.
Затем адмирал поплыл на юг, к мысу, который он назвал Пуэнте-де-Ареналь, который, видимо, находился неподалеку от современного Пуэнте-Арагвапиче. Там он увидел огромное устье Ориноко – самой большой реки, которую европейцы узрели в Новом Свете. Это породило предположение, что они, возможно, находятся недалеко от материка, и это подтвердилось еще тем, что адмирал заметил вулканическую волну, которая, как он опасался, может потопить его корабль.
В 1513 году во время разбирательства в Севилье по поводу действий Колумба свидетелей спрашивали, считали ли они, когда адмирал заявил, что он открыл Парию на краю Венесуэлы, что он достиг Тринидада. Алонсо де Охеда сказал, что адмирал поплыл на юг, надеясь найти острова, о которых ему рассказали индейцы, и что он прошел между Тринидадом и материком по проливу, который позднее назовут «Пастью Дракона», на краю залива Пария. Затем Педро де Ледесма, бывший рулевым в 1498 году, в 1513 году засвидетельствовал, что Колумб не нашел ничего похожего на Азию, однако вместо этого видел остров Маргариты (и не высадился на нем) перед тем, как повернуть на север к Эспаньоле.
Действительно, флот снялся с якоря возле Южной Америки, и Педро Ромеро де Торреро взял эту территорию под свой контроль от имени католических королей{708}. Эрнандо Пачеко, пятнадцатилетний севилец, был среди тех, кто сошел на сушу и помог воздвигнуть крест, которым аборигены так восхищались: «Адмирал спросил у кормчих, где, по их мнению, они находятся, и некоторые из них подумали, что они были в Испанском море, другие же – что в Шотландском». Но моряки добавляли, что «черт дернул их пойти с адмиралом»{709}. Охеда говорил, что он «видел в Парии кошек и следы достаточно крупные, чтобы принять их за лошадиные, а также следы коз и свиней»{710}. Некоторые испанцы сочли, что тамошние деревья «столь же прекрасны, как венецианские сады в апреле».
Встреченные Колумбом люди были дружелюбны, носили «жемчуг на руках и золото на шеях. Мы направились на встречу с ними в огромный дом с двускатной крышей. Мы отведали их пьянящего пива». Наверняка оно было из маиса, который Колумб уже привозил на родину, и теперь «его было достаточно в Кастилии».
Открытие этого алкоголя, которого не было ни на Эспаньоле, ни на Кубе, было не менее интересно, чем и обнаружение золота{711}.
Испанцам было устроено два ужина на берегу, один отцом, другой сыном. Им сказали, что золото и жемчуг можно найти на островах на западе. Однако им посоветовали туда не ходить, поскольку их населяли каннибалы. Именно тогда адмирал предположил, что «земля не круглая, а подобна груше – сферическая, за исключением того места, где она удлиняется к черенку; и что хотя земля в целом круглая, есть место, где она поднимается подобно соску». Этот выступ, как он думал, находился чуть ниже экватора в Атлантическом океане, «на самом дальнем востоке». Здесь стоит упомянуть, что впервые сферичность Земли была предположена Анаксимандром в VI веке до н. э.
Адмирал и его спутники посчитали, что у реки Ориноко четыре устья, как и у райских рек: в Средние века считалось, что Аравия граничит с Эдемом. Колумб был уверен в том, что Ориноко была одной из рек, орошавших Эдем, и что он нашел рай земной, «в который никто ступить не может без разрешения Господа… Он находится на вершине, которую я описал как выступ груши и по мере приближения… приходится туда карабкаться… Я не верю, что кто-то может забраться на эту вершину… даже если эта река не течет из Рая Земного, это все равно великое чудо, поскольку я не верю, что где-либо может существовать столь огромная и глубокая река»{712}.
Все, кого Колумб встретил в то время как на Тринидаде, так и на материке, антропологи относят к «карибской племенной группе». Они были довольно развиты, поскольку разводили растения в огородах. Горькая маниока была основным продуктом их питания, а дерево коки – самым ценным среди всех разводимых растений. Выращивалось оно ради листьев. Другое дерево разводилось для производства каучука. Маис, сладкая маниока, сладкий картофель, бутылочная тыква, перец чили, ананасы и гуава также выращивались здесь в большом количестве.
У этих людей была создана постоянная система каналов и рвов для орошения, хотя поля оставляли отдохнуть после двух лет возделывания. Также они собирали дикие фрукты. Ради пропитания они охотились на оленей, дикобразов, кроликов, белок, тапиров, крыс и черепах, как и на множество птиц (перепелки, голуби, утки, куропатки). Основным их оружием был длинный лук с тростниковыми стрелами. Охотники использовали как сети, так и огонь. Похоже, что эти люди также разводили индеек. Они делали пальмовое вино и маисовое пиво.
