Хлоп просиял.
– Дайте нам нужные мерки, и мы мигом организуем вам образец. И к твоему сведению, господин инженер, мы не маленькие человечки. Мы больше изнутри, чем снаружи.
Он прервался, когда из леса вышел Детрит, напоминавший своим видом что-то первобытное. За ним вышел и Флюорит, выполнявший роль тяжелой артиллерии. Флюорит бережно сложил на землю два трупа и покореженную колонку.
Рыс Рыссон чертыхнулся при виде мертвых тел, а Дик расплакался. Но утро уже наступило, и время не ждало. После короткого совещания с командором Ваймсом и королем-под-горой было принято решение уезжать. Когда все заняли свои места в поезде, Мокриц и Дик попрощались с лилипутами.
– Пожалуйста, позаботьтесь тут обо всем и похороните этих ребят с почестями, с надгробным камнем, – попросил заплаканный Дик. – И если вы можете как-нибудь починить колонку…
Хлоп снова улыбнулся:
– Это же просто металл. Я разве не говорил, что мы еще и жестянщики? Как пить дать, все починим.
– Стало быть, отныне, – вмешался Мокриц, – ты и твои люди работаете на железную дорогу, а значит, вы работаете на Гарри Короля, а сэр Гарри не любит, когда с его сотрудниками случается что-то плохое, поверь мне на слово. В будущем здесь часто будут ходить поезда, и я подозреваю, в вашей жизни значительно прибавится работы. Я поставлю Гарри в известность, что вам потребуется вознаграждение.
– Какое еще вознаграждение? – не понял маленький жестянщик.
– Там узнаете, – ответил Мокриц.
Железная Ласточка тронулась в Утолежку, а лилипуты выстроились в рядок и еще долго махали вслед своими крошечными платочками даже после того, как поезд скрылся из вида.
Рыбача тем днем на озере Скок, господин Джоффри Индиго несколько удивился, когда вода в озере вдруг взяла, побулькала и исчезла, оставив после себя лишь трепыхающуюся рыбу, удивленных лягушек и одну привлекательную нимфу, которую такой поворот очень разозлил, и она плюнула в Джоффри, словно это он был виноват. Но Джоффри, написавший популярную книгу «Ловля на живца при любой погоде», решил сохранять спокойствие и подумал, что такой феномен стоит отметить на следующем собрании Общества рыболовов Скока.
Он тщательно почистил снасти и убрал все за собой, а потом услышал журчание и удивился во второй раз, когда дыра в пейзаже стала снова наполняться водой. Пока он изумленно наблюдал за этим, нифма снова плюнула в него, отчего Джоффри почувствовал себя слегка обиженным. И, хлюпая ногами по дороге домой, он думал, поверит ли ему кто-нибудь.
Когда позднее он пересказал жене события своего странного дня, она только фыркнула:
– Не стоило тебе, Джоффри, брать с собой на рыбалку флягу с бренди!
– Я и не брал, – возразил Джоффри. – Она стоит на серванте, где и всегда!
– Тогда никому больше такого не рассказывай, – решила жена. – Мы же не хотим, чтобы тебя сочли чудаком.
Меньше всего Джоффри можно было назвать чудаком, если только разговор не заходил о рыбалке, и в итоге он решил ничего не рассказывать. Потому что никому неохота выставлять себя на посмешище…
Мокриц уже начинал беспокоиться за Дика Кекса и его команду перетрудившихся инженеров. Если выдавалась минутка для сна, они залезали в спальные мешки и сворачивались калачиком на вагонных скамьях. Они ели, но ели мало. Их подгоняли только стрелки на часах и страстное желание достигнуть цели. За пределами кабины машиниста они только и говорили, что о механизмах, о колесах, о графиках, но Мокрицу было очевидно, что они выбились из сил за эти бесконечные дни, которые провели на площадке, сражаясь с разнообразными капризами паровоза.
И он решил поговорить об этом с Диком.
– Мы же можем позволить себе немного сбавить темп, чтобы вы с ребятами хоть чуть-чуть перевели дух? Насколько я понимаю, мы обгоняем график.
И в глазах Дика Мокриц увидел не безумие, но чувство более тонкое. Он был уверен, что для этого чувства не существует названия. Оно было похоже на голод по чему-то новому, и сверх того – на желание доказать, что любая вещь может усовершенствоваться до предела и остаться на этой высоте. Такое сплошь и рядом встречалось среди гоблинов, но гоблинам это не шло во вред. Люди были иными существами.
– Они не выдержат, если и дальше продолжать в том же духе, – втолковывал Мокриц Дику. – Вы все хотите только работать и совсем не спать! Клянусь, иногда мне кажется, что вы такие же механические, как Железная Ласточка, но так не должно быть, вам нужно хотя бы вздремнуть. Не будете отдыхать сейчас – отдохнете на том свете.
Внезапно Дик взвился и налетел на потрясенного Мокрица, как дикий зверь.
– Кто ты такой, чтобы это говорить, а, господин Мокриц? – почти рычал он. – Что ты создал, что построил, над чем радел? У тебя-то, я вижу, ногти все целы. Ты красиво говоришь, это правда, но что ты создал? Что ты есть?
