Фонсека уже покинул Барселону, отправившись в Корунью для подготовки отправки королевского флота в Германию. Надо признать, он был великолепным администратором и специалистом в подготовке флота. В его отсутствие, что было весьма кстати, король одобрил все планы, которые предложил Лас Касас. Последний, видя, что ему придется уступить, чтобы избежать продолжительного противостояния с Фонсекой и его друзьями, решил исключить из своего плана добычу жемчуга в Кабагуа, на территории нынешней Венесуэлы, таким образом снижая потенциальную прибыль желаемой им территории, хотя и не так сильно. Он говорил о том, что следует нанять пятьдесят помощников «с островов» (Куба, Эспаньола и Пуэрто-Рико), дабы выполнить этот план. По большей части это должны были быть «идальго или рыцари и люди, достойные уважения». Но было неясно, где искать таких благородных людей. Францисканские и доминиканские миссионеры, что уже были в Кумана, тоже должны будут принимать участие в колонизации.
На обсуждаемой территории не было золота, о котором знал бы Лас Касас, не считая земель рядом с Картахеной, на которых жили индейцы сену. Лас Касас хотел включить эти земли на западе, вместе с рекой Эссекуибо в Гвиане (ныне известной как Рио-Дульсе), в западный рубеж. Это были огромные территории, включавшие всю Венесуэлу и большую часть Колумбии; несложно отчасти согласиться с епископом Фонсекой в его критическом отношении к этому плану. Под силу ли было организовать их колонизацию неопытному священнику с полусотней соратников, какими бы достойными они ни были? Казалось, что Лас Касас все больше и больше стремился к превращению Индий в фантазию.
Корона не советовалась с правительством Индий по этому вопросу. В то же время Фигероа в Санто-Доминго отстаивал интересы общества. Он назначил целый список новых чиновников: например своего помощника Антонио Флореса (который прибыл с ним) он назначил верховным судьей Ла Веги для того, чтобы расследовать незаконную продажу «лукайцев» на севере Эспаньолы{1559}. Выяснилось, что во множестве случаев рабов просто продавали, а не меняли. Другое расследование коснулось жизни Жемчужного Берега. Фигероа решил установить, откуда взялись «карибы», поскольку многие рабы, которых привозили на Эспаньолу, явно не принадлежали к этой расе. Были ли люди с Тринидада карибами? Многие из этих вопросов были, казалось, сформулированы так, чтобы оправдать захват рабов. Например, один из вопросов звучал так: «Точно ли индейцы, которые владели рабами, продавали их карибам для еды или для жестокого использования?» Каннибализм и содомия продолжали считаться оправданием для похищения любого индейца любым испанцем{1560}.
Среди свидетелей этих расследований было много опытных моряков, судовладельцев и торговцев – например капитан Франсиско Дорта из Могера (который пересекал Атлантический океан больше десяти лет), Антон Гарсиа (который в далеком 1501 году был компаньоном Охеды на Тринидаде), неописуемый Хуан Боно де Кехо, известный всему Тринидаду (который теперь настаивал, что все карибы без исключения содомиты), Франсиско де Вальехо (самый опытный человек на Жемчужном Берегу). Большинство из них были энкомьендерос, пусть и небольшого масштаба. Доминиканские монахи фрай Педро де Кордова и фрай Педро Мехия тоже выступили свидетелями. Но буйный характер туземцев заставлял этих двух мудрых мужей сомневаться в возможности серьезной миссионерской деятельности. В письме говорилось: «Я вижу благо в пребывании здесь святых отцов, пребывающих здесь, но это очень невеликое благо». Современный историк мрачно констатирует, что «монахи уже не были безусловными противниками порабощения коренных народов»{1561}.
В этом расследовании впервые вскрылось демографическое разнообразие севера Южной Америки: например выяснилось, что на побережье Венесуэлы обитают восемь различных больших племен, четыре из них определялись как араваки, четыре – как карибы. Карибские территории впоследствии были названы четырьмя «провинциями залива Париа и всех незаселенных островов Карибского архипелага за исключением Лукаян, Барбадоса, Ислас-де-Гигантес, Тринидада и Маргариты». Захват карибов по-прежнему разрешался, но с надлежащей лицензией.
Расследование вскрыло в том числе и сомнительность назначений на Жемчужном Берегу. Францисканская миссия закрылась, и доминиканцы угрожали сделать то же самое из-за того, что слишком мало испанцев слушали мессы. В октябре 1519 года на побережье снова остался всего один доминиканец с несколькими братьями-мирянами.