Деревни, как правило, состояли из пары сотен больших круглых домов, по форме напоминавших шатры, – с крышами из коры, пальмовых листьев, тростника или соломы. Обычно они располагались вокруг центральной площади. Касик мог владеть большим количеством зданий, включая помещения для внушительного гарема, как в случае с касиком Гуараменталем с реки Ураре. Внутри его домов были гамаки для сна, и порой ночью под ними разводили огонь, чтобы отогнать москитов. Многие дома могли похвастаться резными стульями из эбенового дерева.
Мужчины носили красивые хлопковые набедренные повязки, дабы прикрыть свои интимные части, – либо в виде двух кусков ткани, сзади и спереди, либо просто передник, как и женщины. Часто женщины туго привязывали к груди круглые пластинки. Представители обоих полов порой носили ожерелья из зубов и костей животных, которых они убили, или же иные украшения, браслеты на ногах и руках, серьги, жемчуг, коралловые бусины и цветы. И мужчины, и женщины раскрашивали свои тела и порой покрывали себя каучуком, к которому они прикрепляли перья. Как и таино, все обитатели северного побережья Южной Америки искусно плавали на каноэ.
Обычаи этих индейцев были непривычными: здесь не порицали гомосексуализм, вдовы переходили к брату погибшего, женщины собирали урожай, пряли и занимались гончарным делом. Но они воевали вместе с мужчинами и умело обращались с луком и стрелами. Стариков уважали. Касики были порой наследными, а порой избирались. Вершить правосудие полагалось пострадавшему. В отличие от карибов, рабство тут было делом обычным, а вот война объявлялась церемониально. На диких пирушках напивались до одури, курили табак, а во время танцев играли на флейтах, барабанах и погремушках. Год у местных жителей был разделен на лунные месяцы{713}.
Колумб прошел вдоль северного побережья современной Венесуэлы до острова, которому он дал имя Маргарита, поскольку именно там он нашел жемчуг. Чуть позже он написал, что это был «другой мир» (otro mundo). Так оно и было – но он так и не понял или не смог принять, что это был новый континент, нечто совершенно новое для него{714}.
Обнаружение жемчуга было самым важным итогом третьего путешествия Колумба. Это изменило мнение относительно финансовой выгоды открытия Нового Света на родине и возбудило интерес к нему, который рос в последующие несколько лет. Этого Колумб уже не мог контролировать{715}. Высадка Колумба 1 августа 1498 на юге полуострова Пария стала датой открытия Южной Америки – хотя многие и старались доказать отсутствие факта высадки и ее значимости, которой, честно говоря, Колумб и сам не понял. Он написал 13 августа 1498 года: «Я думаю, что это – огромный остров [tierra firme, grandнsima], о существовании которого до сих пор никто не знал»{716}. Но адмирал до сих пор считал, что он находится в Азии. Несколькими днями позже он повернул на север, к Эспаньоле, поскольку у него воспалились глаза от болезни, которую он, предположительно, подхватил на Кубе несколькими годами ранее и которую он недолечил. Одно лишь это путешествие было воистину мореплавательским подвигом, поскольку ни один европеец до сих пор не проходил Карибское море курсом на север.
Прибыв в Санто-Доминго 31 августа 1498 года, Колумб узнал, что в то время, как два судна, с которыми он послал Эрнандеса Коронеля в январе, достигли колонии, и преступники с одного из них уже работали на золотых рудниках в центре острова, другие суда, под командованием Санчеса де Карвахаля, только-только достигли Харагуа на западе острова, и их груз был поврежден. Там их экипажи ввязались в неразрешимую склоку, связанную с Бартоломео Колоном, который заправлял всем во время отсутствия своего брата-адмирала.
Звездный час Бартоломео Колона в управлении Эспаньолой настал в 1497 году, когда он согласился даровать право на владение землей (а также право на эксплуатацию живших на ней индейцев) конкистадорам. Дабы иметь возможность воспользоваться золотыми приисками, Колон основал новый город – Бонао, название которого было испанизацией местного слова. С королевского разрешения (и при письменной поддержке Колумба){717} он начал строительство Санто-Доминго на плодородном южном берегу Эспаньолы как альтернативной столицы и административного центра вместо Ла-Изабеллы{718}. Большинство испанцев, оставшихся в Изабелле, перебрались на юг в этот город, который начали строить по традиционной прямоугольной схеме. Люди Бартоломео собирались построить церковь, ратушу, дворец губернатора и тюрьму – все это вокруг площади. Людьми, назначенными на «заселение» территории, стали баск Франсиско де Гарай, нотариус, и Мигель Диас, арагонец, прибывший вместе с Бартоломео.
Однако подобные перемены спровоцировали мятеж, который возглавил главный судья Ла-Изабеллы – Франсиско Рольдан, андалузец из окрестностей Хаэна (Торре-де-Донхимено), который, видимо, был разгневан тем, что его собственный город потеряет свою значимость, и обвинил Бартоломео в том, что он был «строг, груб и столь же жесток, как и жаден»