Железная Ласточка с шипением выдула внезапную струю пара, и они со смехом повернулись полюбоваться на нее. В ней появилось что-то новенькое. Минуточку, подумал Мокрист, она изменила форму, стала… крупнее. Ведь так? Мокрист помнил, что Ласточка — прототип, и Дик постоянно что-то менял в ней, но ему почему-то казалось, что каждый раз, глядя на нее, он видел новую машину. Она с каждым днем становилась сильнее, стройнее, лучше.
Обдумывая это открытие, Мокрист заметил, что Дик переминается с ноги на ногу. Наконец юноша застенчиво спросил:
— Господин Губвиг, ты знаешь эту девушку с длинными светлыми волосами и красивой улыбкой, которая иногда приходит на участок? Кто она? Она ведет себя тут как хозяйка.
— А это, — ответил Мокрист, — Эмили, любимая племянница Гарри Короля. Не замужем.
— А, — отозвался Кекс. — Вчера она приносила мне чай — и даже с булочкой!
Мокрист увидел беспокойство в лице Дика Кекса, который вдруг обнаружил себя в такой ситуации, где логарифмы не помогают. Нет, здесь были нужны совсем другие рифмы.
— Не хочешь ли ты пригласить ее на свидание, Дик? — предложил Мокрист.
Кекс залился румянцем, если только румянец можно разглядеть под слоем сажи.
— О да, я бы очень хотел, но она вся такая умная и изящная, как цветочек, а я…
— Замолчи немедленно! — оборвал его Мокрист. — Если ты хотел сказать, что ты просто деревенщина в грязных штанах, то я хочу обратить твое внимание на тот нюанс, что тебе принадлежит огромный процент от всей прибыли, которую будет приносить железная дорога. Так что не надо заламывать руки и приговаривать: «Ох я бедняжка, я слишком нищ и не могу даже мечтать о том, чтобы подойти к хорошей девушке», — потому что ты самый завидный жених для любой девушки Анк-Морпорка. Уверен, при таком раскладе даже Гарри не спустит тебя с лестницы, как он поступал со всеми ухажерами своих дочерей. Если хочешь встречаться с Эмили, дерзай, а ее дядя и родители наверняка будут только рады.
Про себя Мокрист подумал, что Гарри, пожалуй, даже будет в восторге, потому что тогда все деньги останутся в семье. Да, он хорошо знал Гарри Короля.
— И более того, — добавил он, — она учится на законника и разбирается в юридической стороне управления бизнесом. Вот и куй железо, пока горячо.
Дик, для которого все это было неведомой территорией, нервно сказал:
— Спасибо за подсказку и за совет, господин Губвиг. Может, когда-нибудь я хорошенько отмоюсь и наберусь мужества к ней постучать.
— Не затягивай, Дик. В жизни есть вещи помимо логарифмов.
На торжественное открытие Анк-морпоркско-столатской гигиенической железной дороги слетелись стаи международных репортеров.
Дик Кекс всегда хотел, чтобы первое настоящее публичное путешествие по железной дороге началось в Сто Лате, тем самым отметив старый город жирной точкой на карте мира. Сэра Гарри такой поворот несколько встревожил[31]: как истинный гражданин Анк-Морпорка, он несколько терялся за пределами города. Однако, как напомнил ему Мокрист, после поездки в Сто Лат по обычной дороге гости тем более оценят обратный железнодорожный рейс с прохладительными напитками на борту.
Когда их экипажи наконец подъехали к тому месту, которое на приглашениях с золотым обрезом было обозначено как «Столатский вокзал», журналисты и другие приглашенные гости обнаружили, что станция еще достраивалась. Точнее, по большей части ее не было вовсе, а то, что было, кишело рабочими: людьми, троллями, гоблинами, — и все разрешали очередное недоразумение, как это бывает на любой крупной стройке где угодно. И все же при внимательном рассмотрении было видно, что строится здесь что-то хорошее.
Гостей собрали на длинном перроне, возвышавшемся над сверкающими стальными рельсами, которые убегали вдаль. По бокам толпились зрители. Со стороны города рельсы упирались в огромный амбар, где дочиста отмытые подмастерья Дика выстроились по обе стороны закрытых дверей вместе с духовым оркестром, которого почти не было слышно за строительным шумом.
Мокрист фон Губвиг был первоклассным мастером торжественных церемоний — и приветствовал гостей вместе с Гарри Королем и Юффи. Был тут и лорд Витинари, держатель страховочного пакета акций железной дороги, в сопровождении Стукпостука, который не пропустил бы такое событие ни за какие коврижки. И королева Кели Столатская[32] — чтобы утвердить происходящее своим королевским одобрением, в сопровождении мэра, который был в шоке от того, что его город превратился в такой балаган.
Как всегда в таких случаях, с самым главным пришлось подождать, пока не будет готово все остальное. Это учли заранее: около выхода с платформы была дверь с аккуратной табличкой «ЗАЛ ОЖИДАНИЯ».[33]
А потом ожидание подошло к концу. По приглашению Мокриста вперед вышла королева Кели, чтобы забить золотой костыль, последний на линии, тем самым обозначив, что дорога готова к работе. Пыхтящий звук, который уже стал знаком любителям железной дороги, стал громче и мощней; толпы наблюдателей выстроились по обе стороны рельсов, и махали разноцветными флажками, и вопили с нарастающим энтузиазмом, а два подмастерья отперли двери амбара. Под барабанную дробь Мокрист объявил:
— Дамы и господа, господин Дик Кекс и Железная Ласточка!
