– ДА. Э… НО НЕКОТОРЫЕ ИЗ НАС СТАЛИ ПРОЯВЛЯТЬ ИНТЕРЕС, Э-Э, КОТОРЫЙ БЫЛ НЕСКОЛЬКО БОЛЕЕ…
– Интересным?
– …ЛИЧНЫМ. Я, ПО-МОЕМУ, КАК-ТО УПОМИНАЛ ПРИ ТЕБЕ О… ПЕРСОНИФИКАЦИИ ВРЕМЕНИ…
– Да, но весьма туманно. Сказал только, что она, то есть Время, живет в стеклянном дворце.
Сьюзен испытывала легкое, немного постыдное, но весьма приятное удовольствие, видя Смерть смущенным. Сейчас он был похож на человека, которого заставили вытащить из шкафа давным-давно хранящийся там скелет.
– ДА. Э… ДЕЛО В ТОМ, ЧТО ВРЕМЯ ВЛЮБИЛАСЬ В ЧЕЛОВЕКА…
– О, как романти´к! – воскликнула Сьюзен, нарочно произнося данное слово, как это принято в Орлее.
Она понимала, что ведет себя как испорченный ребенок, но жизнь в качестве внучки Смерти нельзя было назвать легкой, поэтому иногда у Сьюзен возникало непреодолимое желание досадить деду.
– А. КАЛАМБУР. ТО ЕСТЬ ИГРА СЛОВ, – устало произнес Смерть. – ХОТЯ ПОДОЗРЕВАЮ, ТЕБЕ ПРОСТО ЗАХОТЕЛОСЬ ПОВРЕДНИЧАТЬ.
– Так или иначе подобные события частенько происходили в древности, – сказала Сьюзен. – Поэты постоянно влюблялись в лунный свет, гиацинты или еще что-нибудь, а богини вечно…
– НО ЭТО СОБЫТИЕ БЫЛО РЕАЛЬНЫМ, – сказал Смерть.
– Насколько реальным?
– У ВРЕМЕНИ РОДИЛСЯ СЫН.
– Но каким образом…
– У ВРЕМЕНИ РОДИЛСЯ СЫН. ПОЧТИ СМЕРТНЫЙ. ТАКОЙ ЖЕ, КАК ТЫ.
Тик
Члены Гильдии Часовщиков навещали Джереми раз в неделю. Визиты не были официальными. Все равно нужно было либо передать ему заказ на новую работу, либо забрать выполненную, ведь паренек был настоящим гением, что бы о нем ни говорили.
А также во время этих визитов можно было исподволь убедиться в том, что юноша принимает лекарство и крыша у него более-менее на месте.
Уж кто-кто, а часовщики прекрасно понимали, что сложный механизм человеческого мозга легко может дать сбой. Члены Гильдии в основном были очень щепетильными, занудными людьми, вечно стремящимися к нечеловеческой точности, и это, разумеется, не могло не сказываться. Могли возникнуть определенные проблемы. Ведь заводятся не только пружины. В комитет Гильдии входили большей частью добрые и отзывчивые люди. С коварством они были мало знакомы.
Доктор Хопкинс, секретарь Гильдии, весьма удивился, когда дверь мастерской Джереми открыл человек, который, судя по всему, пережил некий ужасный несчастный случай.
– Э… я пришел навестить господина Джереми, – вымолвил он.
– Йа, фэр. Герр мафтер дома, фэр.
– А ты, гмм…
– Игорь, фэр. Мафтер Джереми бывайт фтоль любезен, что принимайт меня на работу, фэр.
– Ты работаешь на него? – уточнил доктор Хопкинс, рассматривая Игоря с головы до ног.
– Йа, фэр.
– Гм… Ты, видимо, слишком близко подошел к какому-то опасному механизму?
– Найн, фэр. Он в мафтерфкой, фэр.
– Господин Игорь, – спросил доктор Хопкинс, когда искалеченная рука втащила его в дом, – а известно ли тебе, что господин Джереми должен принимать лекарство?
