Лобсанг и Сьюзен быстрым шагом шли через безмолвные залы. Музей чем-то походил на клуб «Фигли-с» – и там и тут было бы крайне трудно определить, остановилось время или нет. Его ход и раньше был едва заметен. Монахи Ой-Донга сочли бы это весьма ценным достижением.
Сьюзен остановилась и повернулась, чтобы посмотреть на огромное полотно в позолоченной раме, занимающее целую стену длинного коридора.
– О… – тихо произнесла она.
– Что такое?
– «Битва при Ар-Гаше» кисти Блитцта, – сказала Сьюзен.
Лобсанг посмотрел на осыпающийся холст, покрытый желто-коричневым лаком. Краски выцвели и превратились в ровный слой грязи разных оттенков, но сквозь нее просвечивало нечто яростное и злобное.
– Подразумевается, что именно так выглядит преисподняя? – спросил он.
– Нет, это древний город в Клатче тысячелетия тому назад, – ответила Сьюзен. – Но дедушка рассказывал, что люди и правда превратили его в преисподнюю. Блитцт сошел с ума, когда писал эту картину.
– Грозовые облака тем не менее ему удались, – сглотнул Лобсанг. – Великолепный, э… свет…
– Посмотри, что появляется из туч, – подсказала Сьюзен.
Лобсанг, прищурившись, вгляделся в покрытые коркой кучевые облака и окаменелую молнию.
– О, понятно. Четыре Всадника. Их можно часто увидеть…
– Сосчитай еще раз, – перебила его Сьюзен.
Лобсанг присмотрелся.
– Вот двое и вот тоже дво…
– Не говори ерунды. Их пяте…
Она замолчала, вдруг заметив, куда он смотрит. Искусство его сейчас совсем не интересовало.
Два Аудитора торопливо шагали прочь от них в сторону Фарфоровой комнаты.
– Они убегают от нас! – воскликнул Лобсанг.
Сьюзен схватила его за руку.
– Не совсем, – сказала она. – Они всегда совещаются! А для этого их должно быть как минимум трое! Они скоро вернутся, надо спешить!
И она потащила его за руку в следующую галерею.
В дальнем конце они тоже заметили серые силуэты, поэтому пробежали мимо покрытых пылью гобеленов в следующий огромный старинный зал.
– О боги! Там висит картина с тремя огромными розовыми женщинами, а на них всего один… – воскликнул Лобсанг, но его уже утащили прочь.
– Не отвлекайся, ладно? Главный вход находится там! Здесь полно Аудиторов!
– Но это всего лишь старая картинная галерея! Здесь нет ничего, что могло бы их заинтересовать!
Они с трудом затормозили на скользких мраморных плитах. Широкая лестница вела на следующий этаж.
– Там мы окажемся в ловушке, – сказал Лобсанг.
– Со всех сторон проходят балконы, – возразила Сьюзен. – Бежим!
Она втащила его вверх по лестнице, затем они вбежали в арку. И замерли. Галереи занимали несколько ярусов. Находясь на втором этаже, посетители могли увидеть то, что происходит этажом ниже. А этажом ниже суетились Аудиторы.
– Что они там делают? – шепотом спросил Лобсанг.
– Я думаю, – мрачным тоном произнесла Сьюзен, – пытаются разобраться в Искусстве.
Госпожа Мандариновая была обеспокоена. Ее тело постоянно выдвигало странные требования, и работа, которую ей доверили, продвигалась крайне неудовлетворительно.
У стены стояла рама того, что совсем недавно было полотном сэра Роберта Куспидора «Повозка, застрявшая в реке». Сейчас рама была пуста. Рядом стоял аккуратно свернутый в трубку холст. Перед рамой на полу были выстроены по размеру кучки пигмента. Несколько дюжин Аудиторов расчленяли эти кучки на составляющие молекулы.
– По-прежнему ничего? – спросила она, шагая вдоль склонившихся Аудиторов.
– Ничегошеньки, госпожа Мандариновая. Пока только всем известные молекулы и атомы, – несколько дрожащим голосом ответил один из Аудиторов.
– Так, может, все дело в пропорциях? В балансе молекул? Общей геометрии?
– Мы продолжаем…
– Так продолжайте! Только быстрее!
Прочие Аудиторы, напряженно копошившиеся перед тем, что совсем недавно было картиной и в принципе оставалось таковой, поскольку все ее молекулы до последней находились в помещении, подняли на мгновение головы и тут же возобновили работу.
Госпожа Мандариновая никак не могла понять причины своей злости и оттого злилась еще сильнее. Возможно, одной из причин был странный взгляд, которым господин Белый посмотрел на нее, поручая эту работу. Аудиторы не привыкли чувствовать на себе чей-то взгляд – они никогда не смотрели друг на друга, потому что выглядели одинаково, – а кроме того, они не привыкли к мысли о том, что лицом можно что-либо сообщить. Если уж на то пошло, само лицо было им в новинку. Как и тело, которое весьма странно реагировало на выражение лица другого Аудитора, в данном случае господина Белого. Когда он посмотрел на нее своим странным взглядом, госпожа Мандариновая ощутила непреодолимое желание выцарапать ему глаза.
