Мокриц давно перестал носить пижонские костюмы и сшитые вручную туфли, которые наряду с комплектом официальных головных уборов служили его визитной карточкой в городе. Все это не вязалось с режимом железнодорожных работ, так что теперь он надевал замасленную рубашку, жилет и штаны с завязками на коленях. Ему нравились массивные башмаки и плоская кепка, которая как будто шла с ними в комплекте, и в них он чувствовал себя защищенным буквально с головы до пят. Но башмаки – о, эти башмаки! Тролль может свалиться тебе на голову, и от тебя мокрого места не останется, но на башмаках не будет и царапины! Подошвы были подбиты гвоздями, и каждый башмак казался Мокрицу маленькой крепостью. Ничто не страшно башмаку железнодорожника.
Сообщения находили Мокрица, куда бы ни забрасывала его служба – они прибывали поездом, гоблином, кликами, ведь в последнее время в любой глуши находилось место для башни.
Однажды ранним утром в равнинном городке под названием Малый Опух, когда проливной дождь барабанил по крышам самодельных бараков, Мокриц откинул брезент и открыл деревянную дверь перед Из Сумерек Темноты, которого нельзя было назвать промокшим до нитки только потому, что на нем не было ниток[59]. Как только гоблин нырнул под крышу, вся вода с него и вовсе испарилась.
Мокриц машинально бросил взгляд на огни местной клик-башни, и в этот самый момент она замелькала знакомым кодом: сообщение от Доры Гаи. Ее коды он знал как свои пять пальцев.
– Живо! – скомандовал он. – Бегом вон на ту башню и принеси мне это сообщение, сейчас же!
Он подождал, и в полумраке голос Из Сумерек Темноты произнес:
– Я не слышу волшебное слово, господин Мокрая Курица.
Мокриц сам себе удивился, потому что хоть от гоблина и пованивало так, что глаза слезились, это не было поводом забывать о манерах. Поэтому он поправился:
– Пожалуйста, господин Из Сумерек Темноты. Большое спасибо.
Мокриц смиренно умолк, а маленький гоблин выкатился обратно под проливной дождь и побежал к башне.
Мокриц совершил утренние процедуры, собрал вещи на случай, если сообщение вынудит его срочно отправиться в дорогу, и вышел на улицу, где, не замечая непогоды, ждала глиняная лошадь, которую нужно было разбудить – как Мокриц ни пытался, у него не выходило думать о ней как о неживой. Хотя, конечно, он вот-вот заработает себе геморрой, и никакие седельные подушки не помогут. И хотя животное теперь разговаривало, Мокрицу все-таки не хватало мелких ритуальных забот, из которых состоял уход за лошадью. Он знал, что есть такие вещи, как задать корм, подтянуть подпругу, отвести на водопой. Отсутствие подобных вещей слегка смущало Мокрица. Это было неестественно. Под проливным дождем ему казалось, что их разделяет целая пропасть.
И пока он размышлял, стоит ли дать лошади кличку – может, это поправило бы дело – господин Из Сумерек Темноты вернулся, сжимая в руке отсыревший розовенький бланк клика со смазанным текстом.
«Витинари ждет тебя на аудиенцию немедленно. Тчк. Постскриптум. При случае привези этого гоблинского зелья. Тчк. Постпостскриптум. Будешь проезжать мимо булочной – купи две буханки. Тчк. Твоя любящая жена. Тчк».
И он подумал, как же хорошо, когда тебя где-то ждут.
После несколькочасовой скачки верхом под проливным дождем Мокриц предстал перед Стукпостуком, который открыл ему дверь приемной Продолговатого кабинета. На нем красовалась модная фуражка машиниста, и секретарь вытирал грязные руки просаленной тряпкой, непременным атрибутом любого машиниста.
– Его светлость сию минуту тебя примет, господин фон Липвиг. А то ты в последнее время все крутишься как белка в колесе.
Мокриц заметил под грязными разводами и сажей загар, а фуражка сидела, страшно сказать, небрежно – термин, который прежде был неприменим к Стукпостуку.
– Я гляжу, ты много времени проводишь на железной дороге, господин Стукпостук? Тебе идет на пользу.
– О да! Его светлость отпускает меня покататься по утрам, после того как решит весь кроссворд. Сегодня поезда в центре всего, не так ли? Лорд Витинари великодушно говорит, что я держу его в курсе последних событий.
В этот момент из кабинета послышался пронзительный свист, и Стукпостук распахнул дверь настежь, открывая взору лорда Витинари в тот самый момент, когда патриций, к вящему изумлению Мокрица, поймал маленький паровозик, чуть было не сорвавшийся с гладко отполированного стола. Знакомые овальные рельсы обступали маленькие игрушечные человечки: охрана, машинисты, пассажиры, упитанный контролер с толстой сигарой, инженеры с крошечными, мастерски выполненными линеечками. Тиран поймал падающий паровоз в рукавицу, и на вощеный пол черного дерева закапали вода и масло.
– Какая удивительная вещица, не правда ли, господин фон Липвиг? – весело спросил он, стоя в клубах дыма. – Жаль лишь, что они могут ходить только по рельсам. Не могу даже представить, каким бы стал наш мир, будь у каждого свой паровой двигатель. Ужас.
