Старый домик в лесу был именно таким, каким и представлял его Мокриц, и госпожа Уэсли расплакалась, когда он передал ей предложение Гарри. Она осталась в полной уверенности, что тот святой или ангел, и если Мокриц хоть немного понимал в жизни, то весть о благородном жесте Гарри Короля за несколько часов должна была разлететься по всему лесу. А поскольку новости путешествуют быстро, к концу дня они доберутся и до Анк-Морпорка. Мокриц хорошо знал Гарри. Это был удивительно проницательный человек с золотым сердцем, умевший плакать младенческими слезами. Поступок Гарри шел от чистого сердца, он не преследовал никакой корыстной цели, однако стоит этой новости выйти наружу, все газеты немедленно запишут его в благодетели бедняков, и он прославится. Не впервые Мокриц пожалел о собственной склонности видеть скрытый интерес во всем, что происходило в жизни, как в хорошем, так и в плохом.
– Сколько?
Обычный вопрос прозвучал как объявление войны, от которой они и впрямь оказались на волоске, когда Гарри получил смету расходов по экспресс-линии до Здеца.
Мокриц стоял на своем.
– Дик говорит, что железа везде полно, но его еще нужно выкопать, а потом отлить из него сталь, а это съедает деньги, – договорил он торопливо, пока никого не успели спустить с лестницы.
– Нужно вложить золото, чтобы извлечь сталь, Гарри, – невозмутимо добавил Дик. – У нас с литейщиками выгодный договор, но до Убервальда тысяча двести миль, а это много стали.
– Гарри, – терпеливо продолжал Мокриц. – Мне прекрасно известно, что, когда вы с Юффи только поженились, вы ломали спички надвое, чтобы их на дольше хватало. Но ты уже не тот человек. Ты можешь себе позволить эти расходы.
Они не сводили глаз с Гарри. Тот вскарабкался на самую верхушку социальной лестницы из последней канавы и гордился этим обстоятельством, но Мокриц понимал, что он сколотил свое состояние задешево, поскольку в его сфере деятельности, в общем-то, особых инвестиций не требовалось, и теперь каждый раз, когда ему предлагали за что-нибудь заплатить, Гарри воспринимал это как очередное подтверждение тому, что с миром было что-то не так.
Дик Кекс тоже понимал его ход мыслей и потому сказал:
– Я б на твоем месте вытряхнул свою копилку, скупил все железо, насколько хватит денег, и не особо бузил по этому поводу. А то потом оно вдруг как подорожает – ты же понимаешь. Спрос и предложение.
Гарри все еще смотрел на них с таким видом, как будто думал, что его хотели надуть (это в принципе было его дефолтным состоянием). А Мокриц думал: ну а на что еще тратить Гарри Королю все свои деньги?
Так что он продолжил наседать.
– Решайся, Гарри. Как постоянному клиенту с хорошей кредитной историей Королевский банк однозначно даст тебе любой заем, какой понадобится. Хотя я-то знаю, что баланса у тебя более чем достаточно, чтобы проложить рельсы до Луны и обратно и пустить по ним вереницы поездов.
Господин Громогласс пророкотал:
– Еще всегда можно продать свои акции. Это значит, что придется делить затраты, но в то же время, увы, придется делить и дивиденды. Тебе решать.
Подхватил эстафету Мокриц:
– Гарри, всякий, кто купит твои железнодорожные акции, будет заинтересован в железной дороге уже как в своей собственной. Он поддержит твое решение. Тут, как говорят тролли, «и без ума понятно». Когда дым приносит тебе такие деньги, это твой дым, и нечего на это жаловаться. Плюс, – Мокриц сделал глубокий вдох, – если разделить риски, ты можешь позволить себе обеспечить жильем железнодорожников. Чтобы они могли жить недалеко от дороги, совсем рядом, и всегда были готовы…
– Мне не нужно этого объяснять, господин фон Липвиг. Парням с моих конвейеров тоже до дома рукой подать. Разница в том, что они свое жилье строят себе сами.
– Не нужно строить дворцы, – сказал Мокриц. – Просто уютные домики с маленьким садиком, где понравится детишкам, и все будут счастливы, и дело, считай, в шляпе. Все хотят иметь работу рядом с домом. Удобно, уютно, и сколько хочешь угля в твоем распоряжении.
Гарри Король вмазал бы лично каждому, кто назвал бы его филантропом, но под всеми колючками в нем было что-то любопытно-мягонькое. Пожилые сотрудники всех рас, выходя на покой, получали пенсию – редкий зверь в Анк-Морпорке, – и Мокриц на правах управляющего банком знал про то, что крупные больничные счета имели обыкновение погашаться, когда Гарри узнавал о них. А на каждое Страшдество Гарри, ворча, как престарелый тролль с мигренью, заботился о том, чтобы на праздничные столы всех его подчиненных попадало настоящее мясо установленного происхождения, и в немалом объеме[51].
