аток жилья. Жизнь бурлила на улицах города именно потому, что в помещениях для нее элементарно не хватало места. Целые семьи вырастали посменно, чтобы кровать могла использоваться двадцать четыре часа в сутки. Судя по всему, на чердак переселили свои семьи смотрители и люди, которые знали, как пройти к полотну Каравати «Три крупные розовые женщины и один клочок кисеи».
Их спасительница просто решила вселиться, так сказать, поверх. Семья или по крайней мере одна из ее смен, застыв в безвременье, сидела на скамейках вокруг стола. Леди ле Гион сняла шляпу, повесила ее на мать и распустила волосы. Затем развязала платок, закрывающий нос и рот.
– Здесь мы в относительной безопасности, – сообщила она. – Они в основном ходят по главным улицам. Добрый… день. Меня зовут Мирия ле Гион. Тебя, Сьюзен Сто Гелитская, я знаю. А вот молодого человека – нет, что несколько удивительно. Как я понимаю, вы пришли сюда, чтобы уничтожить часы.
– Остановить их, – поправил Лобсанг.
– Подожди, подожди, – вмешалась Сьюзен. – Ерунда какая-то. Аудиторы ненавидят все, что касается жизни. А ты Аудитор, не так ли?
– Понятия не имею, кто я такая. – Леди ле Гион вздохнула. – Знаю только, что сейчас поступаю так, как Аудитор поступать не должен. Мы… их… нас нужно остановить!
– Конфетами? – вскинула брови Сьюзен.
– Мы впервые узнали, что такое вкус. Это чувство нам враждебно. У нас нет от него защиты.
– Но… конфеты?
– Сухое печенье едва не убило меня, – пояснила ее светлость. – Сьюзен, ты вообще можешь себе представить, что это такое, впервые в жизни почувствовать вкус? Мы создали наши тела идеальными. Абсолютно идеальными. Их вкусовые сосочки были новенькими, неиспорченными. Сама вода действует на нас как вино. А конфеты… Тут даже мозг отказывает. Ничего не остается, кроме вкуса. – Она вздохнула. – Какой прекрасный способ умереть.
– Но на тебя, судя по всему, вкус не действует, – с подозрением заметила Сьюзен.
– Повязка на лице и перчатки, – объяснила леди ле Гион. – Однако и в них я себя едва сдерживаю. О, совсем забыла о приличиях. Присаживайтесь же, прошу вас. Подвиньте ту малышку.
Лобсанг и Сьюзен переглянулись. Леди ле Гион заметила это.
– Я сказала что-то не то?
– Мы не относимся к людям как к мебели, – ответила Сьюзен.
– Но они же об этом никогда не узнают, – удивилась ее светлость.
– Зато мы узнаем, – пояснил Лобсанг. – В этом все дело.
– А, понятно. Мне еще столькому предстоит научиться. Боюсь, в понятии «быть человеком» слишком много нюансов. Значит, ты, молодой человек, сможешь остановить часы?
– Пока не знаю как, – ответил Лобсанг. – Но мне… мне кажется, я должен это знать. Во всяком случае, я попробую.
– А часовщик должен знать? Он здесь.
– Где? – рявкнула Сьюзен.
– Чуть дальше по коридору, – сказала леди ле Гион.
– Ты принесла его сюда?
– Он едва передвигал ноги. Серьезно пострадал в драке.
– Что? – насторожился Лобсанг. – Как он мог вообще передвигать ноги? Мы находимся вне времени!
Сьюзен собралась с духом.
– Он носит свое время с собой. Как и ты. Он твой брат.
И это было ложью. Но он еще не был готов к правде. Он и ко лжи-то не был готов, судя по выражению лица.
– Близнецы, – сказала госпожа Ягг. Она взяла свой бокал, посмотрела на него и поставила на стол. – Родился не один ребенок, а близнецы. Мальчишки. Но…
Она посмотрела на Сьюзен взглядом, похожим на термическое копье.
– Ты думаешь: «Ну вот сидит передо мной какая-то карга, сплетница-повитуха», – сказала она. – Думаешь: «Ну что она может знать?»
Сьюзен из вежливости решила не лгать.
– Часть меня так и подумала, – призналась она.
– Отличный ответ! Часть нас может думать что угодно, – хмыкнула госпожа Ягг. – Часть меня, например, думает: «Почему эта надменная соплячка разговаривает со мной как с пятилетней девчонкой?» Но большая часть меня думает: «У нее и без меня куча проблем, и повидала она многое из того, что человеку видеть вообще не положено». Напоминаю, часть меня, а значит, и я. Видеть то, что человеку видеть не положено… именно это и делает нас людьми. В общем, девонька… если у тебя есть мозги, то часть тебя думает: «Передо мной сидит ведьма, видевшая моего деда много раз, когда сидела у ложа больного и когда оно вдруг превращалось в смертное ложе. В общем, если она готова плюнуть ему в глаза, когда настанет ее время, то я позволю ей сейчас высказаться». Ясненько? И пусть все наши части остаются при нас, – она вдруг подмигнула Сьюзен, – как однажды сказал его святейшество артистке.
– Совершенно с тобой согласна, – кивнула Сьюзен. – Абсолютно.
– Вот и ладушки, – ответила госпожа Ягг. – Значится… близнецы… Это были первые ее роды, и она не привыкла к человеческому облику, ну, то бишь нельзя ожидать нормального поведения, если ты сама не совсем нормальная… Да и «близнецы» – это немного неправильное слово…
– Брат… – повторил Лобсанг. – Часовщик?
