Мокрист по своей природе был принципиальным противником двух часов ночи: он предпочитал, чтобы это время случалось только в жизни других людей. Находясь в дороге, он не возражал против здоровой дозы свежего утреннего воздуха — особенно на железной дороге (это напоминало отдых на лоне природы и потому казалось особенно увлекательным). Но быть разбуженным в столь поздний час в собственной постели было немыслимо. Это требовало божественного возмездия, хотя Мокрист и не стал требовать его по отношению к сэру Гарри, который заявился к нему на Лепешечную улицу, и целый ад следовал за ним по пятам.
Дворецкий Кроссли поспешил предстать перед сэром Гарри, как того требовал этикет, но тот взлетел по лестнице, подсовывая листочки с кликами под нос всякому, кто попадался на глаза, и ворвался в спальню Мокриста с громогласным криком:
— Кто-то в Чортовом лесу напортачил с паровым устройством и умудрился убить двух человек, включая себя. И знаешь еще что? Семафорщики с башни Промежа увидели взрыв, спустились и обнаружили останки, а ты знаешь семафорщиков! Новости уже разлетелись повсюду! Вместе с ошметками бедолаг, видимо. Две смерти, господин фон Губвиг. Пресса наши кишки на подвязки пустит.
К этому моменту Мокристу удалось надеть брюки нужной стороной вверх. Он выпалил:
— Но, Гарри, мы ничего не делаем в Чортовом лесу. Да, мы планировали в будущем проложить короткую ветку до Промежа, должно быть прибыльное направление, но этот случай никак с нами не связан. Кроссли, принеси, пожалуйста, сэру Гарри крепкого бренди и мягкое кресло.
— Связано, не связано, Мокрист, ты должен понимать, что пресса слетится на эту историю, как мухи на навоз.
К его огромному раздражению, Мокрист сказал:
— Верь мне, Гарри. Верь мне. Это не наша вина, и я не вижу причин для паники. С прессой я разберусь. Они должны выдвинуться в Чортов лес с рассветом, так что я, пожалуй, поеду прямо сейчас, чтобы получить фору, — сказал Мокрист.
— Это не игра! — вспылил тот.
А Мокрист бросил ему через плечо:
— Извини, Гарри, но мне помогает эта мысль.
Когда он уже спускался по лестнице, а взбешенный Гарри топал за ним по пятам, домой вернулась Ангела Красота. Иногда она работала на Гранд Магистрали по ночам. Мокристу она говорила, будто делает это для того, чтобы люди не расслаблялись, но он-то знал, что на самом деле она просто любила поздние смены ясными ночами, когда огонечки сообщений порхали с холма на холм, как светлячки.
В этом было очарование семафоров, и не только гоблины подпадали под него. Ангела Красота знала и не возражала против того, что семафорщики и семафорщицы крутили романы среди мерцающих огней. Немало предложений было сделано по ничего не подозревающему воздуху под покровом ночи, и рано или поздно на свет появлялись маленькие семафорята.
Однажды Ангела Красота сказала Мокристу:
— Семафорщиками и тем более семафорщицами становятся особые люди, поэтому пусть они женятся между собой и рожают детей нужной крови. За ними наше будущее, и упасите боги, если их супруги не будут тоже работать на семафорах. Люди с клик-башен — особый сорт, а подобное всегда тянется к подобному.
Когда Мокрист сообщил ей о новостях в Чортовом лесу, она скрылась в своем кабинете, и Мокрист услышал, как туда, топоча, сбежались гоблины, а потом на крыше застучали семафоры. Вскоре Ангела Красота направила к нему гоблина с клик-бланком, на котором он прочел: «Новости из Промежа. Тчк. Взорвался котел. Тчк. Не поезд. Тчк. Трагически унесло жизни двух человек, но наших двигателей поблизости не было. Тчк».
Это открытие только укрепило уверенность Мокриста в себе, и он хлопнул Гарри по плечу со словами:
— Прошу тебя, Гарри, успокойся. Я гарантирую, что все образуется. Мне только нужно, чтобы вы с Диком встретили меня в Чортовом лесу, и как можно быстрее. И вот еще что. Думаю, нам может понадобиться Громогласс.
Пришло время для очередного разговора с глиняной лошадью. Мокриста беспокоило то, что он собирается в долгое путешествие после такого короткого перерыва, но лошадь ответила:
— Господин, я лошадь. Быть лошадью — дело всей моей жизни, и я доставлю тебя до Чортова леса в два счета. Садись в седло, пожалуйста, и поедем.
В аллюре Мокрист нашел некую золотую середину. Лошадь из плоти и крови физически не смогла бы скакать на такой скорости, не заплетаясь ногами — но ему удалось покрыть полсотни миль до Чортова леса к рассвету без особых увечий в области пониже спины.
Первым делом он разыскал ближайший к месту происшествия трактир, который держал Эдвард Прадед. Там наливали крепкое пиво и эль. По крайней мере, так было написано на большой вывеске за стойкой, а Мокристу не хотелось спорить.
Трактирщик был уже одет. Он смерил Мокриста взглядом и сказал:
— Я так и думал, что явится кто-нибудь вроде тебя. Городской? По поводу взрыва? Журналист? Если журналист, я хочу денег.
— Нет, я представляю железную дорогу, — ответил Мокрист. — Я узнал о взрыве и приехал выяснить, что произошло.
Прадед снова оглядел его с головы до ног.