Делая грезы о паре былью, Дик Кекс гордо стоял на площадке поезда, и на его лице сияло безошибочно читаемое выражение «я же говорил».
За паровозом, постукивая, тянулись десять вагонов, и — экое диво — некоторые были крытыми! Заморгали вспышки иконографов, и Железная Ласточка плавно прошла по рельсам и остановилась напротив платформы.
Мокрист подождал, пока стихнут аплодисменты, и провозгласил:
— Дамы и господа, не стесняйтесь, поднимайтесь на борт. Там вас ждут прохладительные напитки, но сперва позвольте мне пригласить вас на экскурсию по вагонам.
А потом Мокристу требовалось быть во всех местах одновременно. Все, что касалось паровозов и железных дорог, было новостью, а новости бывают как хорошими, так и плохими, а изредка даже вредительскими. Дик любил рассказывать о Железной Ласточке и о обо всем остальном, что касалось паровых двигателей, но он был прямолинейным юношей, а пресса Равнин Сто сожрала бы заживо прямолинейного человека, не ведающего осторожности. Зато Мокрист, особенно в присутствии прессы, был не прямолинейнее мешка калейдоскопов. Пока шла беседа, Мокрист, как нянька, не отходил от Дика.
Анк-морпоркская «Правда» была не так уж плоха, а «Вестник Танти» обычно больше интересовался ж-ж-жуткими смертоубийствами и наименее пристойными сторонами человеческой природы, но внутри у Мокриста все оборвалось, когда он заметил, что Дик, случайно выпавший из его поля зрения, разговаривал с Хардвиком из «Ежедневного Псевдополиса», который набил руку на превратном истолковании своих собеседников и обращении сказанного против них же. А Псевдополис ненавидел Анк-Морпорк мстительно и завистливо.
Мокрист, шагая к ним самой быстрой в мире беззаботной походкой, как раз успел услышать вопрос Хардвика:
— Что ты, господин Кекс, скажешь людям, которые боятся, что от шума и дыма лошади сойдут с ума, а коровы и овцы не смогут выносить потомство?
— Честно говоря, не знаю, — отвечал Дик. — Никогда не было таких проблем здесь, на Равнинах. Когда я проводил испытания, лошади с соседних полей пытались обогнать Железную Ласточку, наперегонки с ней, то есть бегали, и, по-моему, им было весело!
Но Хардвика так просто было не сбить с толку.
— Но ты должен признать, господин Кекс, что поезд представляет исключительную опасность. Некоторые говорят, что если превысить скорость в тридцать миль в час, то лицо может расплавиться!
Мокристу показалось, что все те, кто до этого благодушно болтал, смолкли как один, чтобы послушать, и он знал, что если вмешаться сейчас, будет только хуже. Поэтому он мог только затаить дыхание, точь-в-точь как остальные, и слушать, что скажет этот серьезный деревенский паренек.
— Я так скажу, господин Хардвик, — ответил Дик, сунув большие пальцы за пояс — он так всегда делал перед тем, как произнести длинное предложение. — Много что само по себе представляет опасность, волшебники, например, или деревья. Очень опасное дело — деревья, могут упасть прямо тебе на башку, ты и глазом не моргнешь. А корабли какие опасные, и другие люди тоже бывают опасны. Вот ты, господин Хардвик, задаешь мне вопросы уже пять минут кряду и все ждешь, когда же эта деревенщина сболтнет чего-нибудь лишнее. Но я скажу так: Железная Ласточка — моя машина, я сам ее построил, целиком, до последнего винтика. Я сам проводил все испытания, и каждый раз, когда находил способ сделать ее лучше и безопаснее, я это делал. Но послушай, господин Хардвик, а вдруг это ты представляешь опасность? Сила всегда опасна, всякая сила, и твоя в том числе. Вся разница в том, что силой Железной Ласточки можно управлять, тогда как ты можешь написать, что тебе взбредет в голову. Или ты думаешь, я не умею читать? Я все читаю, что ты сочиняешь в своей газетенке, и какую же ты там чушь иногда несешь, ну такую уж мерзость, чтобы напугать народ, который не шарит в паре, и энергии, и косинусах, и уравнениях, и тангенсах, и даже в логарифмах… Но все равно желаю тебе хорошей поездки, господин Хардвик. А сейчас, если ты не возражаешь, мне пора в кабину. Да, и я разгонял Железную Ласточку больше чем до тридцати миль в час, и только обгорел на солнце. Доброго дня, господин Хардвик. Наслаждайся поездкой.
А потом он покраснел, заметив притихшую толпу вокруг, и сказал:
— Извиняюсь перед дамами за выражения. Прошу прощения.
— Совершенно не за что извиняться, господин Кекс, — отозвалась Сахарисса Резник, журналистка «Правды». — Думаю, все собравшиеся здесь дамы меня поддержат, если я скажу, что мы признательны тебе за твою прямоту.
А поскольку Сахарисса была не только всеми уважаема буквально до степени религиозного поклонения, но и неизменно вооружена остро заточенным карандашом, остальная публика тоже вдруг обнаружила, что испытывает большое уважение к Дику Кексу за его непритязательную манеру речи.