{1570}. Кеведо спросил Самано, у которого были некоторые связи на Кубе: «Кто этот священник?» – «Это сеньор де Лас Касас». Кеведо спросил: «О, сеньор де Лас Касас, и какую же проповедь вы нам прочтете на сей раз?»{1571} Лас Касас сказал: «Конечно, дни напролет я мечтал проповедовать вашей милости – но я уверяю вас, что у меня есть лишь пара проповедей, которые, если вы только выслушаете и примете к сведению, будут более ценными, чем все деньги, которые вы привезете назад из Индий»{1572}. Кеведо в ярости ответил: «Тебе конец, тебе конец…» Самано вмешался, сказав Кеведо, что Совет королевства доволен идеями Лас Касаса. Кеведо заметил: «Благими намерениями вымощена дорога в ад»{1573}.
Лас Касас готов был уже ответить как следует, когда епископ Руис де ла Мота вышел из королевской спальни и предложил Кеведо отужинать с ним, а также с Диего Колоном и Хуаном де Суньигой, бывшим придворным старого короля Филиппа и будущим наставником короля Филиппа II{1574}. После ужина Лас Касас приблизился к Руису де ла Мота, который в тот момент играл в карты. Все следили за игрой, когда некто, бывавший на Эспаньоле, сказал, что там можно выращивать пшеницу. Кеведо отрицал это. Лас Касас затем достал из своего кармана несколько семян апельсинового дерева из сада в Санто-Доминго. Кеведо грубо спросил его: «Ты хоть в чем-нибудь разбираешься вообще? Что у тебя за дело? Ты хоть знаешь, о чем говоришь?»
Лас Касас спросил в ответ: «Мои начинания добрые или злые?» Кеведо потребовал: «Ты хоть читать умеешь или обучен чему, раз посмел обсуждать эти дела?» Лас Касас ответил: «Ты хочешь знать, господин мой епископ, сколько я знаю об этих делах? Или что ученость моя больше, чем ты предполагаешь? Но мои идеи – это выводы, и один из них – ты согрешил тысячу раз и тысячу тысяч раз, поскольку свою душу ты не посвящаешь своей пастве, не освобождаешь их из рук тиранов, которые губят их. И мой второй вывод – что ты ешь их плоть и пьешь их кровь. Мое третий вывод – если ты не вернешь все, что ты украл из Индий, все до последнего гроша, ты не сможешь спасти никого больше – кроме, наверное, Иуды!»
Епископ не нашел что ответить Лас Касасу, поэтому он начал смеяться. Лас Касас воскликнул: «Ты смеешься, господин мой епископ. Лучше оплачь свою беду и беду твоей паствы… Ах, если бы у меня в кармане были слезы!»{1575}
Епископ Руис де ла Мота продолжал играть в карты, пока шла эта необычная беседа. Диего Колон и Суньига сказали что-то в поддержку Лас Касаса, а затем Руис де ла Мота отправился к королю, которому он и рассказал, что произошло между Лас Касасом и епископом Кеведо, предположив, что король сам захочет послушать то, что «мессер Бартоломе» говорил касательно Индий. Король согласился и предложил, чтобы епископ и Лас Касас оба явились к нему через три дня.
Три дня прошли. Епископ подошел к Лас Касасу в комнате, которую Карл использовал как тронный зал, и заявил: «Падре, ты здесь? Хорошо ли монаху слоняться бесцельно по замку? Несомненно, священникам лучше сидеть в своих кельях, чем в замке?» Лас Касас ответил: «По правде говоря, было бы лучше для всех нас, священников, остаться в своих кельях!» (Кеведо был францисканцем, в то время как Лас Касас на тот момент не принадлежал к какому-либо ордену.) Епископ Кеведо потребовал, чтобы Лас Касас ушел, что король не должен его здесь видеть. На что Лас Касас ответил: «Спокойнее, господин мой епископ. Пусть король придет, тогда посмотрим»{1576}.
Вскоре король вошел и сел на свой импровизированный трон. Его сопровождали Шьевр, Гаттинара, Руис де ла Мота, Августин Агирре и еще трое-четверо, среди которых был историк Овьедо. Последний добивался земельного пожалования – он получит его в Санта-Марте в Колумбии, но не добьется позволения отправиться туда вместе с сотней других членов ордена Сант-Яго, чего он также добивался. Лас Касас насмехался над этим планом, хотя уж не ему было насмешничать, учитывая его предложения по созданию особого рыцарского ордена. Овьедо только что вернулся с территории Педрариаса, и он был, конечно, опытным царедворцем. Августин Агирре, вице-канцлер Арагона (несмотря на свое баскское имя), был при короле Карле с 1517 года. Король Фердинанд однажды заключил его в тюрьму за то, что он выступал против выделения субсидий кортесами Калатаюда, – или, как говорили некоторые, потому что он был слишком приветлив с юной королевой Жермен де Фуа, которая, будучи в 1518 году 29-летней женщиной, заигрывала с молодым королем, которому было все еще восемнадцать и которому, стоит упомянуть, было велено приглядывать за ней его дедом, старым королем Фердинандом{1577}.
