно было отпустить из лаборатории.
Миссис Розенблюм — личность, которой не хватает психической целостности. Ей не удалось найти в жизни дело, соответствующее ее потребности в почете и успехе. Ее цели, мышление и эмоции фрагментированы. Свою экспериментальную роль «учителя» она играла, внешне выражая уверенность, но в то же время демонстрируя экспериментатору — своим подчинением и покладистостью — иную сторону себя.
Неудивительно, что она не смогла мобилизовать психические ресурсы и претворить сострадание к «ученику» в акт неподчинения. Ее чувства, цели и мысли были слишком разными и противоречивыми.
Судя по всему, во время эксперимента она была убеждена, что «ученик» и впрямь получает удары. Однако женщине с истерическими склонностями несложно скорректировать свое мышление так, чтобы оно соответствовало позитивному мнению о себе. Через несколько месяцев она заполнила анкету, в которой объясняла, что во время эксперимента ее «зрелый и образованный ум» не верил в реальность электрошока. Такой корректировкой внутренних установок она постфактум выдает желаемое за действительное в отношении своего характера.
Гретхен Брандт — привлекательная женщина 31 года, медицинский техник из Университетской медицинской школы. Она приехала из Германии пять лет назад и говорит с сильным немецким акцентом.
Несколько раз, когда «ученик» высказывает жалобу, она поворачивается к экспериментатору и холодно спрашивает: «Мне продолжать?» Получив утвердительный ответ, сразу же возвращается к заданию. Но после 210 вольт поворачивается к экспериментатору и твердо заявляет: «Простите, но думаю, мы должны остановиться».
ЭКСПЕРИМЕНТАТОР: Эксперимент требует, чтобы вы продолжали, пока он не выучит правильно все пары слов.
ГРЕТХЕН: Извините, но у него проблемы с сердцем. Он предупреждал вас.
ЭКСПЕРИМЕНТАТОР: Удары могут быть болезненными, но не опасны.
ГРЕТХЕН: Извините, но я думаю, когда удары продолжительные, они опасны. Спросите его, хочет ли он уйти. Это ему решать.
ЭКСПЕРИМЕНТАТОР: Абсолютно необходимо, чтобы мы продолжали…
ГРЕТХЕН: Лучше спросите у него. Мы пришли сюда по собственной воле. Если он захочет продолжать, я буду. Он говорил вам, что у него проблемы с сердцем. Извините. Я не хочу отвечать, если с ним что-нибудь случится. И для себя я бы такого точно не хотела.
ЭКСПЕРИМЕНТАТОР: У вас нет выбора.
ГРЕТХЕН: Думаю, мы находимся здесь по собственной воле. Я не хочу нести ответственность, если у него проблемы с сердцем, и с ним что-нибудь случится. Пожалуйста, отнеситесь с пониманием.
Она отказывается продолжать, и эксперимент заканчивается.
На всем протяжении эксперимента женщина ведет себя твердо и решительно. В интервью сообщает, что напряженности и нервозности не ощущала, и это вполне соответствует внешнему впечатлению. Считает, что последний удар, который она нанесла «ученику», был чрезвычайно болезненным, и повторяет, что «не хотела нести ответственность за какой-либо причиняемый вред». С интересом выслушивает объяснения экспериментатора; удивляется, что «ученик» не получал электрошок, и сообщает, что при демонстрационном разряде согласна получить максимум 45 вольт.
Прямое и учтивое поведение женщины в ходе эксперимента, отсутствие напряженности и полный контроль над своими поступками, казалось бы, делают неподчинение простым и рациональным действием. Ее поведение соответствует тому, как по моим первоначальным прогнозам и должны были вести себя почти все испытуемые.
Как ни парадоксально, Гретхен Брандт росла в гитлеровской Германии и большую часть юности находилась под влиянием нацистской пропаганды. В ответ на вопрос о возможном влиянии этого контекста она медленно отвечает: «Наверное, мы видели слишком много боли».
Паскаль Гино — сорокатрехлетний инспектор по качеству воды. Родился в Соединенных Штатах, родители — итальянцы. Участвовал в той вариации опыта, где экспериментатор дает указания испытуемому и жертве, а потом уходит из лаборатории, оставив свой номер телефона. Тем самым испытуемый остается наедине с жертвой в лаборатории, но в случае проблем может позвонить экспериментатору. Мистер Гино связывается по телефону с экспериментатором несколько раз. Выполнив разряд в 150 вольт, он звонит с вопросом: «Профессор, человек жалуется. Хочет уйти. Не хочет больше ударов… Я только что дал ему 150 вольт, а он говорит: “Хватит!”».
Экспериментатор отвечает (по телефону же), что надо продолжать, и мистер Гино слушается.
Он остается один в экспериментальной комнате, послушно выполняя инструкции, тогда как жертва отчаянно протестует. После удара в 300 вольт, когда жертва отказывается отвечать, мистер Гино снова звонит экспериментатору и снова получает приказ продолжать, рассматривая отсутствие ответа как неправильный ответ.