[52].
Фини бывал в Анк-Морпорке и гордился тем, что проходил боевую подготовку в Псевдополис-Ярде под руководством сержанта Детрита. А его напарник был куда сообразительнее небезызвестного капрала Шнобби Шноббса, так что Фини было грех жаловаться. Сейчас он даже обрадовался, когда констебль встретил его у самого входа в главную гоблинскую пещеру, где находился его кабинет, к которому местные гоблины относились чуть ли не как к святыне.
Нынче процветающая колония гоблинов гнездилась в Нижнем Свесе. Гоблины торговали изумительными горшками, и Фини всегда считал, что гончарное дело было тихим ремеслом и с громким лязгом имело мало общего. Интерьер небольшой пещеры, которая служила кабинетом Кости Из Дымохода, был не очеловечен, но огоблинен, и об этом не стоило забывать. А вот звук, доносившийся из большой пещеры за кабинетом, происходил точно не от горшков. Это был тяжелый металлический лязг. Что ж, гоблины (тут Фини запнулся, во всяком случае, мысленно) были свободными людьми, а если свободные люди хотят подолбить по железу в пределах своей огромной пещеры, то имеют полное право. Он похлопал глазами. Такой вот новый мир. Если все это не уложится у тебя в голове, перевернешься вверх тормашками.
Фини был человеком вежливым и догадался подучить гоблинский язык, что очень помогало ему в работе. День стоял солнечный, и путь до Свеса был легким и приятным, и на холмике над пещерой возвышалась клик-башня, которую, да, тоже обгоблинивали гоблины. Раздав необходимые бумаги и поручения, Фини решил спокойно переговорить со своим напарником и осторожно завел разговор о шумливых гоблинах в контексте нарушения общественного порядка. Поскольку в окрестностях гоблинского поселения проживало совсем мало людей, старший констебль Фини подозревал, что причина всех жалоб крылась в остаточной человеческой неприязни к гоблинам, которые теперь могли делать все что им вздумается и где им вздумается. Но все-таки он посоветовал перенести то, что они там делали, поглубже в пещеру.
Трескучим голосом Кости Из Дымохода ответил:
– Нет проблем, командир, держимся. Все у нас будет в порядке. Все пучком.
– Что ж, рад слышать, но откуда весь этот стук и лязг, Костяш?
– Шеф, сам же знаешь, сколько гоблинов уезжает в Анк-Морпорк работать на навозного магната Гарри Короля с железной дорогой. Знаешь же, дааа? Каждый месяц возвращаются с денежками. Никогда у нас не бывало денежек! Иногда с чертежами возвращаются. И с идеями, и с хитрючими планами.
Кости Из Дымохода поглядел на старшего офицера с некоторым беспокойством во взгляде, а Фини переспросил:
– Они крадут… идеи?
Повисло молчание, и Фини понял, что допустил промашку, но Костяш только посмеялся.
– Да не, сэр. Улучшают! Нам нравится сэр Гарри, очччень хороший начальник, но мы будем строить нашу собственную железную дорогу, гоблинскую. Чтобы кататься на ней, и никаких проблем. Мы обнаружили, что лучший способ строить железную дорогу – это не строить! А копать! Подземная гоблинская железная дорога, дааа? Все гоблины соберутся вместе, со всех пещер на свете. А сколько еще наших пещер на задворках мира. Никакого шума. Гоблины везде нужны. Что бы делала милая Дора Гая Ласска, если бы не было гоблинов на башнях? Нам можно доверять – уж не меньше, чем мы вам, людишкам, можем доверять. Удивительная подземная дорога, узкоколейная, уж конечно. Ясно? У нас даже жаргон свой! Под землей ни дождя нет, ни снега, ни упрямых ослов, ни жутких старушек. Держимся! Наконец-то свой гоблинский мир в туннелях пониже великанского мира людей. Теперь мы просвещенные гоблины. Назад пути нет.
Фини обдумывал это на пути домой, пока его лошадка мягко скакала в закат. Он не был философом и даже не знал, как это пишется, но у него из головы не выходили слова гоблина. Он думал о том, что будет, если гоблины узнают о людях все-все-все и станут жить по-человечески, потому что решат, что так лучше, чем по-гоблински? Сколько времени пройдет, прежде чем они перестанут быть гоблинами и забудут обо всем, что в них было гоблинского, даже о своих горшках? Горшки были такие хорошие, Фини несколько штук купил своей маме. Гоблины серьезно относились к горшкам, те даже по ночам искрились, но что будет потом? Неужто гоблины и впрямь потеряют интерес к своей посуде? Или люди научатся серьезному, ценному, непростому и почти волшебному гончарному искусству? Или гоблины просто станут… еще одним сортом людей? И что было бы лучше?
А потом он подумал, что, может, и ни к чему полицейскому такие рассуждения, ведь все было по закону, никаких нарушений… Впрочем, нарушения таки были, хоть и незаметные. Что-то было украдено из мира, и никто этого не замечал и не переживал об этом. А потом Фини сдался, потому что он почти добрался до дома, а его мама обещала приготовить сунь-сам-пень с морковным пюре, хотя сегодня было и не воскресенье.
