— Да ничего, рисовать меня хотел научить, — Клипарду удалось выдавить из себя жалкое подобие улыбки. И разговаривали мы о любви и мести.
Он сильно удивился, когда при слове «месть» всегда непрошибаемый монах дернулся, словно от удара палкой. И позеленел, став похожим на личный, сейчас невидимый ореол Паладина.
— Ты, это, — прочистил горло Стигней. — Если попадешь в лапы Инквизиции, ни о каких рогатых богах не вспоминай. А то сожгут еще, чтоб неповадно было богохульствовать.
Ему также удалось улыбнуться.
— Ладно, выйду пока, — сказал служитель Ордена. — А ты пока с мечом моим пообщайся, он тебе силы прибавит. Да и боль он обучен принимать на свое лезвие.
Антон едва видимо кивнул подбородком, когда монах исчез за порогом. Сзади его плечи выглядели немного поникшими, будто он долгое время не спал, занимаясь каким-то делом. И сейчас он расстраивался, что работа не удалась.
— Я готов выслушать тебя, дорогой тай-цзин, — мифическое оружие медленно приподнялось над ободком ножен и, ослепительно сияя, бережно опустилось на кровать рядом с головой Клипарда. — Хочешь, я помогу снять тебе эту боль?
Капитан согласно махнул веками.
Тотчас кислотник несколько раз быстро моргнул, как от перебоев в электрической сети и почти погас, став совсем тусклым. Внезапная волна успокаивающего облегчения проникла Антону в больную грудь и пошла дальше, растекаясь по каждой клеточке тела.
— Теперь, — шепнул меч, — тебе будет значительно легче общаться со мной в подсознании. А мне потребуется большая концентрация твоего и моего духа, чтобы нас никто не смог подслушать.
— Разве, — Клипарду показалось, что он ослышался, — может кто-либо подслушать мысли без Считчика?
Меч заерзал на постели, поудобнее устраиваясь. Волна безболезненного тепла, почти жары, накатывала ровными интервалами, Антон почувствовал, что опять погружается в царство Морфея.
— Боги могут все! — вздохнул кислотник. — Или силы, называющее себя богами. Мы, тай-цзин, оказались в очень опасном переплетении войн между всемогущими силами.
Капитан уснул, убаюканный медленным речитативом оружия.
Глава 5
«В начале было начало!»
Когда-то не было ничего. Бескрайняя тишина и недвижимый покой. Только Хаос, сплошной бесформенной кляксой расплескавшийся в подпространстве. И не было жизни между звездами. И не было небесных тел.
Но вот приоткрылся прокол. И появился маленький короткий луч, возможно радиосообщение из другого мира. И превратился этот посланец маленького света в слово.
И было Слово.
И слово было «БОГ».
И понял он свою суть. И возлюбил себя.[1]
Первое, что почувствовало божество после осмысления себя, что он очень устал. Ноги дрожали от напряжения. Еще бы, дело ли, путешествовать сквозь время и пространство в Хаос, чтобы зародить жизнь.
И сотворил он первым камень, наделив его способностью мыслить и разговаривать. Много времени Бог, и глыба проводили в бесконечных философских диспутах. Камень обожал, когда Бог садился на него, совещаясь, чего бы еще сотворить. Во истину безмерными были возможности Творца вселенной.
Камню было очень неуютно висеть среди хаотического спокойствия. Поэтому он попросил сотворить себе твердь. Чтобы можно было надежно врасти в нее корнями, и ничто бы не смогло оторвать его от своего фундамента, разве что он сам бы захотел.
И сказал Бог Слово. И Слово было «Любовь», второе имя Бога.
Возникла твердь. Чтобы ей было удобно находиться среди Хаоса, Бог придал ей форму шара, соорудив в ее центре-утробе Притяжение. А потом твердь, наименованная планетой, была размножена до бесконечности. И было сотворено столько твердей, что они заняли собой все пространство, вплоть до его бескрайних берегов.
И попросил камень, которому было донельзя скучно, чтобы вокруг возникла Жизнь. И «Жизнь» — это третье имя Бога.
Но как только возникло все живое, тут же умерло оно, потому что не имело чем дышать. Только остались некоторые анаэробные бактерий, которым не требовался кислород.
Посмотрев на мертвые тела, заплакал Бог, и появилась вода. Она залила собой все планеты. И утонули все, кто был оживлен во второй раз. Только рыбы и другие водоплавающие смогли жить в своей среде. Пришлось поднять твердь из воды, и стало хорошо. И камень плакал, так появился кремний и кристаллы. И вдохнуло божество еще одну Жизнь, но еще раз задохнулось все живое.
Хлопнул Бог себя по лбу. И появилась ослепительная пламенная искра, от которой возник свет и электричество.
И создал Любовь воздух на планетах. И не улетучился кислород, потому что было Притяжение!
И оживил всех Бог уже в четвертый раз, но умерли все, потому как было очень холодно. В ярости Жизнь плюнул и от капель этих появились во вселенной Черные дыры.
И создал Бог по совету камня термоядерные и прочие реакции, свив их в клубки и эллипсы. Так появились звезды и созвездия, вокруг которых, благодаря Притяжению, сгруппировались остальные планеты. И стало тепло там, где надо.
