.
Кабильдо пожелал учредить здесь университет, и в 1502 году было получено королевское дозволение на создание такого института для изучения теологии, канонического права, медицины и некоторых свободных искусств. В те времена для этого требовалось одобрение со стороны религиозных властей: папская булла от 1505 года признавала, что Севилье недостает университета. Один богатый конверсо, маэсе Родриго Фернандес де Сантаэлья, купил несколько домов, в которых начал создавать нужную структуру. Прежде он показал свою ученость, переведя на испанский книгу Марко Поло о его путешествиях. В 1515-м архиепископ Деса, которому частенько припоминали его еврейское происхождение, основал коллегию Святого Фомы Аквинского. Госпиталям тоже требовалась религиозная санкция. Их было много – некоторые совсем крохотные, например госпиталь Дель Рей имел всего двенадцать коек. Всего в Севилье было, судя по всему, семьдесят шесть госпиталей. Некоторые были специализированными, один, например, занимался лечением новой болезни – сифилиса, основного вклада Нового Света в беды Европы, страдания от которого можно было лишь частично облегчить при помощи ртутной мази.
Севилья за последние годы выросла. В 1475-м ее население составляло около 40 000 человек{1804}. Но в 1520-м в ней было около 60 000 жителей, если не больше. В город приезжало и покидало его столько народу, что трудно определить их достоверное количество. Мор, ураганы, засуха, голод, наводнения – все это влекло за собой болезни и смерть{1805}. Мор жестоко прошел по Севилье между 1505 и 1510 годами. Историк Бернальдес оценивает потери от него в 28 000 человек{1806}. Наводнение принесло не меньший урон в 1507 году, а голод 1503 года был просто катастрофой, за которой последовала еще одна такая же в 1522 году. Сифилис был широко распространен и в высших классах общества, и среди проституток в Мансебии, районе возле реки. Бордели кабильдо были более здоровыми{1807}.
На численность населения влияла и эмиграция – в период с 1492 по 1519 год каждый третий эмигрант в Индии был андалузцем, и две трети их происходило из Севильи.
С другой стороны, население выросло и окрепло за счет генуэзских и флорентийских купцов и их семей, как и за счет других иностранцев, многие из которых полностью испанизировались. В городских документах указывается, что в период от 1472 до 1480 года в Севилье вели дела шестнадцать генуэзских купцов, но уже с 1489 по 1515 год их стало более 400{1808}. Многие стали носить кастильские фамилии: Марини стали Марин, Кастильоне – Кастельон. У генуэзцев были в Севилье права начиная с XIII века. За их помощь против Альхесираса, столь памятного Чосеру, Альфонсо XI даровал им освобождение от обычных пошлин.
В Севилью приезжали и многие кастильцы в надежде добыть славу и богатство в Новом Свете, но порой они так и оставались в столице Андалусии. Здесь было много басков и гальего, по большей части моряков, в то время как иммигранты из Бургоса часто бывали торговцами, привлеченными новыми перспективами Карибских островов.
В Севилье по-прежнему было много рабов – явно больше, чем в 1490-х. Любой город Южной Европы в то время мог исчислять свое богатство в рабах. Несколько тысяч черных или берберских рабов, купленных в Лисабоне или у обосновавшихся здесь работорговцев вроде Бартоломео Марконни или их агентов типа Пьеро Рондинелли, трудились в Севилье рядом с рабами-мусульманами, уцелевшими жителями Гранады. Было несколько сотен рабов с Канарских островов, некоторое количество американских туземцев и рабов из Восточной Европы, которая была основным источником рабов в Средние века как в Италии, так и в Испании{1809}. Большинство их продавали в Патио-де-лас-Наранхас или на ступенях собора Лас-Градас. Как правило, им клеймили лицо, нанося татуировку в виде лилии, звезды, креста Святого Андрея или просто имени хозяина. Они служили домашними слугами, поварами, привратниками, кормилицами, литейщиками драгоценных металлов, дубильщиками, горшечниками, строителями, гонцами и проститутками. Рабы не были достоянием только богатых людей – ремесленники, художники и морские капитаны тоже держали рабов. Если бы американские рабы оказались лучшими работниками, чем, положим, чернокожие из Гвинеи, их стали бы привозить в Испанию в огромном количестве. Но они не могли с ними сравниться.
Некоторое количество свободных бывших мусульман (морисков) жили в собственном районе, принадлежавшим им с XIV века, – Адарвехо, рядом с церковью Сан-Педро. Как правило, они заключали браки внутри своего сообщества. В начале XVI века основной их профессией было строительство. Но среди них были и зеленщики, бакалейщики, торговцы пряностями, трактирщики, пекари или просто лавочники.