– Йа, фэр. Он чафто об этом упоминайт.
– А он, гмм, ну, состояние его здоровья…
– Зер гутт, фэр. Работа увлекайт его на всю голову, фэр. Глаза горяйт, хвост виляйт.
– Хвост, значит, виляйт? – едва слышно повторил доктор Хопкинс. – Гмм… Вообще-то господин Джереми, как правило, обходится без слуг. Последнему своему помощнику он запустил часами в голову.
– Правда, фэр?
– Гмм, а тебе в голову он часами не бросался?
– Найн, фэр. Он выглядейт вполне нормально, – сказал Игорь, человек с четырьмя большими пальцами и швом вокруг шеи. Он открыл дверь в мастерскую. – Герр мафтер, к вам приходийт доктор Хопкинф. Я приготовляйт чай, фэр.
Джереми, вытянувшись в струнку, сидел за столом. Глаза его и правда горели.
– А, доктор! – воскликнул он. – Как любезно с вашей стороны навестить меня!
Доктор Хопкинс окинул взглядом мастерскую.
Он заметил явные изменения. Чуть сбоку на подставке стоял достаточно большой кусок оштукатуренной стены, весь испещренный карандашными надписями и эскизами. Верстаки, на которых обычно лежали часы, пребывающие на разных этапах сборки, сейчас были завалены обломками кристаллов и толстыми стеклянными панелями. Очень сильно пахло кислотой.
– Гмм… Что-то новенькое? – спросил доктор Хопкинс.
– Да, доктор. Я исследовал свойства некоторых сверхплотных кристаллов, – ответил Джереми.
Доктор Хопкинс вздохнул с облегчением.
– А, геология. Прекрасное хобби, прекрасное! Очень рад. Знаешь, постоянно думать только о часах – это крайне вредно, – бодро, с легким оттенком надежды добавил он.
Лоб Джереми покрылся морщинками, так, словно мозг, скрывающийся за ним, попытался объять эту странную и доселе неведомую концепцию.
– Да, – сказал наконец Джереми. – Доктор, а вы знаете, что октират меди вибрирует с частотой ровно два миллиона четыреста тысяч семьдесят восемь колебаний в секунду?
– Так часто? – изумился доктор Хопкинс. – Ну и ну.
– Именно так. А луч света, проходящий через естественную призму октивиумного кварца, расщепляется только на три цвета.
– Поразительно, – признал доктор Хопкинс, подумав про себя, что Джереми выглядит более-менее и вообще-то могло быть куда хуже. – Гмм… Мне кажется или здесь действительно пахнет чем-то… острым?
– Канализация, – пояснил Джереми. – Мы чистили трубы. Кислотой. Поэтому нам понадобилась кислота. Чтобы прочистить канализацию.
– Канализацию, значит?
Доктор Хопкинс заморгал. В мире канализации он чувствовал себя неуверенно. Вдруг раздался треск, и в щели под кухонной дверью замерцал голубоватый свет.
– Твой слуга, гм, Игорь… – вспомнил доктор Хопкинс. – С ним все в порядке?
– Да, доктор, спасибо, что поинтересовались. Кстати, он из Убервальда.
– О. Большая страна… Убервальд. Очень большая. – Больше об Убервальде доктор почти ничего не знал. Он нервно откашлялся и добавил: – Я слышал, там встречаются несколько странные люди.
– Игорь говорит, что никогда не имел с такими людьми ничего общего, – спокойным тоном уверил Джереми.
– Отлично-отлично. Очень хорошо, – обрадовался доктор. Застывшая на губах Джереми улыбка начинала действовать ему на нервы. – Я, гм, заметил много швов и шрамов на его теле.
– Да, это этническое.
– Этническое, значит?