Жизнь опять вернулась в тела. И начали все быстро размножаться, не зная смерти. Скоро живущие заполонили собой все планеты, задыхаясь от нехватки кислорода, миллиарды созданий молили, чтобы послали им избавления от мук.
И придумал Бог, конечно не без помощи камня, Смерть. Поднялись воды на всех телах небесных, погребая под собой всех, которые с благодарностью приняли это.
Только некоторые избранные смогли спастись. И каждые твари по паре, необходимые для продления своего рода. И начали те избранные плодиться опять.
Видя, что снова придется поднимать воду, Бог вдохнул в них инстинкты и интеллект. Так появились хищники и жертвы. Умирающие и смерть несущие. От тех времен теперь только ближний несет погибель ближнему своему, потому как Богу очень не нравится уничтожать творения мыслей своих. И вложил Он живущим, бывшим во много выше умом от своих более простых собратьев, понятия Добра и Зла, которые хранил в себе как баланс и память о прежнем мире.
Имея понятие о плохом и хорошем, а, также понимая, что Смертью можно воздействовать на ближнего своего, люди и другие высокоразвитые расы, а они являлись, несомненно, самыми развитыми творениями, начали истреблять друг друга. Поднялись междоусобные войны, сначала таким примитивным оружием, как заостренные палки и топоры. Затем в дурное дело пошло оружие дальнего действия, массового поражение и межзвездного террора.
И увидел Бог, что очень плохо это, но уже исчезло у него желание творить что-либо новое. И сделал он трое Дверей в пространстве, откуда ушел в другие миры. Через эти двери можно было общаться с божеством.
Пропал Бог из этого мира. Только оставил на безымянной планете свое первое творение. Камень смотрел на жизнь сквозь время и каждый раз, когда его творец появлялся, рассказывал ему обо всем плохом и хорошем.
Так осталась бесхозной вселенная. Без своего Бога, хотя Вера в Него, и до сих пор живет в сердцах. И спящее божественное, а это — сам Бог, обитает в каждом из нас, но он спит, и никто не в силах разбудить божественное, кроме нас самих.
Но если кто-то доберется до Дверей к Богу и попробует убедить его помочь, то сможет он изменить бытие. В лучшую сторону. Или в худшую.[2]
— Дела, — протянул уже изрядно посвежевший капитан. — Ты рассказал мне эту древнюю теософическую легенду так, словно сам присутствовал при сотворением грешного мира.
— Конечно же, мне не удалось присутствовать, а тем более поучаствовать в таком благородном деле, зато удалось отведать закрытую библиотеку Ордена, где собраны все даже самые раритетные издания во вселенной. Мы со Стигнеем даже вскользь перечитали земную библию, переизданную в далеком 4387 году. Там еще было сказано, что вышла книга из печати в 2873 году от рождества мифического Иисуса Христа, отдавшего свою жизнь во имя спасения человечества.
— Как он погиб? — поинтересовался Антон. — Наверное, это был крутой полководец, или всемогущий герой.
— Погиб, м-да, — задумчиво произнес меч. — Всемогущим он был, но не полководцем. Самым обычным смертным, сыном Бога.
— Сыном? — не поверил Клипард. — Ты, вроде, сказал, что Бог ушел из нашего мира. Как же мог у него появиться ребенок?
— На то легенды и существуют, — философски заметил кислотник. — Чтобы людям было над чем мыслить! Я тут, кстати, вот о чем подумал, — встрепенулось оружие. — Не хотел бы ты стать монахом Ордена?
— Я?
— Ну не я же! — воскликнул меч. — Ты успешно прошел обряд инициации, а значит, годишься для служения Добру.
— И этот о неведомой инициации мелет, — вслух подумал Антон. — Что это такое? Можешь объяснить?
Клинок приподнялся над кроватью, вслед за ним сел, опершись на локти капитан. Кислотник подлетел к самому лицу Клипарда, приблизившись к переносице, словно вглядываясь тому в глаза. По его лезвию пробежали неизвестные черные руны.
— Я не очень хорошо разбираюсь в этом обряде, поскольку наблюдал за ним всего лишь один раз — сегодня, — ответил меч. — Судя по тем же записям из книгохранилища в Ордене, можно понять, что один из монахов передает часть своей силы, будто божественную искру. Как появившийся из другого мира Бог, так этот огонек входит в твое сознание и пробуждает божественное, которое живет в каждом из нас.
— Хочешь сказать, — удивился капитан, — что мне только что передали немного мифической силы всесильных монахов?
Гарда меча наклонилась в согласии, оружие продолжало парить перед самым носом Антона.
— Понимаешь, тай-цзин, только что ты стал на Путь, ведущий к четвертому Овалу Ордена. А такое доступно только одному из многих миллиардов! Ты избран для того, чтобы всюду нести добро и Месть, во имя добра!
— Нести добро?! — вспыхнул Клипард. — Чего хорошего я увидел в этой жизни?! Только смерть, убийства, изнасилования и мучения тысяч людей. Всюду ложь и лизоблюды. Только горе и смрад несется по вселенной. Кажется, в мире больше не осталось добродетели, каждый человек враг другому. Только златолюбие и жажда власти правит народом. О каком добре ты говоришь, наивное орудие убийства? Разве смерть — добро?