Его светлость протянул руку Стукпостуку, и тот вытер ее тряпкой почище.
– Что ж, Стукпостук, господин фон Липвиг на месте, и я знаю, тебе не терпится вернуться на свою ненаглядную железную дорогу.
И Стукпостук – тот Стукпостук, который считал, что лучшие вещи в этой жизни лежат в официальных конвертах, – побежал по лестнице вниз, перепрыгивая через ступеньку, чтобы вскочить на площадку, загребать лопатой уголь, запускать двигатель, подавать свисток, вдыхать дым и сажу и быть самым удивительным из людей – машинистом.
– Объясни мне вот что, господин фон Липвиг, – сказал Витинари, когда за секретарем закрылась дверь. – Я подумал, что камень на пути может запросто пустить под откос поезд…
– Милорд, за пределами Анк-Морпорка все поезда снабжаются предохранительными решетками, это вроде плуга, если хотите. К тому же состав на полном ходу имеет внушительный вес, а сигнальщики и обходчики следят за путями.
– То есть до сих пор никаких преднамеренных диверсий замечено не было?
– Со времени покушения на Железную Ласточку несколько месяцев назад – нет, если не считать мальчишек, которые кладут на рельсы монетки, чтобы их расплющило. Это скорее такое хобби, и медь легко гнется. Как-то стихло все, согласитесь. Я имею в виду грагов и их атаки на башни и прочие вредительства. Похоже, они успокоились.
Витинари поморщился:
– Может, ты и прав. Король-под-горой такого же мнения, и командор Ваймс докладывает, что его агенты в Убервальде не регистрировали никаких волнений. Все источники говорят одно и то же. Но… Меня останавливает то, что экстремисты – они как многолетние сорняки. Могут пропасть на время, но никогда не сдаются. Боюсь, они залегли на дно и ждут своего часа.
– И когда наступит этот час, сэр?
– Я, господин фон Липвиг, задаюсь этим вопросом еженощно. Меня немного успокаивает тот факт, что паровая эра началась не с бухты-барахты, а с научного подхода и соблюдения техник безопасности. Поощряя произвол, мы только спровоцировали бы новые эпизоды, подобные тому, что произошел в Чортовом лесу. Так что… – Витинари посмотрел Мокрицу прямо в глаза. – Расскажи мне, как продвигается дорога до Убервальда?
– Неплохо продвигаемся, сэр, но у нас, так сказать, недовыполнение. Мы планировали забить золотой костыль в середине следующего месяца. Предстоит еще много работы, и в районе Граффа поезд нужно пустить под землей. Мы усиленно роем туннель, но там слишком много естественных пещерных образований.
«А потом еще мосты, – думал он. – Ты не рассказал ему про мосты».
– И, разумеется, достигнув Убервальда, мы логически продолжим путь до Орлеи.
– Этого мало, господин фон Липвиг, слишком мало. Тебе нужно ускориться. Равновесие всего мира может стоять на кону.
– Кхм… При всем уважении, милорд, это как?
Витинари нахмурился:
– Господин фон Липвиг. Я дал тебе приказ. Как ты приведешь его в исполнение, меня не касается, но ты обязан подчиниться.
Мокриц не обрадовался, когда нашел свою лошадь «обутой» – вероятно, Стражей, потому что неподалеку он увидел гогочущего стражника. Лошадь пристыженно подняла на Мокрица взгляд и сказала:
– Извини за причиненные неудобства, но я обязана подчиняться закону.
Мокриц был взбешен.
– Лошади големов такие же сильные, как обычные големы? – спросил он.
– Разумеется, господин.
– Отлично, – ответил Мокриц. – Тогда освободи себя от оков.
Замок хрустнул и раскололся, а стражник побежал навстречу Мокрицу, который уже вскочил в седло, с криком:
– Эй! Это государственное имущество!
А Мокриц крикнул ему через плечо:
– Направь счет сэру Гарри Королю, если посмеешь! Скажи, что это от Мокрица фон Липвига!
Он оглянулся, когда лошадь поскакала по Нижнему Бродвею, с радостью увидел, что стражник подбирает с земли желтые осколки, и прокричал:
– Никто не смеет стоять на пути у Гигиенической железной дороги!
Мокриц всегда предпочитал передвигаться на больших скоростях – в конце концов, на его прежнем поприще это играло жизненно важную роль – поэтому он прискакал на фабрику Гарри, загнав лошадь так, что та дышала часто, как покорительница горных вершин[60]. Соскочив на землю и для чистой видимости привязав лошадь, он спросил:
– Почему ты запыхалась? Ты же не дышишь! Големы не дышат.
– Извини. Ты просил, чтобы я была лошадинообразнее, так что стараюсь как могу. Игого, игого, господин.
Мокриц расхохотался и сказал:
– Так пойдет, Сивка… Нет, не Сивка! Как тебе нравится кличка Искра?
Лошадь подумала и ответила:
– У меня раньше никогда не было имени. Я всегда была «лошадью». Но это очень приятное чувство – знать, кто ты. Не понимаю, как я жила без имени все эти девятьсот три года. Благодарю, господин фон Липвиг.
Мокриц прошагал в кабинет Гарри с целью поговорить с ним напрямую и наедине. Тот смотрел на Мокрица целую вечность и потом сказал: