– Нет, потому что, видишь ли, меня учили…
– Тогда не лезь под руку. Понял?
Аудиторы наступали осторожно, что показалось Лобсангу весьма странным.
– А мы вообще можем их убить? – спросил он.
– Это зависит от того, насколько живыми они позволили себе стать.
– Но они выглядят испуганными.
– Они приняли человеческий облик, – бросила через плечо Сьюзен. – Человеческие тела. Идеальные копии. У человеческого тела на протяжении многих тысяч лет развивалось стойкое нежелание быть разрубленным пополам. И это нежелание должно ведь хоть как-то влиять на мозг, как считаешь?
Аудиторы попытались взять их в кольцо. Конечно, они нападут разом. Никому не хочется быть первым.
Три Аудитора попытались схватить Лобсанга.
Ему нравилось драться в тренировочных додзё. Разумеется, немаловажную роль в этой любви к дракам играли два фактора: оружие было тупым и никто не пытался тебя убить. Но Лобсанг добился успехов именно потому, что хорошо умел нарезать время. В любой момент мог найти ту или иную кромку. А если ты это умеешь, в размахивании руками-ногами уже нет особой нужды.
Но здесь никаких кромок не было. Не было времени, которое можно было бы нарезать.
И тогда он решил пустить в ход жуткую смесь снафу, окидоки и вообще всего остального, чему его учили. Ведь если ты будешь относиться к настоящему бою как к тренировке в додзё, то очень быстро станешь безнадежно мертвым. Так или иначе, этих серых существ нельзя было назвать достойными противниками. Они пытались схватить и прижать. Даже старушка могла бы отбиться от них.
Двое Аудиторов уже покатились по полу, и Лобсанг как раз занимался третьим, который пытался схватить его сзади за горло. Быстро сбросил захват, развернулся, занес руку для удара и… замер как вкопанный.
– Пааберегись! – вдруг услышал он оклик.
Клинок Сьюзен промелькнул рядом с его лицом.
И находящаяся перед ним голова отделилась от тела в облаке не крови, но разноцветных пылинок. Тело превратилось в облако, затем буквально на мгновение обрело форму серого плаща с капюшоном, после чего исчезло.
Лобсанг услышал еще пару глухих ударов у себя за спиной, а потом Сьюзен схватила его за плечо.
– Ты не должен сомневаться, понятно?! – рявкнула она.
– Но это была женщина!
– Черта с два! Впрочем, она была последней. А теперь пора уходить, пока еще не понабежали.
Она кивнула на вторую группу Аудиторов, которые очень внимательно наблюдали за ними с противоположного конца зала.
– Из них вышли неважные воины, – пробормотал Лобсанг, пытаясь отдышаться. – А эти что там делают?
– Учатся. Ты сможешь драться лучше, чем раньше?
– Конечно!
– Отлично, потому что в следующий раз они будут драться так же хорошо, как только что дрался ты. Ну, куда теперь?
– Сюда!
В следующем зале они увидели много-много чучел животных. Несколько веков назад на них была мода. Но здесь не было печальных, добытых на охоте медведей или престарелых тигров, с голыми лапами пошедших на охотника всего лишь с пятью арбалетами, двадцатью заряжающими и ста загонщиками. Некоторые из животных располагались группами. Очень маленькими группами очень маленьких животных.
Были лягушки, сидевшие за крошечным обеденным столом. Были собаки, облаченные в охотничьи куртки и преследующие лису в шляпке с перьями. Была играющая на банджо обезьянка.
– О нет, целый оркестр, – промолвила Сьюзен голосом полным ужаса и изумления. – Ты только посмотри на этих танцующих котят.
– Какой ужас!
– Интересно, что было, когда человек, набивший эти чучела, встретился с моим дедушкой?
– А он встречался с твоим дедушкой?
– Да, конечно, – сказала Сьюзен. – Разумеется, встречался, а мой дедушка очень-очень любит кошек.
Лобсанг остановился у лестницы, полускрытой за очень большим и очень невезучим слоном. Красный канат, от времени твердый, как стальной прут, предполагал, что эта часть не предназначена для посетителей. Данный намек подтверждался вывеской, которая гласила: «Посторонним вход абсолютно воспрещен».
– Я должен быть наверху, – ткнул пальцем Лобсанг.
– Тогда не будем задерживаться, – ответила Сьюзен, перепрыгивая через канат.
Узкая лестница вела к широкой площадке, на которой были сложены какие-то коробки.
– Чердак, – констатировала Сьюзен. – Погоди-ка… Зачем здесь этот указатель?
– «Держысь лева», – прочел Лобсанг. – Ну, может, если понадобится передвинуть слишком тяжелые штуковины…
– Ты на указатель посмотри! – велела Сьюзен. – Попробуй увидеть то, что находится перед твоими глазами, а не то, что ожидаешь увидеть!
Лобсанг послушался ее.
– Ну и глупый же указатель, – удивился он.
ДЕРЖИСЬ ЛЕВА
– Гмм. Однако весьма интересный, – промолвила Сьюзен. – Как думаешь, в какую сторону идти? Вряд ли они слишком долго будут совещаться, прежде чем пуститься за нами в погоню.
– Мы совсем близко! Любое направление подойдет!
– Любое так любое, – согласилась Сьюзен, направляясь к узкой щели между упаковочными ящиками.
Лобсанг последовал за ней.
– Что значит «совещаться»? – спросил он, когда они оказались в полумраке.
– На вывеске перед лестницей написано, что посторонним вход воспрещен.
– То есть они осмелятся нарушить запрет?
– В конце концов да. Но с очень тяжелым чувством, что так поступать нельзя. Они подчиняются правилам. Они и есть правила, в некотором роде.
– Но нельзя не подчиниться знаку «Держысь лева», кем бы ты там ни был… О, я все понял…
– Учиться так весело, да? Смотри, еще один.
СЛОНА НЕ КОРМИТЬ
– Эта вывеска, – заметила Сьюзен, – особенно хороша. Написанное на ней вообще нельзя исполнить…
– …Потому что никакого слона нет, – закончил Лобсанг. – Кажется, я начинаю понимать…
– Настоящая ловушка для Аудиторов, – хмыкнула Сьюзен, оглядывая ящики.
– Еще одна, – сказал Лобсанг. – Очень забавная, кстати.
ДАННУЮ ВЫВЕСКУ ИХНОРИРОВАТЬ
По распоряжению
– Приятный штрих, – согласилась Сьюзен. – Но мне никак не дает покоя мысль: кто их тут вообще установил?
Откуда-то снизу и сзади донеслись голоса. Они были тихими, пока не раздался вопль:
– Написано «лева», а стрелка указывает вправо! Это не имеет смысла!
– Это все вы виноваты! Мы не подчинились первому указателю! О горе тем, кто ступил на путь беспорядочности!
– Я не нуждаюсь в твоих наставлениях, ты, органическое существо! Я повысил на тебя голос, а ты…
Раздался звук, словно кто-то вдруг начал задыхаться, потом – краткий, сошедший на нет крик.
– Они дерутся там друг с другом? – спросил Лобсанг.
– Нам остается только надеяться на это. Пошли, – махнула рукой Сьюзен.
И они направились дальше по лабиринту узких проходов меж ящиками. Очень скоро они миновали вывеску, гласящую:
УТКА
– Ага, обстановка становится крайне метафизической, – заметила Сьюзен.
– Почему утка? – спросил Лобсанг.
– А и действительно, почему?
Откуда-то из-за ящиков донесся глас дошедшего до точки существа:
– Какой еще органический слон? Где слон?!
– Нет никакого слона!
– Тогда почему есть вывеска?
– Это…
…И снова едва слышное хрипение и крик, вскоре затихший. А потом… торопливые шаги.
Сьюзен и Лобсанг тихонько скользнули в тени.
– На что это я наступила? – вдруг спросила Сьюзен.
Она наклонилась и подняла с пола какую-то мягкую липкую дрянь. А когда выпрямилась, то увидела появившегося из-за угла Аудитора.
Он был, судя по безумному взгляду, весьма близок к истерике. Аудитор с трудом сосредоточил свое внимание на них, словно никак не мог вспомнить, кто они такие. Но в руке он держал меч, и держал его правильно.
За его спиной вдруг возникла фигура. Одной рукой она схватила Аудитора за волосы и отдернула его голову назад. Вторая рука взметнулась над его открытым ртом. Аудитор сопротивлялся, но недолго. Потом он словно окаменел, после чего дезинтегрировался, превратившись в крошечные пылинки, которые, покрутившись в воздухе, исчезли.
Две последние горсти попытались создать привычный силуэт плаща с капюшоном. Но и они исчезли, издав тихий вопль, который можно было услышать только через волоски на загривке.
Сьюзен пристально посмотрела на стоявшую перед ней фигуру.
– Ты… ты ведь не… Кто ты вообще такая?
Фигура молчала. Возможно, потому, что ее нос и рот были прикрыты куском плотной ткани. Толстые перчатки на руках. Это не могло не показаться странным, потому что остальные части тела были облачены в расшитое блестками вечернее платье. И норковый палантин. Плюс рюкзак на спине. И огромная нарядная шляпа с таким количеством перьев, что ради ее изготовления были полностью истреблены три редких вида птиц.
Фигура покопалась в рюкзаке и протянула, будто священное писание, клочок темно-коричневой бумаги. Лобсанг осторожно взял его в руки.
– Здесь написано «Хиггс и Микинс. Раскошный Ассортимент», – сказал он. – «Карамельный Хрусь», «Ореховый Сюприз»… Это что, конфеты?
Сьюзен разжала ладонь и посмотрела на поднятый с пола «Землянишный Выхрь». Она еще пристальнее посмотрела на фигуру.
– Как ты догадалась, что это сработает? – спросила она.
– Пожалуйста! Вам нечего бояться, – донесся сквозь плотную ткань приглушенный голос. – У меня остались только конфеты с орехами, а они очень медленно тают во рту.
– Прошу прощения? – уточнил Лобсанг. – Ты только что убила Аудитора конфетой?
– Последним «Апльсинным Кримом». Мы здесь слишком на виду. Пойдемте со мной.
– Аудитор… – выпалила Сьюзен. – Ты ведь тоже Аудитор. Да? И почему я должна тебе доверять?
– Потому что больше некому.
– Но ты одна из них, – сказала Сьюзен. – Я узнала тебя, несмотря на этот дурацкий наряд.
– Я была одной из них, – ответила леди ле Гион. – Теперь я скорее одна из меня.
На чердаке жили люди. Целая семья. Возможно, подумала Сьюзен, их пребывание здесь было законным, или незаконным, или почти законным, как это часто случалось в Анк-Морпорке, испытывавшем хронический недост