Ближайшим последствием стала возросшая необходимость в лукаянах (с Багамских островов) и рабах с Жемчужного Берега. Севильский генуэзец Жакоме де Кастельон (Кастильоне) продолжал посылать экспедиции на север, к Багамам, и на юг, к побережью, осуществляя своеобразную смесь порабощения и обращения. Также велась и торговля: оружие и в особенности вино к 1518 году оказались востребованы Чирибичи в Южной Америке, в то время как бесполезные острова систематически лишались своего населения уже в течение пятнадцати лет{1534}. Это также заставило настоятелей просить о большем количестве черных рабов{1535}.
Обсуждение дел Индий в Сарагосе было прервано. Сначала, 7 января 1519 года, кортесы Арагона оказали Карлу поддержку и выделили деньги. Карл с легким сердцем отправился в Каталонию, дабы встретиться с местными кортесами в Барселоне. Король без всякой помпы прибыл в Лериду. Но, будучи в этом каталонском городе, 24 января он получил новости о событии, изменившем историю Испании и всех ее владений: его дед, император Максимилиан, который казался бессмертным, 12-го числа скончался в Вельсе в Верхней Австрии. Последние месяцы императора мучил сифилис. Его боли лишь слегка облегчались применением «индейского» дерева (madera de Guayana), которое, как и болезнь, которую оно должно было смягчить, пришло из Америки{1536}.
Папа Лев Х из семейства Медичи тут же выдвинул в императоры короля Франциска I Французского. Но Карл был опасным соперником. В этих условиях кому бы то ни было в Испании трудно было привлечь его внимание к какому-либо местному делу, не говоря уж об Индиях. Канцлер Гаттинара был одержим имперской мечтой чуть ли не больше Карла. Поэтому многое, что произошло в Индиях, осталось незамеченным в метрополии.
Так, в начале 1519 года Альварес де Пинеда начал исследовать берег между Флоридой и Миссисипи. Этот регион он назвал Амихель. То, что он впервые увидел реку Миссисипи, ставит его в ряды ведущих исследователей этого поколения. К сожалению, он, похоже, не оставил записей об увиденном. Затем Диего Веласкес, губернатор Кубы, послал еще одну экспедицию на запад с целью пройти по следам Фернандеса де Кордова и Хуана Грихальвы. Это было поручено его собственному экс-секретарю, опытному эстремадурцу Эрнану Кортесу. Мало кто в Испании знал об экспедиции, а когда узнали, то не особо придали этому значения. Даже Лас Касас и не знал о ней, и не интересовался.
Тем временем судья Суасо в Санто-Доминго согласился с тем, что индейская рабочая сила все же необходима, и весной дал разрешение Диего Кабальеро, главному счетоводу Эспаньолы, а также Антону Кансино отправиться в земли, столь маняще называемые «запретными», в поисках рабов – как говорилось в материалах следствия по его делу. Он дал такое же разрешение таким торговцам, как Бастидас и Фернандес де лас Варас{1537}.
Настоятели, все еще ожидавшие прибытия Фигероа, дабы освободиться от своей ответственности, смирились с этим, хотя и отказались давать на это официальное разрешение без одобрения короля. Затем 24 января Фонсекой был подписан декрет, дававший другим севильским генуэзцам, Адаму де Вибальдо (Рибальдо) и Томасу де Форнари, брату Доминго, монополию на продажу черных рабов, доставленных им Горрево{1538}.
Король же отправился в монастырь Вальдонсельи возле Барселоны и стал готовиться к официальному вступлению в этот город. Секретари Кобос и Падильа направились вперед, дабы начать переговоры с местными чиновниками. Вернувшись в Молинс-дель-Рей, они направились обратно в Барселону с доктором Галиндесом де Карвахалем{1539}. Следующей ночью Карл вступил в Барселону инкогнито, дабы самому посмотреть на город. На следующий день он прибыл в Барселону со всем размахом, но даже тогда он думал о потенциальной германской империи и под пение хора собора провел церемонию принятия десяти испанских вельмож в бургундский орден Золотого Руна{1540}.
В то же время Гаттинара и Лаксао продолжали обсуждения с Лас Касасом, и, похоже, им действительно понравились его речи. Сам король также начал склоняться к его идеям. Король предложил для принятия решения по предложению Лас Касаса касательно побережья Южной Америки составить комитет из советников, которых священник сам изберет. Лас Касас выбрал Хуана Мануэля, опытного и проницательного дипломата, возглавлявшего партию короля Филиппа, Алонсо Тельеса и Луиса Манрике, летрадос, которых Лас Касас одобрял. К ним присоединился Франсиско де Варгас, казначей Кастилии.