Доктор Хопкинс сразу успокоился. Он относился к тем людям, которые в любом человеке видят что-то хорошее. Просто… город очень изменился по сравнению с тем, каким был в его, доктора Хопкинса, детстве. Появились всякие гномы, тролли, големы и даже зомби. Конечно, доктору Хопкинсу нравилось далеко не все, что происходило в городе, но многое было, так сказать, этническим, а возражать против этого просто глупо, вот он и не возражал. Назвав проблему этнической ты словно бы решал ее, сделав вид, что если она и существует, то не здесь и не сейчас.
Свет под дверью погас. Через мгновение появился Игорь с двумя чашками чая на подносе.
Доктор не мог не признать, что чай был отличным, но от паров кислоты в воздухе слегка слезились глаза.
– Гмм, а как продвигается работа над новыми навигационными таблицами? – спросил он.
– Имбирное печенье, фэр? – раздался над его ухом голос Игоря.
– О, э… Да, конечно. Очень вкусно, герр Игорь.
– Бери фразу два, фэр.
– Благодарю, – произнес доктор Хопкинс, осыпав окрестности крошками. – Итак, навигационные таблицы, – повторил он.
– Боюсь, тут мне почти нечем похвастаться, – сказал Джереми. – Я был слишком занят изучением свойств кристаллов.
– Да-да, ты говорил. Мы, конечно, благодарны за каждую минуту, которую ты счел должным потратить на наши затеи, – поспешно промолвил доктор Хопкинс. – А еще позволь, гм, заметить, мне очень приятно видеть, что ты нашел новое увлечение. Слишком сильная сосредоточенность на одном, гм, предмете способствует развитию всяких дурных мыслей.
– Я принимаю лекарство, – напомнил Джереми.
– Да, конечно. Э… кстати, я как раз проходил мимо аптеки… – Доктор Хопкинс достал из кармана большой, завернутый в бумагу флакон.
– Спасибо. – Джереми показал на полку за своей спиной. – Как видите, лекарство почти кончилось.
– Да, я так и предположил, – поддакнул доктор Хопкинс таким тоном, словно часовщики и не думали следить за уровнем жидкости в стоявшей на полке бутылке. – Ну, мне пора. Очень рад, что ты увлекся кристаллами. В детстве я коллекционировал бабочек. Прекрасно, когда у тебя есть хобби. Я был счастлив, словно маленький жаворонок, стоило только взять в руки морилку и сачок.
Джереми по-прежнему улыбался. В его улыбке было что-то стеклянное.
Доктор Хопкинс залпом допил чай и поставил чашку на блюдце.
– Что ж, мне действительно пора уходить, – пробормотал он. – Так много дел. Не хочу отвлекать тебя от работы. Кристаллы, значит? Просто чудесно. Такие красивые.
– Вы так считаете? – спросил Джереми. И вдруг задумался, как будто решая какую-то незначительную проблему. – Ах да. Игра света. Его образы.
– Блестючие такие, – добавил доктор Хопкинс.
Игорь поджидал доктора Хопкинса у входной двери. Он кивнул.
– Гмм… Ты уверен насчет лекарства? – шепотом спросил доктор Хопкинс.
– Йа, фэр. Цвай раз в день глотайт ложка ф верхом.
– Отлично. Иногда он становится немного… э… плохо ладит с людьми, в общем.
– Йа, фэр?
– У него, гм, легкий крен насчет точности.
– Йа, фэр.
– Что в целом совсем неплохо. Точность прекрасна, – промолвил доктор Хопкинс и понюхал воздух. – До определенного момента, конечно. Всего тебе доброго.
– И тебе того же, фэр.
Когда Игорь вернулся в мастерскую, Джереми осторожно наливал лекарство в ложку. Когда ложка наполнилась, он опорожнил ее в раковину.
– Меня проверяют, понимаешь? Думают, я не замечаю.
– Уверен, они желайт только добра, фэр.
– Увы, но я теряю ясность мысли, когда принимаю лекарство, – сказал Джереми. – Без него я гораздо лучше себя чувствую, как мне кажется. Это лекарство меня замедляет. Я начинаю отставать.