— Отчеты? Что?
Ангела Красота рассмеялась:
— Что такое семафорная башня, как не огромная дозорная вышка? И у каждого семафорщика есть очень дорогой бинокль герра Фляйсса, изготовленный по лучшим убервальдским технологиям. Я и сказала, что за тобой нужен глаз да глаз — ну, и еще много-много глаз, башен там хватает. Каждый семафорщик знает тебя в лицо и даже в макушку, вот я и решила, что мой долг как жены…
— Что, шпионить за мужем? На случай, если я спутаюсь с другими женщинами?
— Успокойся, я же знаю, что ни с кем ты не путался. А если бы и путался, я бы тебя просто убила — ничего личного. Но ты не путался, я не убила, и у нас все прекрасно, так? Госпожа Кроссли приготовила изумительный пирог из говядины с устрицами. Видишь? Разве ты не рад, что я точно знала, когда ты вернешься домой?
Мокрист улыбнулся, и его улыбка еще расширилась, когда он понял, что услышал. Он задумчиво переспросил:
— Не хочешь ли ты сказать, любовь моя, что ты могла бы проследить за кем угодно?
— Вполне возможно, если кто угодно будет много перемещаться. Ребята и девчонки часто поглядывают по сторонам, когда выдается свободная минутка. Просто глядят, и все, что в этом плохого? Вчера, когда ты возвращался домой, я была в конторе Гранд Магистрали и имела честь лично принимать отчет о том, как ты прыгаешь на своей глиняной лошади. Очень увлекательное зрелище, по слухам.
Ангела Красота посмотрела на мужа и добавила:
— А ты знаешь, что, когда ты натыкаешься на что-то полезное и очень интересное, у тебя глаза загораются, как страшдественские украшения? Так что прекращай светиться и пойди умойся с дороги, а потом наконец нормально поужинаем.
В семье Мокриста и Ангелы Красоты существовало одно правило: время ужина при малейшей возможности было неприкосновенным. Никаких перекусов на рабочем месте, никакой спешки, зато обязательно свечи и серебряные приборы, будто каждый ужин был праздничным. Но он и был праздничным — единственная возможность сесть за один стол лицом к лицу и хоть до некоторой степени побыть просто мужем и женой.
Однако Ангела Красота оказалась не в силах сдержать своего недовольства по поводу того, что ей снова предстояло надолго прощаться с мужем и провожать его в чужую страну.
— Щеботан не так уж и далеко, — успокаивал ее Мокрист. — И когда я переманю местных ребят на свою сторону, все будет хорошо.
Ангела Красота прочистила горло.
— Гарсоны. У лобстеров ребята называются гарсонами.
— Чего?
— Гарсоны. По-щеботански. Но не волнуйся, большинство из них говорит по-морпоркски. И знаешь почему? Потому что никто из нас не удосуживается выучить щеботанский.
— Не важно, как их называют. Как только там проложат железную дорогу, я смогу хотя бы чаще приезжать домой. — Мокрист замолчал, чтобы проглотить еще один кусок пирога. — Кстати, Гарри только что получил клик от короля Ланкра с просьбой в перспективе проложить железнодорожные пути и до их королевства, чтобы — я цитирую — «Ланкр смог занять законное место на мировой арене».
— Не нужно их недооценивать, — заметила Ангела Красота. — У них живут ведьмы. Они залетают на семафорные башни и выпрашивают у ребят кофе… по крайней мере одна из них точно так делает. Особенно когда ребята совсем неопытные и в смене нет гоблинов. А еще там и все гномьи шахты на Медянке. Не сомневаюсь, что железная дорога им пригодится.
Мокрист нахмурился.
— Ребята говорят, что это невозможно. Слишком крутой подъем, и к тому же Ланкрский мост не выдержит веса поезда. Извини. Но полагаю, можно сказать его величеству, что мы направим к ним землемеров, когда разберемся с Щеботаном. — Мокрист отложил вилку. — Вот такие дела, и кажется, впервые за долгое время у нас обоих выдался свободный вечер. Чем займемся? Как ты смотришь на предложение отпустить прислугу на вечер…
И Ангела Красота ответила с улыбкой:
— Да… И чем же мы займемся?
— Это чистая механика, — объявил Думминг Тупс, попивая чай в Необщей комнате Незримого Университета. — Только выглядит как волшебство.
— Значит, надо запретить, — решил главный философ, поддевая целый пирог на вилку. — Выглядеть как волшебство — это наша работа.
— Что ж, — сказал Наверн Чудакулли, демонстративно пропуская его слова мимо ушей, — зачем стоять на пути прогресса, если можно на нем прокатиться, прав я или нет? Кто-нибудь хочет прокатиться на поезде? Здесь так душно, и потом, не хотим же мы, чтобы люди сочли нас ретроградами.
— Но я и есть ретроград, — заметил лектор Современного Руноведения. — И горжусь этим.
— И тем не менее пора посмотреть паровозу в лицо. Господин Тупс покажет дорогу.
Волшебники выехали из университета небольшой процессией карет, которая вызвала изрядный ажиотаж на анк-морпоркском вокзале. Думминг Тупс, хорошо зная своих коллег, предупредил об их приезде заранее, и по такому случаю для волшебников пустили специальный поезд, особенно хорошо оснащенный подушками.