Фигероа также начал ревизию деятельности судьи Суасо и в связи с этим опросил многих поселенцев – например бывшего казначея Кристобаля де Санта-Клара. Главным обвинением было то, что Суасо давал лицензии на захват рабов без ведома иеронимитов и потворствовал своим друзьям{1562}. Он также был обвинен в совращении индейской девочки, которую он впоследствии продал судье Кристобалю Леброн, который сам вел следствие по делу Маркоса де Агилара, предыдущего верховного судьи. Суасо выдвинул встречные обвинения против свидетелей – например, что Кристобаль де Санта-Клара был пьяницей, что он пытался скрыть убийство Хуана Писарро (брата Франсиско), которого Пасамонте приказал убить; что бакалавр Хуан Ролдан жил с ведьмой; что Эрнандо Кабальеро являлся конверсо и сыном вероотступника, и потому не должен был находиться в Индиях в принципе; в то же время, он обвинил Эрнандо де лас Мальяса в колдовстве. Суасо настаивал на том, что все его лицензии выдавались на захват карибов, которых можно было обращать в рабство законно{1563}.
Основная забота Фигероа была та же, что и у настоятелей: если он намерен хорошо обращаться с индейцами, энкомьенды придется запретить. Но если он их запретит, многие кастильцы отправятся домой. Ни один из 4000 африканских рабов, разрешенных к ввозу Горрево, еще не прибыли. Из тридцати индейских городов, которые планировали построить настоятели, существовало только четыре{1564}. Фигероа основал еще несколько{1565}. Однако он сознавал, что сокращение рабочей силы буквально заставляет его принять аргументы энкомьендерос и разрешить повальный захват в рабство индейцев на Багамах и Жемчужном Берегу.
Вскоре он получил доклад о появлении 108 индейцев, которые добрались до Санто-Доминго на судне, принадлежащем Жакоме де Кастельону, одному из множества испанизированных генуэзцев, который сделал большой вклад в установление испанской власти в Индиях в ее начальные годы{1566}. Выяснилось, что только двадцать восемь из них были мужчинами, остальные – женщины, некоторые с грудными детьми. Их возраст варьировался между семью и тридцатью, в то же время трем женщинам было далеко за семьдесят. Двое мужчин были еще старше. Фигероа попросил Боно де Кехо, капитана Дорта и Антона Гарсию осмотреть этих индейцев. Касик Куманы был при этом переводчиком. Семьдесят восемь из ста восьми индейцев были опрошены. Те, кто сумел доказать, что они не карибы, были определены как набориас и ушли с чиновником Ампьесом. Боно де Кехо заявил, что все они были карибами. Трое людей, проводивших осмотр, в один голос подтвердили это утверждение, но губернатор усомнился. Фигероа вызвал магистрата, Франсиско де Вальехо и Антонио де Охеду, которые в этом разбирались, чтобы сделать новое заключение. Испанские власти начинали привыкать к подобным расследованиям.
Итогом всех этих расследований стало то, что Корона разрешила властям участвовать в работорговле при условии, что они делают это сами, без торговых организаций. Незаконность продажи набориас снова была подтверждена{1567}.
Но каким бы добросердечным в душе не был Фигероа, он искал выгоды от любой торговли, вплоть до исключения из нее всех старых кораблестроителей. Например, он вместе с опытным плантатором Алонсо Гутьерресом де Агилоном из Асуа создал общество, дабы построить новый сахарный завод, и отправил собственного племянника, Алонсо де Агилара, сделать то же самое на севере острова. В 1519 и 1520 годах почти тридцать четыре маленькие эскадры отправились по обычным направлениям на север и юг в поисках жемчуга и рабов одновременно, они привезли около 1500 индейцев. Также примерно двадцать эскадр из Сан-Хуана, посланных к Жемчужному Берегу, привезли более 500 марок жемчуга. Антонио Серрано, прокурадор, возвращаясь из Испании, в свободное время занялся разработкой схемы, которая позволила бы перевозить рабов из новых португальских поселений в Бразилии на Эспаньолу на кастильских кораблях{1568}. Прилети в то время сюда марсианин, основной заботой новой Испанской империи ему, наверное, показался бы поиск индейских рабов на материке Южной Америки или отдаленных островах.
Фигероа вызвал враждебность многих старых кораблестроителей Санто-Доминго, у которых имелись могущественные друзья дома. Несмотря на низкое происхождение, или, возможно, как раз из-за него, он надменно заявил: «Здесь нет торговца, у которого есть хоть капля совести и чести»{1569} – что, даже будь оно правдой, вряд ли кого могло обрадовать. У кораблестроителей, в свою очередь, была поддержка трех судей аудиенсии – Матиенсо, Вильялобоса и Васкеса де Айона, а также друзей при дворе.
Но тогда у всех были какие-то друзья при дворе: например Лас Касас, который едва ли не диктовал политику (если не действия) в Индиях, постоянно оказывался при дворе, где бы двор ни оказался. В октябре 1519 года он по-прежнему находился в Молинс де Рей близ Барселоны. Лас Касас встречался с епископом Хуаном де Кеведо, некогда крестьянским мальчиком с гор Сантандера, который являлся епископом Дарьена при Педрариасе и которого пригласил на обед королевский альмонарий Руис де ла Мота. Хуан де Самано, нотариус и протеже Конхильоса, который пережил закат своего покровителя и вскоре будет назначен Кобосом своим представителем в делах Индий, также присутствовал тут. Лас Касас подошел к Кеведо и сказал: «Сударь, из-за моих забот об Индиях я должен поцеловать ваши руки»