И сейчас госпожа Мандариновая ощущала себя багровой. Багровой от ярости, злости и так далее. Они лишились стольких возможностей. И ради чего? Ради того, чтобы общаться, шлепая друг о друга кусками кожи? Что же касается языка… Йёрккк…
Насколько она знала, за все существование вселенной ни один Аудитор не испытал чувство йёрккк. Тогда как это убогое тело обладало массой возможностей для йёрккка. Госпожа Мандариновая могла покинуть его в любой момент, но тем не менее… какая-то ее часть не хотела это делать. О, это кошмарное желание! Держаться в этом теле, не покидать его! Еще секунду, а потом еще и еще!
Кстати, о еще. Она чувствовала голод. И это тоже не имело смысла. Желудок был самым обычным мешком для переваривания пищи. Он не должен подавать команды. Аудиторы могли поддерживать свое существование, обмениваясь молекулами с окружающим пространством и используя любой местный источник энергии. Это факт.
Но попробуйте сказать это желудку. Она чувствовала его. Он находился в теле и бурчал. Ее раздражали собственные внутренние органы. Вообще на… вообще за… вообще зачем понадобилось копировать внутренние органы? Йёрккк.
Нет, это уже слишком. Ей страшно хотелось… хотелось… хотелось выкрикнуть… какие-нибудь ужасные слова…
– Дисгармония! Беспорядок!
Остальные Аудиторы в ужасе переглянулись.
Но эти слова не помогли госпоже Мандариновой.
Они почему-то лишились прежней силы. Нужно подыскать что-нибудь пострашней. Ага…
– Органы! – заорала она, довольная тем, что нашла нужное слово. – Вы на что, органы, уставились? А ну, продолжайте работу!
– Они все разбирают на мелкие частички, – прошептал Лобсанг.
– Аудиторы всегда так поступают, – ответила Сьюзен. – Считают, что только так можно во всем разобраться. Знаешь, они мне отвратительны. Действительно отвратительны.
Лобсанг украдкой посмотрел на нее. Монастырь не был раздельным учреждением. То есть, конечно, был, но официально никогда таковым не считался, потому что сама идея принять на работу женщину не приходила в голову даже тем, кто был способен мыслить в шестнадцати измерениях одновременно. Но в Гильдии Воров все понимали, что девушки ничем не уступают юношам – Лобсанг, например, с нежностью вспоминал свою одноклассницу Стефф, которая умела воровать мелочь из заднего кармана и лазать по стенам не хуже какого-нибудь наемного убийцы. В компании девушек Лобсанг всегда чувствовал себя свободно. Однако Сьюзен пугала его до смерти. У нее внутри словно существовало некое тайное, кипящее яростью место, и душу свою она отводила на Аудиторах.
Он вспомнил, как Сьюзен треснула одного из них гаечным ключом по голове. И во время этого она лишь слегка нахмурилась – так, как будто сосредоточенно исполняла некую ответственную работу.
– Ну, идем? – предложил он.
– Не, ты глянь на них, – не успокаивалась Сьюзен. – Только Аудитор способен разобрать картину на части, пытаясь понять, что именно превращает ее в произведение искусства.
– А вон там лежит огромная куча белой пыли, – указал Лобсанг.
– «Мужик с очень большим фиговым листом», – рассеянно сообщила Сьюзен, не спуская глаз с серых фигур. – Они даже часы разберут в поисках тика.
– А откуда ты знаешь, что это был «Мужикс очень большим фиговым листом»?
– Просто запомнила, где он стоял.
– Тебе, наверное, нравится искусство? – робко спросил Лобсанг.
– Я всегда точно знаю, что мне нравится, – ответила Сьюзен, по-прежнему глядя на копошащиеся серые фигуры. – И сейчас мне бы понравилась какая-нибудь пушка, да побольше… Прямо вот здесь…
– Лучше нам…
– Причем эти сволочи способны залезать к тебе в голову, если ты им это позволяешь, – продолжала Сьюзен, словно бы не слыша его. – И ты начинаешь думать: «Должен ведь быть единый закон» или: «В конце концов, не я правила придумываю». Или…
– Я действительно считаю, что нам пора уходить, – осторожно произнес Лобсанг. – И думаю я так потому, что они поднимаются по лестнице.
Она резко обернулась.
– Тогда чего ты здесь торчишь?
Они пробежали через следующую арку в галерею керамики и обернулись, только добравшись до ее конца. Их преследовали три Аудитора. Они не бежали, но в их синхронных шагах присутствовало нечто кошмарное. «Раз-два-три-мы-идем».
– Так, бежим туда…
– Нет, туда, – возразил Лобсанг.
– Вот как раз туда нам бежать не нужно! – рявкнула Сьюзен.
– Возможно, но на указателе написано «Оружие и доспехи»!
– Да? А ты умеешь хорошо владеть оружием?
– Да ты что! – воскликнул Лобсанг с гордостью и только потом понял, что она могла неправильно его понять. – Понимаешь ли, меня учили сражаться без…
– Вообще да, может, там найдется меч побольше, – проворчала Сьюзен и решительно двинулась вперед.
Когда Аудиторы появились в галерее, их было уже много больше трех. У входа замерла целая серая толпа.
Сьюзен нашла меч в экспозиции агатских доспехов. Он затупился от долгого неиспользования, но кромка его сверкала яростью.
– А может, просто побежим дальше? – предложил Лобсанг.
– Нет, все равно догонят. Не знаю, сможем ли мы их убить, но если и не сможем, то хотя бы заставим пожалеть об этом. Ты еще не выбрал себе оружие?