Мокриц успел хорошо узнать этого человека и потому продолжил:
– Взгляни на это с такой стороны: для человека, который сделал себя сам, делиться с другими равноценно тому, чтобы погубить собственную душу. Поэтому ты мог бы взять все риски на себя и стать богаче Креозота. Впрочем, мне кажется, Гарри, что ты и так уже богаче Креозота, и лично я, как всякий плут, считаю, что очередное состояние тебе сейчас совершенно ни к чему! И как твой банкир обязан предупредить, что распределение рисков и прибылей было бы самым разумным и социально приемлемым вариантом.
На долю секунды Мокрицу показалось, что само естество Гарри Короля рвется послать социальную приемлемость куда подальше, чтобы не мешала приличным людям заниматься честным трудом. Но от Мокрица не укрылась и его ухмылка: Гарри понимал, что это все часть решения проблемы. Все-таки патрицию нравилось, чтобы жители Анк-Морпорка чувствовали себя причастными к участи их города.
– Короче, – подытожил Мокриц, чтобы закрепить результат, – Витинари хочет дорогу до Убервальда, а он у нас самый главный начальник. А город может нехило расщедриться в плане финансов. Круговорот поездов – круговорот денег.
Щеботанская линия открывалась торжественной церемонией на анк-морпоркском вокзале, где главную роль, как ни крути, сыграли алкогольные напитки. Был пущен новый состав, получивший название «Гордость Щеботана», и об его котел была разбита бутылка шампанского высшего сорта лично маркизом де Бламанже и его супругой, которая была, как сказали бы в Щеботане, в интересном диспозисьен.
Среди всех этих празднеств только Мокриц заметил, как Дик Кекс отделился от веселой компании, чтобы вытереть котел от шипучего шампанского своим носовым платком, который моментально превратился в грязную тряпку. Он сердито посмотрел на Мокрица.
– Нельзя так, господин фон Липвиг, в двигатель лезть… Я же тут стараюсь разогнаться до сорока миль в час по ровной поверхности стланика, чтобы эти лобстеры увидели, на что мы способны.
В дебютном рейсе Мокриц присоединился к Дику и кочегару в кабине машиниста. Мимо на колоссальной скорости промелькивали заросли, а из-за каждого камня и векового дерева им вслед махали гоблины. Мокрицу показалось, что среди них он заметил Из Сумерек Темноты, но, к своему удивлению, обнаружил, что возмутительный гоблин встречал их на щеботанском вокзале. Мокрицу казалось, что мелкий гаденыш знал такие потайные ходы этого мира, которые были недоступны людям.
В остальных вагонах пассажиры замечательно проводили время, со всяческим авек плезир и буйством знаменитого антант кордиаль. Обновленные вагоны вызывали всеобщий восторг. Особенный фурор производил элегантный джентльмен, обслуживающий мужскую уборную в первом классе, который ловко подавал полотенца и объяснял правила пользования стеклянным сливным бачком, в котором плавала золотая рыбка. Рыбке нравились ощущения от смыва, а особое ситечко не позволяло водовороту унести ее.
На Центральном вокзале Щеботана их встретил большой парад, знаменовавший очередной раунд гражданской и политической сентиментальной суеты. Все проходило под аккомпанемент спиртного с финальным аккордом в виде званого ужина, устроенного в паровозном депо. И там снова звучали тосты, а потом поезд развернулся на нововведенном поворотном круге, чтобы отвезти пассажиров обратно в Анк-Морпорк, где они и разошлись по домам.
И уже совсем скоро одним дивным летним вечером Мокриц и Дора Гая по-королевски ужинали свежайшими лобстерами, доставленными из Щеботана на новейшем экспрессе «Дары моря». Они были вкусными, они стоили дешевле, чем когда-либо, и удачно сочетались со свежим кресс-салатом, который приятно пощипывал язык.
А потом были свежая клубника и мягкая постель с пушистыми подушками, и казалось, что вся эта суета стоила того.
Началось это с Верхнего Свеса в Графствах. Местные сказывали, что по ночам оттуда доносились какие-то звуки… Металлический звон, лязг и время от времени – стон корчащегося в муках металла. Все, конечно, говорили: ну, это же гоблины, чего еще от них ждать?
Такие события привлекли внимание старшего констебля Фини Наконец, прикрепленного к анк-морпоркской Страже. Фини нравилось быть прикрепленным. Так он мог быть спокоен, что если кто-нибудь начнет возражать, то придется им иметь дело с командором Ваймсом или даже с сержантом Детритом, чье появление в этом сонном захолустье пару лет назад навело немало шороху. Так что Фини оседлал своего коня и выдвинулся в Свес, получивший свое название за то, что в пламенном далеком прошлом здешний ландшафт был весь перекорежен невообразимыми пещерами и беспощадной ершистой растительностью.
Фини был порядочным и рассудительным полицейским, а такие люди, как он, всегда заводят друзей, потому что никогда не знаешь, когда они понадобятся, особенно если ты единственный полицейский в окрестностях. Хотя теоретически Фини имел напарника в лице особого констебля Кости Из Дымохода. Существовал закон, и закон был един для всех – и теперь он постановил, что гоблины были равны с людьми, а значит, закон, фактически представленный старшим констеблем Фини и его подчиненным, защищал гоблинов в здешних краях. Невероятно, но констебль разрешил своему старшему офицеру называть его Костяшом, разумно рассудив, что в случае какой передряги чем короче имя, тем удобнее звать на помощь