Строительство самой длинной на данный момент железной дороги в мире было вопросом трудовых будней и трудовых выходных, и с каждой неделей Мокриц отъезжал дальше и дальше от города. Поездки домой, чтобы насладиться плодами собственного труда[53], становились все реже.
Вдоль тысячемильной линии новых рельсов тут и там вырастали сортировочные станции, и на каждой бесперебойно гудела работа, круглые сутки прибывали и убывали вагоны. И хотя компания старалась, чтобы рабочие были снабжены всем необходимым, следуя заветам Гарри Короля, который в интервью «Правде» сказал, что железнодорожникам необходимо сытно есть и крепко спать на хорошей постели после тяжелого трудового дня, в итоге не имело значения, была ли кровать теплой или удобной, потому что все засыпали, едва коснувшись подушки, как только предыдущие обитатели этих коек, размахивая кепками, убегали на свою смену.
Не обходилось и без вспышек чисто мужской агрессии, или как там это называлось на языке троллей, гоблинов, големов и уж конечно у горцев с жилами из натуральной стали, которые регулярно дрались между собой, непонятно за что.
Там, где новая линия шла вдоль русла реки Анк, которая истончалась по мере приближения к своему истоку высоко в Овцепикских горах, по воде сплавлялись баржи с древесиной для шпал, железной рудой, углем и прочими материалами. Литейщики работали ночи напролет, отливая рельсы, и те, кому повезло оказаться в нужном месте в хорошей защитной одежде, могли посмотреть, как они вскрывают формы и заливают в их нутро светящуюся жидкую сталь, которая плясала и жила в этот момент, как дитя преисподней. А если не повезет и ты окажешься ближе, чем надо, то и сам можешь очутиться в преисподней лицом к лицу с божеством по твоему выбору.
И все это подогревалось деньгами, деньгами, еще деньгами, нетерпеливыми инвесторами, которые превращали золото в сталь и уголь в надежде превратить уже их в еще большее количество золота.
Угольные бункеры строились повсюду на линии, и Мокриц в полной мере осознал, что паровозы и вагоны были лишь верхушкой айсберга в работе железной дороги, железной лошадкой, которую нужно было еще кормить и поить. И все это делали люди почти угольного цвета, которых ты случайно замечал, проходя мимо, и тут же забывал о них. Мокриц разбирался во всем этом, потому что он посещал все собрания и слушал, как железная дорога преподносит множество мелких задачек, которые, стоило их решить, приводили к новой загадке, полной граничных условий и дополнительных дел, которые непременно было нужно сделать перед тем, как начинать делать что-то другое. Короче, железная дорога была проблемой на колесиках. Удивительно, как еще счетная линейка Дика Кекса не раскалилась докрасна, под цвет печей, в которых он работал.
А в мастерских Швайнетауна конструировались новые паровозы. Небольшие паровозы, которые катались по увеличивающемуся в размерах участку, перегоняя другие паровозы и вагоны. Ночные поезда, медлительные и тяжелые, которые вагонами забирали грузы от фермеров, выращивающих кресс-салат, и от всех остальных, кому тоже нужно было доставить товар в город к рассвету. Новый скорый Марк II, раскрашенный в свежий зеленый цвет, и с крытой площадкой машиниста. У поездов появлялись свои названия, вроде «Дух Промежа» и «Король Псевдополиса»[54].
Крики пара перестали нарушать покой населения – они просто слились с другими звуками Анк-Морпорка, как взрывы в Гильдии Алхимиков. А один старик заметил своей старухе: «По свистку семичасового щеботанского можно сверять часы». Казалось, считаные недели прошли с того момента, когда Железная Ласточка впервые, сопя, прокатилась вокруг участка Гарри Короля, но всего за один год железнодорожная сетка расползлась по Равнинам Сто, связывая мелкие города и села по всем направлениям.
А близ этих городов и сел начинали появляться свежесколоченные домики для новых железнодорожников. Дома с ванными комнатами! С горячей проточной водой! Удобства, естественно, по-прежнему были во дворе, но канализационная система была хорошо отлажена[55]. Надо было отдать Гарри должное: если уж он за что-то брался, дело было сделано на совесть, и вдвое лучше, если вмешивалась Юффи[56].
Словно тут раньше было пустое место, которое только того и дожидалось, чтобы его заполнили. Это было время паровых двигателей, и паровой двигатель явился, как капля дождя, упавшая точно в свою лужу, а Мокриц, и Дик, и Гарри, и Витинари, и все остальные были просто брызгами непогоды.
Однажды на анк-морпоркском вокзале, когда Мокриц в очередной раз отправлялся в Сто Лат, в его купе вошла дама, представилась госпожой Джорджиной Брэдшоу и уселась, вцепившись обеими руками в свой дорогой саквояж. Когда Мокриц привстал, чтобы уступить ей место по ходу движения поезда, как того, несомненно, требовал этикет, она сказала:
– Нет-нет, благодарю, любезный, не стоит беспокоиться из-за меня. Сразу видно, что ты джентльмен.