Эти слова Кортес поместил в начале письма – возможно, после того, как перечитал этот документ после его завершения. Таким образом, вероятно, что идея Испанской империи была им почерпнута из слов епископа Руиса де ла Моты, а подсказали ее Кортесу кузен епископа, Херонимо, его новый соратник, или другие опытные люди, сопровождавшие его в Новую Испанию.
Источник этой идеи мог быть даже более интересным – вопреки предположениям, это был не персонаж с таким титулом из какого-нибудь рыцарского романа. Несмотря на отсылки к Греческой империи, императоры в «Тиранте Белом» или «Амадисе» не стоят выше других королей. Но Кортес покорил «великого Монтесуму», о котором он упоминал в своем первом письме Карлу V как об «un grandisimo senor»{1769}. Часто те, кто писал о Монтесуме в XVI веке, именовали его «владыкой». Но по словам архиепископа Хименеса де Рада, он был императором, ибо Монтесума главенствовал над «королями» других народов: такубы и тескоко, не говоря о чалька, отоми и тотонаках. К тому же не следует забывать, что, по мнению Кортеса, Монтесума согласился признать себя вассалом испанского императора. Пример покоренного Монтесумы, таким образом, мог повлиять на оборот речи, использованный Кортесом{1770}.
Таким образом, название «Испанская империя» было впервые применено Кортесом. В течение долгого времени это название не использовалось широко и уж точно не применялось официально. Новая Испания была «монархией» (reino). Вскоре там обнаружатся и другие индейские монархии (reinos indianos). Но империя, которой владели испанцы, и все ее земли стали называться именно так – хотя король Испании никогда не носил императорского титула.
На территориях Индий король Кастилии имел не только суверенные, но и имущественные права. Он был единственным владельцем всех американских колоний{1771}. Корона тщательно исключала любую возможность перенесения в Новый Свет любых сложных споров, которые возникли в Арагоне, Каталонии или Валенсии, хотя после смерти королевы Изабеллы в 1504 году множество выходцев из этих земель уехали в Индии, а у Арагона был близкий к «имперскому» опыт в Средиземноморье{1772}. Эти образованные люди, которые выросли в первые двадцать лет XVI века, могли быть «людьми Возрождения», и у всех у них имелся свой образ имперского Рима, который вдохновлял их, – несмотря на то, что все мудрые люди считали, что эту древнюю империю превзойти невозможно{1773}.
В 1522 году права Испании на Новый Свет уже были поставлены под сомнение. Как говорят, король Франциск I Французский заявил, что хотел бы увидеть тот пункт в завещании Адама, который исключал бы Францию из раздела мира{1774}. В 1521 году французские корсары перехватили две испанские каравеллы по пути из Испании в Индии, и для отражения этой опасности на средства от специального налога (averia) был построен флот, отданный под командование Педро Манрике. В следующем году три вооруженные каравеллы под командованием Доминико Алонсо де Амиливия, оплаченные Каса де Контратасьон, были отправлены конвоировать одиннадцать кораблей до Канарских островов на пути в Индии. Позже в том же году два корабля Кортеса на пути из Вера-Крус были захвачены французским капитаном Жеаном Флореном неподалеку от Азорских островов. Французы взяли хорошую добычу, большую часть которой составляли перьевые мозаики из Мексики{1775}. Таким образом, новой империи понадобились бастионы. Она вскоре получит их – например в Севилье, городе, где, по словам современного историка, «чувствовалось сердцебиение мира»{1776}.
Глава 38«Из тополей я вышла, мама»
Из тополей я вышла, мама,
Посмотреть, как ветер колышет листву.
Из тополей Севильи
Я вышла встретить моего милого,
Из тополей я вышла, мама.
Городом, ставшим к 1522 году неофициальной столицей новой Испанской империи в Новом Свете, была Севилья. «Ты не город, ты – Вселенная», – напишет через поколение Фернандо де Эррера, называемый «божественным» поэтом этого города{1778}. Как гордо было написано на Хересских воротах Севильи: «Геркулес построил меня, Цезарь дал мне стены и башни, святой король завоевал меня рукой Гарсии Переса де Варгаса»{1779}.
Этот город и правда был завоеван или «освобожден», по мнению христиан, от мусульман в 1248 году королем (позже святым) Фердинандом III. Но напоминания о былом исламском влиянии до сих пор видны повсюду – например старинный апельсиновый дворик рядом с собором, возвышающаяся над ним Хиральда, откуда некогда муэдзин призывал правоверных на молитву, – ныне это изящная колокольня. И другие воспоминания об исламе можно найти повсюду: церкви, подобные той, что стоит на нынешней Пласа-дель-Сальвадор, некогда были мечетями. Многие дома в городе были построены мусульманами, да и сами стены были возведены не Цезарем, но Альмохадами – сектой фанатиков, этакой средневековой Аль-Каидой, завоевавшей в XII столетии половину Испании. В мусульманской Севилье было много бань, и отказывались от них очень медленно: бани королевы Хуаны и Сан-Хуана-де-ла-Пальма были популярны в 1520 году даже среди христиан.