– Да, – подтвердила Сьюзен.
– Но я был найденышем!
– Как и он.
– Я хочу увидеть его!
– Не слишком удачная мысль, – сказала Сьюзен.
– Меня не интересует твое мнение, спасибо. – Лобсанг повернулся к леди ле Гион. – По этому коридору?
– Да. Но он спит. По-моему, часы слегка расстроили его рассудок, а кроме того, во время драки он получил удар по голове. Он говорит во сне.
– Что именно?
– Последнее, что он сказал, прежде чем я отправилась искать вас, было: «Мы совсем близко! Любое направление подойдет!» – ответила ее светлость. Она настороженно переводила взгляд с Лобсанга на Сьюзен и обратно. – Я опять сказала что-то не то?
Сьюзен закрыла глаза ладонью. Ну и ну…
– Это я сказал, – пояснил Лобсанг. – Сразу после того, как мы поднялись по лестнице. – Он пристально посмотрел на Сьюзен. – Близнецы, да? Я где-то слышал об этом! Второй думает то же, что и первый?
Сьюзен вздохнула. «Иногда, – подумала она, – я веду себя как настоящая трусиха».
– Нечто вроде того, – кивнула она.
– Я хочу увидеть его, даже если он не может видеть меня!
«Проклятье», – подумала Сьюзен и поспешила вслед за Лобсангом, решительно шагавшим прочь по коридору. Аудитор с обеспокоенным видом последовала за ними.
Джереми лежал на кровати, пусть даже она была ничуть не мягче любой другой поверхности в этом лишившемся времени мире. Лобсанг остановился и присмотрелся.
– Он… похож на меня, – пробормотал он.
– Да, конечно, – согласилась Сьюзен.
– Может, чуть худощавей.
– Возможно.
– Другие… морщинки на лице.
– Жизнь его тоже была другой, – сказала Сьюзен.
– Как ты узнала о нас? Обо мне и о нем?
– Моего дедушку, э… всегда интересовали подобные вещи. А кое-что выяснила сама, – уклончиво промолвила она.
– Почему кто-то нами заинтересовался? В нас ведь нет ничего особенного.
– Это достаточно сложно объяснить. – Сьюзен посмотрела на леди ле Гион. – Насколько безопасно здесь оставаться?
– Таблички немного сбили их с толку, – ответила ее светлость. – Они стараются их обходить. Я… как бы это сказать… позаботилась о тех, кто преследовал вас.
– Тогда я предлагаю тебе присесть, господин Лобсанг, – медленно произнесла Сьюзен. – Возможно, будет лучше, если я все-таки расскажу о себе.
– Да?
– Моего дедушку зовут Смерть.
– Ничего себе имечко. Кроме того, смерть – это конец жизни. Как смерть… может быть личностью?..
– СЛУШАЙ ВНИМАТЕЛЬНО, КОГДА Я РАЗГОВАРИВАЮ С ТОБОЙ…
Ветер пронесся по комнате, мигнул свет. Тени пролегли по лицу Сьюзен. Вокруг ее тела появилось тусклое голубоватое свечение.
Лобсанг проглотил мгновенно возникший комок в горле.
Свет померк. Тени исчезли.
– Есть процесс, который называют смертью, а есть личность, которую называют Смертью, – пояснила Сьюзен. – Так получилось. А я – внучка Смерти. Ты успеваешь за ходом моей мысли?
– Успеваю, но до этого момента ты казалась мне вполне обычным человеком, – пробормотал Лобсанг.
– Мои родители и были обычными людьми. Есть генетика, а есть генетика. – Сьюзен помолчала. – Ты тоже выглядишь вполне по-человечески. Ты удивишься, узнав, насколько популярен в этих частях света человеческий облик.
– Но я и есть человек.
Сьюзен улыбнулась, и ее улыбка, появись она на лице человека, не столь уверенного в себе, могла бы показаться… нервной.
– Да, – сказала она. – И нет.
– Нет?
– Возьмем в качестве примера Войну, – предложила Сьюзен, слегка изменив тему разговора. – Крупный такой мужчина, любит похохотать, иногда после еды издает непристойные звуки. Вполне обычный человек, мало чем отличающийся от ближнего своего. А ближе всего к нему Смерть. У него тоже почти человеческий облик. А все потому, что люди привыкли давать обличья своим идеям… Они мыслят образами. Человеческими образами…
– А можно вернуться немного назад? К тому моменту с «да» и «нет»?
– Твоя мать – Время.
– Никто не знает, кто моя мать!
– Я могу отвести тебя к повитухе, – пожала плечами Сьюзен. – Твой отец нашел лучшую из лучших. Она приняла тебя. Повторяю, твоя мать – Время.
Лобсанг застыл с открытым ртом.
– Мне было проще, – продолжила Сьюзен. – Когда я была маленькой, родители разрешали мне навещать дедушку. Тогда я думала, что у каждого дедушки есть длинный черный плащ и бледный конь. А потом папа с мамой решили, что, возможно, такая среда не слишком хорошо влияет на ребенка. Их вдруг начало волновать, какой я вырасту! – Она невесело рассмеялась. – Знаешь, я получила достаточно странное образование. Математика, логика и все остальное. А потом, когда я была чуть младше тебя, в моей комнате вдруг появилась крыса, и оказалось, что все мои знания не соответствуют действительности.
– Я – человек! Веду себя как человек! Я догадался бы, если б…
– Ты вынужден был жить в этом мире. Иначе как бы ты научился быть человеком? – сказала Сьюзен самым ласковым тоном, на который только была способна.