Подготовка комитета дала Лас Касасу время на отшлифовку своих замыслов. Он сделал их еще более привлекательными. Теперь он хотел отправить пятьдесят поселенцев, которых стали бы называть рыцарями Золотой Шпоры, что еще больше отдавало благородной рыцарской романтикой, чем его первое предложение. Их должны были сопровождать двенадцать францисканских или доминиканских миссионеров, а также десять индейских переводчиков, и они должны были искать жемчуг, выделяя пятину королю, если место добычи было известно, и лишь двенадцатую часть, если оно было новым. Несколько мнимых финансовых сделок подогревали интерес Короны и колонизаторов. Лицензия позволяла каждому партнеру иметь трех африканских рабов первоначально и семь позднее{1541}.
Дискуссия в Совете королевства началась с обсуждения этой темы и завершилась кампанией против лично Лас Касаса. Но в то время это казалось не столь важным. Самым важным событием в истории Испанской империи происходило в церкви Святого Варфоломея во Франкфурте, где король Карл I Испанский был, в свое отсутствие, избран императором Карлом V. (В то время было семь имперских избирателей – четверо мирян и трое архиепископов.)
Победа не была неизбежной. Франциск I, король Франции, стремился к имперской короне и, судя по его недавним военным успехам, казался наиболее успешным кандидатом. Короля Генриха Английского, все еще бывшего в здравом уме и счастливо жившего со своей женой, Екатериной Арагонской, теткой короля Карла, тоже не стоило списывать со счетов. Один или двое из электоров сами являлись кандидатами – например Фридрих Саксонский или Иоахим Бранденбургский. Папа, видя, что король Франции может и не выиграть, стал поддерживать первых двух в качестве альтернативы. Карл ему не нравился по одной простой причине – он не хотел, чтобы императором стал тот, кто уже являлся королем Неаполя!
Король Франции заранее с помощью своих опытных послов старался создать впечатление неисчерпаемости своих финансовых ресурсов. Его богатая мать, Луиза Савойская, действительно дала сыну много денег, да и его владения были гораздо более централизованными, чем у Карла, так что найти деньги ему было легче. Однако Франциск не мог с легкостью получить деньги в Германии. Яков Фуггер, самый могущественный банкир того века, отказался его спонсировать; а деньги в валюте были необходимы для имперских выборов. У каждого избирателя была своя цена.
Карл сначала обратился к Вельзерам из Аугсбурга, затем к Филиппо Гвальтеротти из Флоренции. Ему дали обязательство выдать 133 000 и 55 000 рейнских флоринов соответственно, последний заем страховался у генуэзцев Форнари и Филиппо Гримальди. В контрактах говорилось, что деньги будут выданы лишь в том случае, если Карл будет избран императором. В феврале 1519 года расписки были отданы на хранение Якову Фуггеру. Вместе они стоили более 300 000 мараведи, но этого было далеко не достаточно{1542}. Форнари были из тех, кто в итоге получил прибыль от лицензии Карла на продажу африканских рабов в Америке, но нет никаких доказательств финансовой связи между ними и королем в то время.
Эрцгерцогиня Маргарита, мудрая тетушка Карла и некогда его приемная мать, напрямую обратилась к Якову Фуггеру, являвшемуся нервным узлом всей немецкой банковской системы. После длительной дискуссии он сделал предложение на полмиллиона флоринов. Четыре года спустя Фуггер напишет письмо Карлу: «Всем известно и ясно как Божий день, что если бы не я, то не получить вам римскую корону»{1543}. То же самое могла сказать и эрцгерцогиня{1544}.
Как были потрачены полученные деньги, весьма любопытно. Из электоров архиепископ Майнца, Альберт Бранденбургский, получил 113 200 флоринов золотом – 100 000 для него, остальное для его свиты. Возможно, это позволило ему заплатить Альбрехту Дюреру за прекрасную гравюру, которую Альбрехт ему сделал в том же году. Архиепископ Кельна, Герман фон Вайд, получил 50 000 флоринов, 12 800 из которых предназначались его свите; а архиепископ Тревесский, Рихард, получил более 40 000 флоринов, из которых почти 20 000 пошло его прислуге. Пфальцграф Рейнский, давняя любовь сестры императора, Елены, получил 184 000 флоринов{1545}.
Фридрих Саксонский получил 32 000 флоринов. Он был единственным из электоров, который отказался говорить, за кого он отдаст свой голос. Однако испанский посол увеличил эту сумму еще на 80 000 для его свиты, а также уплатил половину суммы его долга императору Максимилиану, сделанного несколько лет назад. Фридрих Саксонский также был клиентом и моделью Дюрера, который несколько лет спустя сделал гравюру с его портретом. Король Богемии получил более 40 000 флоринов, его голос был отдан за него его канцлером, графом Ладисласом Штернбергом из известной семьи, который получил 15 000 флоринов. Сам король получил чуть больше 20 000 дукатов, еще 5000 было отдано Георгу Сатмари, епископу Печа (Фюнфкирхен), старому другу Фуггера.