энтрадам, которые продолжались и после того, как были формально запрещены.
Перед самым Рождеством 1519 года Гаттинара призвал Лас Касаса, отвел его в свою комнату и дал ему одну из больших свечей, которые были на его столе, велев прочесть меморандум епископа. После этого Лас Касас сказал Гаттинаре, что он готов сам подписаться под этими документами: «Есть ли большие злодеяния, чем описанные здесь?»
Впоследствии Карл и Гаттинара поддержали планы Лас Касаса. Какая замечательная возможность открылась теперь перед священником из Севильи! Проблема была в том, что, несмотря на победу в битве идей, его собственные идеи оставались фантастическими. Он написал в своей «Истории»: «Если бы не поспешность, с которой король был выбран императором, коронован и утвержден в качестве императора, будущее Индий было бы многообещающим»{1581}. Возможно, это был самообман.
Лас Касас по-прежнему преследовал свою цель по созданию ордена рыцарей Золотой Шпоры. Он думал, что их будет пятьдесят. Каждый из них вложит по 75 000 мараведи, и на эти деньги можно будет основать колонию. Они будут носить белые одежды с красным крестом, таким же, как в ордене Калатрава. Они будут контролировать 1000 лиг между Санта-Мартой и Парией.
Противником этого плана стал Овьедо, который сказал, что у него есть собственная идея, схожая с этой, но которая способна принести более высокий доход. Фанатизм Лас Касаса допек его к тому времени настолько, что это, несомненно, отразилось в его истории Индий. Но Диего Колон, как и многие другие, был очарован священником, и написал Гаттинаре письмо в его поддержку.
Другой оппонент писал: «Нет уверенности в том, что предложение Лас Касаса будет успешным, так как оно идет вразрез с привилегиями людей, ныне находящихся на Эспаньоле. Есть другие весомые и секретные причины против Лас Касаса, которые вынуждают меня рекомендовать отказать ему». Но Гаттинара убедил короля игнорировать мнение как Овьедо, так и Фонсеки. Ситуация упростилась после смерти Кеведо в канун Рождества 1519 года от болезни – возможно, подхваченной в Индиях. Поставленные Лас Касасом вопросы, в частности, как осуществить его идеи, были оставлены на усмотрение Совета королевства, который вскоре должен был собраться в Бургосе{1582}.
Глава 31«Ибо империя исходит лишь от Бога»
Наконец, империя была доверена мне по единодушному согласию Германии – и, надеюсь, по воле и указанию Господа. Ибо воистину ошибается тот, кто считает, что всемирная империя может стать уделом кого бы то ни было вследствие людских деяний, богатства, незаконного выбора или хитрости. Ибо империя исходит лишь от Бога.
Пока при дворе шли эти ученые споры, их начали затмевать сенсационные международные дела.
Умами Гаттинары, Шьевра и Карла начал овладевать вопрос о том, что будет с Германской империей. Диалог Ульриха фон Гуттена «Vadiscus» о тех бедах, в которые, по мнению автора, вовлекла Германию католическая церковь, стал перчаткой, дерзко брошенной в лицо Риму. Гуттен превозносил древнюю германскую свободу. 20 февраля 1520 года электоры Майнца и Саксонии написали Карлу, прося его немедленно прийти им на помощь. Если он не поторопится, разразится катастрофа, равной которой еще не было{1583}. В марте фон Гуттен призвал Карла V возглавить борьбу против гнета Рима.
В этом же году султан Сулейман I взошел на престол Османской империи, покончив с миролюбивой политикой своего отца Селима I, пределом амбиций которого было вторжение в Персию и Египет, – но не нападение на христианскую Империю. С тех пор Карл периодически воевал с турками, которые сами по себе зачастую действовали в союзе с Францией, что для остальной Европы было поводом для скандала. В то же время на западном Средиземноморье появился сильный враг – Барбаросса, беглый греческий пират (в 1516 году он захватил Алжир{1584}).
Гаттинара был решительно настроен обеспечить Карлу эффективное управление его огромными владениями. В начале 1520 года он написал очередное письмо императору (которым сейчас, естественно, был Карл), давая ему напутствующий совет: «Каждой из стран, которыми вы управляете, должно быть оставлено право управлять собой согласно их древним законам и обычаям. Каждая из стран так же должна устроить так, чтобы ее расходы не превышали доход»{1585}. Но Гаттинара, кроме того, считал, что за состоянием королевских финансов должен следить генеральный контролер{1586}. О роли Империи в Индиях не было сказано ни слова.