— Разумеется, вы поедете первым классом, господа, — сказал начальник станции, которого Думминг Тупс тщательно подготовил. — Но если угодно, кто-то из вас может прокатиться в кабине машиниста. — Он замялся и добавил: — Хотя сомневаюсь, что в ваших мантиях это будет безопасно.
Аркканцлер от души расхохотался.
— Юноша, мантия волшебника не подвержена возгоранию. Боги правые, да если бы не это, мы бы каждый день сгорали заживо еще до завтрака!
Думминг, который уже несколько раз катался на Железной Ласточке в течение последних недель, а потом вел с Диком Кексом увлеченные беседы, успел разобраться в основах механики и теперь с удовольствием наблюдал, как величайшие умы университета переживают свою первую поездку по железной дороге.
Это было короткое путешествие до Подверха и обратно, включающее ужин на полпути, который продлился дольше самой поездки. На финишной прямой декану разрешили подергать сигнальный трос на зависть всем остальным волшебникам, и на каждой остановке долго махали флажками, свистели и хлопали дверями, чтобы все волшебники успели поучаствовать в процессе. Железная Ласточка шла на всех парах, и огнеупорные волшебники по очереди забирались в кабину, заглядывали в топку и оставались довольны[36].
Вдоволь наигравшись и устав, на обратном пути в Анк-Морпорк они признали новый вид транспорта феноменальным. Главный философ хотел было поспорить, но он был слишком сыт.
— Удивительно, люди нам машут, когда мы проезжаем мимо, — воскликнул Чудакулли. — Никогда такого не видел. Кто бы мог подумать? Люди улыбаются, глядя на машину. Ты что это там записываешь, господин Думминг?
Думминг покраснел и ответил:
— Люблю отмечать проходящие поезда, знаете… Мне просто интересно… Ты словно смотришь, как будущее проезжает мимо.
Аркканцлер улыбнулся:
— Тогда нам стоит быть поосторожнее с дверями, которые закрываются, потому что будущее несется по этим рельсам очень быстро. И кто знает, что появится дальше.
Был прекрасный солнечный день. Жаворонки пели в чистом синем небе. В такой день нельзя было не радоваться жизни. Мокрист, желая сменить обстановку, решил прогуляться вокруг участка и шел пружинистым шагом вдоль проложенных рельс.
И прямо здесь в этот безупречный день… Да, здесь, вне поля зрения всех, кроме, конечно же, самого Мокриста, на рельсах, по которым должна была проехать Железная Ласточка, вывернув из-за поворота на пологий скат, ведущий к станции, он увидел два маленьких… существа. Кролики, хотелось верить ему, тут полно кроликов… Даже на участке они постоянно попадались под ноги. Но на одно мгновение весь мир замер прямо у Мокриста перед глазами, и он закружился в своей собственной вселенной, откуда выглядывал в настоящий мир.
Вот стояли паровозные амбары, там горожане выстраивались в очередь в ожидании аттракциона, а прямо здесь, на рельсах, лежало будущее железной дороги. Время замедлило ход и сосредоточилось в одном мгновении, и Мокрист был единственным свидетелем чудовищного зрелища. Как будто странная сверхскоростная партия шахмат разыгрывалась у него на глазах.
И вдруг ноги сами понесли его вперед… быстрее, быстрее, слишком запыхавшийся, чтобы крикнуть, он бросился к двум детям, которые сидели на корточках у рельсов, прижав к ним уши и хихикая, потому что те так смешно дрожали и ходили ходуном, так громко, и…
ПРЯМО ЗДЕСЬ, ПРЯМО СЕЙЧАС!
И… мимо…
Мокрист очнулся. В этом был свой плюс. В одно мгновение на него налетела Железная Ласточка и он умер — но вот он лежал и медленно приходил в себя, в белой комнате, где пахло камфарой и другими лекарствами, пахло резко и успокаивающе, и это было живое подтверждение того, что уж хотя бы нос Мокриста остался на своем месте, потому что остального тела он не ощущал вообще.
Приглушенные тихие звуки постепенно приближались и набирали громкость, складываясь в слова, обнадеживающе отчетливые и проникнутые сердечностью. На их фоне проступила фигура в белом халате, объяснявшая:
— Ему то хуже, то лучше, но хуже уже реже, а лучше — все чаще. Крепнет буквально на глазах, переломов нет, хотя приличная пара сапог погибла с концами. Но будет тебе известно, госпожа, даже у нас в больнице уже нашлись люди, которые вызвались скинуться на новую обувку.
Мокрист напрягся, силясь вырваться из полуобморочного состояния и вернуться в здесь и сейчас. Здесь и сейчас на нем не было и живого места, но в то же время на него смотрела Ангела Красота. За ней маячил внушительных размеров некто в белом халате, принадлежавший к тому типу людей, которые в юности интенсивно занимались силовыми видами спорта, да и сейчас были бы не прочь, вот если бы только живот был поменьше и кости не ломило.
Жена разглядывала Мокриста очень внимательно, словно проверяя, все ли части тела остались на своих законных местах, а врач ухватил его за руку и громогласно воскликнул:
— Кто-то там тебя бережет, господин фон Губвиг. Как чувствуешь себя? Как твой лечащий врач обязан заметить, что выскакивать на рельсы перед движущимся составом медицинские работники не рекомендуют, чего нельзя сказать об идиотски неосмотрительных проявлениях личного