– Я, Дик? Я, если уж на то пошло, мазут, который заставляет колеса крутиться, умы – меняться, мир – вращаться. Или еще можно сказать, что я повар, но в особом роде кулинарии. Вроде твоей счетной линейки: что-то нужно подвинуть на строго определенное расстояние и в определенный момент, и ты получишь нужный ответ. Короче говоря, Дик, я тот, кто делает идеи реальностью. Включая твою железную дорогу.
Юноша покачнулся, и Мокриц заговорил мягче:
– И я теперь вижу, что в мои обязанности входит еще и напоминать, что тебе нужен отдых. Ты выдохся, Дик. Мы неуклонно движемся к Убервальду, и, поскольку за окном светло и горы остались позади, сейчас можно без особого риска обойтись минимумом экипажа. Нам понадобятся все силы, когда мы подойдем к перевалу. Ты ведь можешь сделать перерыв?
Дик заморгал, как будто впервые видел Мокрица.
– Да, ты прав, – пробормотал он.
У Дика стал заплетаться язык, но Мокриц заметил это, и подхватил парня прежде, чем тот свалился с ног, и оттащил в спальное купе, где уложил его на кровать, и подумал, что Дик не столько провалился в сон, сколько вплыл в него. Сделав дело, Мокриц вернулся в сторожевой вагон. Ваймс пил кофе и внимательно перечитывал материалы допроса захваченных гномов, которые в неволе запели как образцовые канарейки.
– Командор Ваймс, можно тебя на минуточку?
– Какие-то проблемы, господин фон Липвиг?
– Механики работают без остановки, и им кажется, что никогда не спать – это дело чести.
– Молодежь всегда приходится этому учить. Без конца им твержу: берегите ночной сон. Спите всегда, когда есть возможность поспать.
– Это правильно, – сказал Мокриц. – Ты только посмотри на них. Непрерывно крутятся со своими линейками и изводят себя, пытаясь водить вселенную за нос.
– Тут ты прав, – согласился Ваймс, поднимаясь из-за стола.
Вместе они прошли по поезду, из-под палки заставляя инженеров хотя бы вздремнуть под угрозой гнева Гарри Короля. Пару раз Мокриц предлагал Из Сумерек Темноты напоить их каким-нибудь оздоровительным зельем. Но, разумеется, не всех сразу, а то мало ли. Никогда не знаешь, когда может понадобиться инженер.
Пока Альбрехт Альбрехтсон сидел в камере, у него было полно времени, чтобы обдумать стратегию Пламена. Тот был зеленым еще юнцом[73], но уже проявил себя как ушлый манипулятор, ищущий выгоды во что бы то ни стало и любыми средствами. Он как червь протачивал себе дорогу всюду, и Альбрехт понимал, что «червь» здесь было ключевое слово.
Быть узником Пламена было унизительно. Еда была хороша, питье тоже, хотя пиво было и не так крепко, как хотелось бы Альбрехту. Ему даже позволялось читать некоторые книги, если Пламен не считал их антигномьими – уже само это слово говорило все о напыщенном молодом выскочке, у которого молоко еще на бороде не обсохло, а ему уже не терпелось наложить лапы на целый Шмальцберг со всеми его наваристыми антигномьими шахтами.
И в этой тесной темнице Альбрехтсону приходилось терпеть своекорыстные рассуждения Пламена о роли короля-под-горой. Какая дерзость! Читать нотации ему, передовому специалисту в этом вопросе. Но злиться было рано. Злость была оружием, которое нужно отточить, и беречь, и использовать только в самый подходящий момент. Его размышления были прерваны, когда с каменной лестницы послышался шум. Самодовольный дурак снова пришел к нему, чтобы переманить на свою сторону.
Конечно, поначалу Пламен вел себя как давний приятель, который зашел пожевать крыс, но по ходу разговора Альбрехтсон замечал, как пружины приличия ослабевают и перестают его сдерживать. В конце концов, Пламен противостоял своему правителю, такое не делается с легким сердцем – такое вообще не делается. Пламен должен был отдавать себе отчет в том, какая кара постигнет всех, кто поднимет оружие на короля-под-горой. Несмотря ни на что, где-то в этой голове прятался крепкий ум, который сослужил бы хорошую службу всему гномьему роду, и еще мог ее сослужить, даже если сейчас он и принимал огарки за золото. Не секрет, что гений и безумство часто идут рука об руку.
Ключ провернулся в замке. Пришел Пламен, и выражение его лица не на шутку напугало бывшего наставника. Только тот, кто повидал жизнь, мог почуять такое, но по взгляду всегда можно определить, если кем-то движет идея. Такие типы имели холодно-липкий вид, точно такой же, какой был сейчас у Пламена.
Но Альбрехтсон все же отложил перо и спокойным голосом произнес:
– Как любезно с твоей стороны навестить меня. Насколько я понимаю, благодаря железной дороге король скоро будет здесь. Не правда ли, здорово?
В одном уголке рта Пламена выступила слюна, и он огрызнулся:
– Ты не можешь этого знать!
Альбрехтсон по-приятельски откинулся на спинку стула и ответил:
– Я научил тебя всему, что ты знаешь, юный гном, но я не научил тебя всему, что знаю я. У меня есть таланты, которые я тебе не передал.
– В них, верно, входит гадание. Только у меня есть доступ ко всей информации в Шмальцберге. Все семафорные башни бездействуют.
– Да, я слышал.