23 января Карл и испанский двор переехали в Бургос. По пути в Калахорру, бывшую многие годы владениями Мендосы, секретарь Кобос призвал кортесы Кастилии собраться 20 марта в Сантьяго-де-Компостела. Королю, как обычно, требовались деньги. Почему Сантьяго? В основном, потому, что король пожелал быть поближе к Корунье, назначенной как его порт отбытия. Возможно, еще он хотел держаться подальше от таких слишком оживленных мест, как Бургос. Шьевр старался убедить муниципальные власти в Вальядолиде, независимо от кортесов, незамедлительно выделить королю деньги напрямую. Но город был охвачен смутой из-за толедских прокурадоров, которые прибыли туда и убеждали прислушивавшихся к ним коллег воспротивиться выделению любых новых субсидий, пока не будут выполнены их требования.
По Вальядолиду поползли слухи: быть может, король собирается в Корунью, чтобы навсегда оставить Испанию? Забил церковный колокол церкви Сан-Мигель, толпы людей высыпали на улицы в знак протеста. Король принял двух прокурадоров из Толедо, Алонсо Суареса и Педро Ласо, которые просили его выслушать их просьбы. Но Карл сказал, что ему необходимо немедленно отправиться в Тордесильяс, чтобы повидаться со своей матерью, Хуаной. Он хорошо знал, что Вальядолид был самым противоречивым в Испании городом. Шьевр, услышав шум толпы на улицах, потребовал уехать немедленно, под проливным дождем. Кто-то пытался остановить королевский побег, закрыв ворота. Но королевская гвардия, несмотря на свою малочисленность, разогнала собравшихся, и Карл вместе со Шьевром галопом преодолели пятнадцать миль до Тордесильяса, куда прибыли к концу дня. Королевский двор в итоге догнал их, застав короля потрясенным до глубины души, – почти так же, как его прапраправнук, король Людовик XIV, был потрясен Фрондой через сто тридцать лет{1587}.
Карл, снова повидавшись со своей скорбной матерью и передав ее в не самые заботливые руки своего кузена, маркиза Дениа, 9 марта покинул Тордесильяс и добрался до Галисии, остановившись в Вильяльпандо, бывшей крепости тамплиеров, где он снова встретился с некоторыми несговорчивыми представителями Толедо, к которым теперь присоединились прокурадоры из Саламанки. Их приняли епископ Руис де ла Мота и Гарсия де Падилья, секретарь короля Фердинанда, который с присущим ему умом сумел интригами добиться влияния на Карла. С 1518 года он подписывал документы касательно Индий и действовал как временный председатель малой группы чиновников, которые разбирались с имперскими делами в Совете Кастилии вместо епископа Фонсеки, находившегося в Корунье.
Руис де ла Мота сказал, что если толедцы не объяснят, в чем заключается их прошение, то их не примут. Они изложили часть своих требований: они желают, чтобы с их интересами считались, – извечное требование всех парламентариев. Епископ велел им вернуться к двум часам пополудни. Они вернулись и подали свои прошения.
Затем Руис де ла Мота сказал, что король уезжает в Бенавенте. Там их приняли вновь, но на этот раз они увидели только Антонио де Рохаса, архиепископа Гранады и председателя Совета королевства, и Падилью, который безапелляционно заявил им, чтобы они не вмешивались в дела короля. Они решили добраться до Сантьяго, куда монарх и двор явились 24 марта, после Тордесильяса ни разу не ночуя в одном и том же месте и повидав много «медвежьих углов» Галисии. Короля, двор и прокурадоров приветствовал епископ Алонсо, который, как и его отец и дед, был здесь архиепископом. Архиепископ устроил пир с рыбой, фруктами и другими деликатесами, которыми славилась Галисия{1588}.
Для большинства придворных казалось ошибкой проводить встречу в Сантьяго-де-Компостела, удаленном месте, где бывали только пилигримы. И все же ассамблея открылась, как и было запланировано, 1 апреля в часовне монастыря Сан-Франсиско – по слухам, основанного самим святым Франциском{1589}. Собрание было пестрым, поскольку среди прокурадоров было много друзей короля: Гарсиа Руис де ла Мота, брат епископа, Хуан Перес де Картахена из могущественной семьи конверсо, прибывший из Бургоса, королевский секретарь Кобос как один из двух представителей от Гранады{1590}. Хитроумный царедворец Эрнандо де Вега, вице-король Галисии в течение долгих лет, также был здесь, как и Гарсия де Падилья и Луис Сапата. Последний выполнял роль секретаря.
Здесь, в монастыре, епископ Руис де ла Мота произнес впечатляющую речь, излагавшую имперскую идею. Она скорее всего была написана королевским доктором, гением из Милана, Людовиком Марлиано, лучшим другом Гаттинары. Петер Мартир называл его «половиной души Гаттинары». Именно он придумал для Карла девиз «Plus Ultra» и в качестве вознаграждения (во всяком случае, так говорилось) получил две испанские епархии – Ту й и Сьюдад-Родриго. Первый был одним из самых красивых пограничных городов. Карл, по словам Руиса де ла Мота, был больше королем, чем любой другой монарх когда бы то ни было, потому что у него было больше царств