Положение евреев-конверсо было неоднозначным. Они всегда находились под угрозой, но оставались влиятельными. Часто они бывали богаты, как правило, обладали хорошими связями. В 1511 году им было дано разрешение уезжать в Новый Свет. Если они могли выплатить крупную сумму в 3 миллиона мараведи, они могли присоединиться к великой авантюре иммиграции. Остальные занимали видное положение в общественной жизни: например Франсиско де Алькасар, который пользовался доверием герцогов Медина Сидония и стал казначеем Севильи, хотя и был реконсилиадо в 1493 году. Алькасар, как и герцогиня Мединасели и Франсиско Понсе де Леон, владел кораблем «Сан-Сальвадор», который плавал в Индии, а также купил у Диего Колона звание сеньора Ла-Пальмы, расположенной выше по течению Гвадалквивира. И он, и банкир Алонсо Гутьеррес де Мадрид, тоже конверсо, были советниками в Севилье{1810}.
Теперь много таких конверсо было в Новом Свете. Самым выдающимся их семейством были Санта-Клара, один из представителей которого, Кристобаль, являлся казначеем в Санто-Доминго, а его брат Бернардино помогал Кортесу – как и Педро де Малуэнда, торговец-конверсо из Бургоса, обладатель хороших связей, бывший комиссаром на втором этапе завоеваний Кортеса и скончавшийся от неизвестной болезни в Теночтитлане после его завоевания. Еще один конверсо, из Санлукар-де-Баррамеда, Алонсо Кабальеро, чей портрет вместе с портретом его брата Диего работы Педро де Кампана будет висеть в приделе «Эль Марискаль» собора Севильи, был после 1520 года адмиралом Кортеса. Хуан Фернандес де лас Варгас и Родриго Бастидас принадлежали к богатейшим людям Санто-Доминго: оба были конверсо. Неутомимый Лас Касас тоже был сыном конверсо.
Под конец жизни король Фердинанд ужесточил политику в отношении конверсо. Например, Лусеро, ненавистный прокурор Кордовы, триумфально вернулся к должности в июне 1511 года. В феврале 1515 года духовный совет Севильи под председательством архиепископа Десы потребовал указа, который запрещал бы детям осужденных Святой палатой становиться священниками. Этот указ был подписан многими, которые происходили из конверсо и надеялись таким образом избежать внимания к себе самим{1811}. Позже один спор между городским советом Севильи и казначеем инквизиции Педро де Вильясисом был решен королем в пользу последнего{1812}.
Так возник кризис в результате ареста за «иудаистские обряды» Гутьерре де Прадо – купца, собиравшего церковную ренту. Это стало потрясением, поскольку Прадо был связан родством со множеством известных семей. Но что еще хуже – оказалось, еще большему количеству людей он задолжал{1813}. Этот скандал заставил забыть даже о былом величайшем еврейском скандале в городе – аресте в 1494 году Альваро дель Рио, нотариуса, служившего секретарем архиепископа Уртадо де Мендосы; позже его сожгли в Сеговии{1814}.
Многие из домоправителей крупных аристократов Севильи были конверсо, и такие люди, как Франсиско де лас Касас, служивший герцогу Медина Сидония, или Гомес де Кордова, занимавший такую же должность у маркиза де Мотемайор, вовсе не чувствовали себя в безопасности, даже если некоторые из них, вроде Диего Гарсии, служившего герцогу Кадисскому, ради самосохранения сами стали молотом евреев.
Севилья со времен римлян славилась оливковым маслом, вином и пшеницей. Первое в XVI веке еще мало использовалось для готовки, но составляло значительную часть экспорта, как и в дни мусульман. Его поставляли во Фландрию, Лондон, Геную, на Хиос и в Мессину. Но теперь его в большом количестве поставляли и в Новый Свет. «Севилья всем обязана оливам», – пишет один современный историк, и этого нельзя отрицать{1815}. В середине XV века в год производилось около 6,5 тысячи тонн оливкового масла, а в XVI веке эта цифра выросла еще на четверть{1816}. Лучшим регионом для выращивания оливок считалась Альхарафе – плодородный край на западе, между Севильей и Уэльвой, где производством оливок занимались как мелкие землевладельцы, так и знать, и религиозные ордена. Урожай по всей Андалусии по большей части собирали женщины, начиная с дня Всех Святых в течение двух месяцев. В это время сборщицы жили в специальных баках (кортихос). Им платили пять-шесть мараведи за корзину, то есть выходило около 300 мараведи на работника.
Как обычно, главными торговцами здесь были генуэзцы. Больше половины будущего урожая закупали они, причем крупнейшим дельцом в этом был Джакопо Сопранис{1817}. В большинстве районов Севильи имелись крупные хранилища для оливкового масла (