Однако самым важным сооружением, унаследованным христианами от мусульман, был акведук от источников Кармоны, который подводил воду к Севилье и входил в город у Кармонских ворот на востоке.
В Севилье по-прежнему повсюду царила атмосфера Востока, но Ренессанс явно наступал: эту перемену знаменовало появление более широких дорог, площадей перед дворцами, более пышных зданий. До того времени улицы были узкими и запутанными, хотя по большей части мощеными, но вскоре тут проложат новые «широкие и счастливые» улицы, столь впечатлившие венецианского посла Наваджеро, а также разобьют прелестные скверы, пусть ныне зачастую и захламленные{1780}.
За малым исключением мусульмане оставили Севилью после ее завоевания христианами, уехав по большей части в Северную Африку, а их имущество король передал своим последователям и другим солдатам – причем, кому что достанется, решал жребий. Большинство новых жителей, «матерей новой Кастилии, которая есть Андалусия»{1781}, действительно приехали из Старой Кастилии{1782}.
В XV столетии в городе власть оспаривали две могущественные семьи: Гусман и Понсе де Леон. Интерес последних в конце XIII века лежал в землях по обе стороны нижнего течения Гвадалквивира, поскольку они были сеньорами Санлукара-де-Баррамеда, порта, где река впадала в Атлантический океан. С 1445 года они стали герцогами Медина Сидония. Понсе де Леоны вели свой род от Фернана Переса Понсе, ставшего владыкой Марчены к западу от Севильи в начале XIV века, а его потомки в 1440 году стали графами Аркос де ла Фронтера, а позже маркизами и герцогами Кадисскими. Современный путешественник может увидеть в Севилье остатки дворцов этих семей: это Корте-Инглес на Пласа-дель-дуке-де-ла-Витория и за церковью Лос-Терсерос на Пласа-де-Понсе-де-Леон. Но тут уже потребуется сильное воображение.
Третьей семьей, начавшей соперничать с первыми двумя в XV веке, были де ла Серда, графы, а потом герцоги Мединасели, хозяева Эль-Пуэрто-де-Санта-Мария. Дворец Мединасели, так называемый «дом Пилата», и ныне остается центром внимания и восхищения. Другими семьями, сыгравшими большую роль в Севилье несмотря на связь с другими местами, были Портокарреро, Суньига, Давало, Сааведра и – все больше – Афан де Рибера{1783}.
При усилении новых коммерсантов старая аристократическая распря между двумя самыми важными семьями и Гусманами поутихла. Мы не должны забывать о вмешательстве королевы Изабеллы в 1470-х, когда она утихомирила Родриго Понсе де Леона, маркиза Аркоса, хотя вражда между двумя семьями снова вспыхнула во время восстания комунерос. Люди, носящие их фамилии, – несомненно, младшие сыновья младших сыновей или бастарды, – часто уезжали в Индии в первые годы их заселения{1784}. Франсиска Понсе де Леон, дочь Родриго, рыжего героя войны с Гранадой, оплатила один из кораблей флотилии Диего Колона в 1509 году, а Менсия, герцогиня Мединасели, – другой. О разнообразной деятельности Хуана Понсе де Леона в Карибском заливе рассказывалось ранее, а один представитель семейства Гусманов сыграл большую роль в начальной истории как Эспаньолы, так и Кубы.
Власть в Севилье, как и везде в кастильских городах, принадлежала городскому совету. Кабильдо, как он назывался в Андалусии и вскоре будут называться в Индиях, имел много привилегий, исчезнувших на протяжении XVI столетия, но в 1522 году эти привилегии все еще были значительны, несмотря на растущую власть ассистенте – этим титулом в Севилье обозначался центральный чиновник, в других местах известный как коррехидор. Этот чиновник был одновременно мэром, главным судьей, главой городского ополчения, местным губернатором – короче, верховной местной властью.
Кабильдо обладал судебной властью до 1553 года. Главные судьи и их заместители вершили правосудие вместе с судьей Ступеней (в теории он должен был решать споры по поводу торговли на ступенях церкви, но имел более широкие полномочия). Центром судебной власти была Каса-Кадра на Пласа-де-Сан-Франсиско, а сам кабильдо в те дни собирался в Корраль-де-лос-Ольмос («Двор Вяза» – буквальный, хотя и неподходящий перевод) на Пласа-дель-Арсобиспадо, рядом с апельсиновым двориком.