Гаттинара сказал епископу: «Ваше высокопреосвященство, Его Величество дает тебе слово, если тебе есть что сказать по поводу Индий»{1578}. Благодаря Гаттинаре в Испании теперь к королю обращались «Ваше Величество» вместо «Ваше Высочество». Кобос написал всем испанским дворянам и властям, убеждая их в том, что эта перемена не означает намерения короля понизить престиж его испанских владений. Но письма монарху больше не адресовались «благороднейшему и могущественному владыке», сейчас их надписывали «SCCR Majestad» – «sacra, cesarea, catolicia, real Majestad». Гаттинара также хотел, чтобы Карл отказался от традиционной испанской королевской подписи «yo, el rey», заменив ее на «Карлос», – но Карл, возможно, думая о письмах от короля Фердинанда, отказался{1579}.
Кеведо затем сделал комплимент королю на латыни, сказав, что его лик, подобно лику царя Приама из «Илиады», сам по себе делает его достойным империи. Всем это понравилось, особенно королю – они забыли, какая участь постигла царя Трои. Затем Кеведо сказал, что ему действительно нужно сообщить королю множество важных сведений об Индиях, и попросил, чтобы те, кто не состоял в Совете королевства, ушли.
Гаттинара прошептал что-то королю на ухо и после этого повторил: «Ваше высокопреосвященство, Его Величество приказывает вам говорить сейчас, если вам есть что сказать». Епископ повторил, что хочет, чтобы сказанное им осталось в секрете. Гаттинара опять посоветовался с королем и затем сказал: «Ваше высокопреосвященство, Его Величество приказывает вам говорить сейчас, если вам есть что сказать».
После этого, несмотря на неприятное ему присутствие Лас Касаса, епископ заговорил. Он с почтением говорил о деде короля, католическом короле, который первым направил флот в Новый Свет. Он сказал, что он лично жил в Дарьене на протяжении пяти лет, и поскольку экспедиция не взяла с собой достаточно припасов, многие его друзья умерли от голода. Первый правитель Дарьена, Нуньес де Бальбоа был, конечно, плохим – но второй, Педрариас, был еще хуже, так что «я решил вернуться домой и рассказать Его Величеству о том, что я видел». Что до индейцев, то «эти люди рабы по своей природе», как говорил философ Аристотель.
Затем дали слово Лас Касасу. Он сказал, что он один из самых старших людей, побывавших в Индиях, и впервые он оказался там в 1502 году, «повидал великую жестокость и бесчеловечность в отношении любезных и миролюбивых туземцев без иной причины, кроме жадности и жажды до золота конкистадоров – мой отец [Габриэль де Пеньялоса] был среди них». По его словам, эти преступления совершались двумя путями: посредством несправедливых войн, в которых погибли множество людей, городов и даже народов; и принуждением индейцев к невероятно тяжелому труду ради добычи золота. «Я был вынужден действовать – не потому, что я лучший христианин, чем другие, но из-за искреннего сострадания». Он рассказал, как отправился сообщить об этом королю Фердинанду, как он приходил к Сиснеросу и после него к Жану ле Соважу. Он повторил, что «эти индейцы… способны принять христианскую веру, но по своей природе они свободны, и у них есть свои короли и признанные владыки… и что даже если все так, как его преосвященство говорит, мы должны вспомнить, что философ [то есть Аристотель] не был христианином и наверняка сейчас горит в аду»{1580}. Эта ремарка произвела внушительный эффект. Как правило, никто не брался критиковать Аристотеля.
Лас Касас добавил, что христианская вера проповедует равенство, и нет таких людей, которые были бы «рабами по своей природе». Люди должны помнить, что Иисус Христос умер также и за этих людей.
Эта речь длилась три четверти часа. Лас Касас умел завлекать своей речью и полностью удерживал внимание своих слушателей. Когда он закончил, был приведен францисканец Кристобаль дель Рио, который только что вернулся из Санто-Доминго, чтобы коротко и пылко рассказать о досадном снижении численности индейцев. Диего Колон также вставил несколько фраз о том ущербе, который понесли индейцы.
Когда адмирал прекратил говорить, епископ Кеведо поднялся и попросил разрешения ответить. Но Гаттинара, снова посоветовавшись с королем, сказал: «Ваше высокопреосвященство, если вам есть еще что сказать, вы должны написать это». Король вернулся в свои комнаты, и больше ничего сказано не было.
Какой это был необычный разговор! Мы знаем о нем только от Лас Касаса и должны с осторожностью отнестись ко всему, что он говорит. В то же время ясно, что красноречие Лас Касаса убедило не только достойного Гаттинару, но и еще неопытного юного короля.
Кеведо написал свои рекомендации на бумаге. К всеобщему изумлению, они были довольно схожи с идеями Лас Касаса. Во-первых, он описал резню, которую видел в Дарьене, и, во-вторых, предложил покончить с этими злодеяниями. Это должно было положить конец