— Я все об этом знаю. Это были братья Уэсли. Желудок-то крепкий у тебя, молодой человек? Я бы мог оставить бар и все тебе показать, но тогда мне придется будить супругу, потому что кому-то надо выходить в раннюю смену обслуживать шахтеров. Они скоро сойдутся завтракать.
Мокрист услышал невысказанную просьбу и заплатил ему кругленькую сумму, после чего они вышли на улицу, и трактирщик повел его по тропинке в чащу. Эта часть леса была довольно приятна на вид и не слишком темная — идеальное место для пикника. Но чем глубже они заходили, тем яснее Мокрист понимал: то, что они обнаружат дальше, будет мало похоже на пикник.
На полянке, до которой от трактира было совсем недалеко, деревья стояли голыми, повсюду валялись спутанные ветки, а в стволах торчали остатки кузницы. Там же обнаружились и фрагменты лопнувшего котла, и некоторые врезались в могучие дубы так глубоко, что Мокрист не смог их вытащить. От дымки, витавшей на поляне, он покрывался гусиной кожей.
Он набрал в грудь воздуха и спросил:
— Что стало с телами, господин Прадед?
— А, ну да, ну да. Я убрал их к себе в погреб, там хоть прохладно. Они в ведре. И это не очень большое ведро. Два брата, отличные были парни. Тигель был умником, а Джед — кузнецом. Правда, в ведре не очень понятно, кто есть кто. Джед хвастался, что хочет однажды тоже построить железную дорогу, и честно говоря, кузнецом-то он был хорошим, но что он понимал в паровозах — кто его знает. Но он был уверен, что сдюжит, и все приятели его подначивали, — старик на секунду замялся. — Я здесь первым оказался, и тут было ничего не видать, кроме тумана, и мне это ой как не понравилось. Такой липкий и жаркий, от него наизнанку выворачивало. Вот, в общем, и все. Не о чем больше рассказывать.
Мокрист поднял голову и спросил:
— Так и задумывалось, чтобы наковальня висела на дереве?
Трактирщик перевел взгляд с него на дерево и ответил:
— А ты глазастый, господин. Так-то наковальня всегда крепко стояла на земле, но рвануло очень уж здорово.
Мокрист постарался приободриться.
— Благодарю, господин Прадед. Скоро сюда подоспеют толпы журналистов, извини за выражение, но это настоящие стервятники.
— Да нормальные ребята. Для дел хорошо. Журналисты пьют вдвое больше остальных и вдвое дольше. Приезжали как-то на обвал шахты. Знаешь, как они долго не пьянеют? — Господин Прадед в предвкушении потер руки.
Дело близилось к полудню, когда объявилась большая часть журналистов. Но всю свору заметно опередил Отто Шрик из «Правды», который всегда первым прибывал к месту событий[49].
Что до остальной репортерской шайки, то цели у всех были прямо противоположные, и каждый ждал, что остальные объяснят ему, что происходит.
Господин Прадед заколачивал денежки, готовя бутерброды с беконом, пока его жена жарила яичницу с обязательными гренками.
Мокрист объявил, что, хотя железная дорога, естественно, ни в коей мере не была замешана в инциденте, владельцы компании прибудут на место происшествия, чтобы увидеть все своими глазами, и с удовольствием ответят на вопросы журналистов. К тому моменту, когда Гарри Король и Дик Кекс появились в сопровождении Громогласса, Прадед, как заметил Мокрист, уже потихоньку начал поднимать цены на пиво, а трактир продолжал заполняться публикой со всех Равнин.
Мокрист уже выяснил от госпожи Прадед, что матушка погибших осталась горевать дома среди родных. Жила она неподалеку от трактира, и Мокрист позаботился о том, чтобы ни это обстоятельство, ни нынешнее местоположение злосчастных братьев Уэсли не стало известно шайке журналистов. И с удивлением пришел к выводу, что с его стороны это был не только рассудительный, но и человечный поступок, потому что журналисты наверняка полезли бы к старушке с вопросами вроде: «Госпожа Уэсли, что ты почувствовала, когда узнала, что твоих сыновей размотало по всей опушке?»
Когда пресса обступила новоприбывших, Мокрист, как шахматный гроссмейстер, всячески защищал своего короля — то есть сэра Гарри Короля, — отводя от него каверзные вопросы и делая вместо этого ход конем — господином Диком Кексом. Мокрист мог многому научиться у Дика. На него обрушились с вопросами типа: «Что ты скажешь нашим читателям в ответ на всеобщие опасения, что пар однажды всех угробит?»
На что Дик отвечал:
— Даже не знаю. Никогда не встречал людей, которые бы так считали. Но если не разбираться в том, что ты делаешь, пар и правда очень опасен, и мне ужасно жаль тех ребят.
Подал голос Хардвик из «Ежедневного Псевдополиса».
— До нас дошли сведения, что твой собственный паровоз лишил кого-то жизни не далее как позапрошлой ночью. Как ты это прокомментируешь, господин Кекс?
Прежде чем Дик успел ответить, вмешался Громогласс:
— У нас есть все основания подозревать вышеупомянутую особу в попытке диверсии против паровоза. Потерпевший совершал неположенные действия в неположенном месте. Несмотря на это, мы выражаем свои соболезнования по поводу летального исхода дела. Установлено, что он проник в гараж через потолочный люк — это наглядно доказывает, что ничего законного у него на уме не было. Его преждевременная кончина целиком и полностью остается на его совести.