Антонио де Торрес, бывший губернатор Бобадилья, бумаги, касающиеся расследования по делу Бобадильи, индейский касик Гварионекс, знаменитая pepнta de oro, найденная Гараем и Диасом де Аукс, а также мятежник Арансиско Рольдан вместе с множеством своих последователей весело вышли в море 30 июня и направились в Испанию. В последний момент Родриго де Бастидас, молодой купец-конверсо из Трианы, который прошел пешком более двух сотен миль до Санто-Доминго, когда его собственный корабль разбился в Харагуа, также присоединился к армаде на маленьком суденышке «Агила» – вместе с агентом Колумба, Санчесом де Карвахалем, который приплыл вместе с Овандо{876}.
Колумб, разъяренный отказом в разрешении ступить на остров, который он считал своим, укрылся у берега в будущем заливе Асуа-де-Компостела: «Кто из смертных не умер бы от отчаяния – кроме самого Иова, – получив отказ укрыться от опасностей на той самой земле, которую, по Божьему соизволению, потом и кровью я завоевал для Испании…»{877} Колумб подошел ближе к берегу. Он был в Асуа, когда разразился шторм{878}.
Шторм был разрушительным. Город Санто-Доминго, построенный Бартоломео Колоном на восточной стороне реки Осама, оказался практически стерт с лица земли{879}. Колумб писал, что «шторм был ужасен, и в ту ночь мои корабли практически развалились. Каждый корабль поднимал якорь, не надеясь ни на что, кроме смерти. Все думали, что остальные корабли погибнут»{880}. Но благодаря умелому руководству Колумба и его брата Бартоломео все четыре корабля уцелели. Флот Антонио де Торреса был не столь удачлив. Уже достигнув глубокого и опасного пролива Мона между Санто-Доминго и Пуэрто-Рико, двадцать три из двадцати семи кораблей, включая тот, на борту которого находились сами Антонио Торрес, Бобадилья, Рольдан и множество его друзей, и даже касик Гварионекс, погибли{881}, как и 200 000 песо золота, а также и pepita de oro и все документы, касающиеся отбывшего губернатора. Три корабля осторожно вернулись в гавань Санто-Доминго. Только один корабль из флота, самый маленький, «Агила» с Бастидасом и Санчесом де Карвахалем на борту, в конце концов достиг Испании и привез 4000 песо адмиральского золота.
Сокровище Бастидаса произвело впечатление{882}, но потерь это не компенсировало.
Несмотря на дурное начало, правление Овандо на Эспаньоле начало обретать очертания. Он отправил преступников назад в Испанию. Исчезновение Рольдана и его соратников сильно облегчили ему жизнь. Овандо немедленно принялся заново отстраивать Санто-Доминго на западном, а не на восточном берегу реки Осамы, где этот город с тех пор и стоит и где в его честь установлена прекрасная статуя. Он составил план (la traza) новой столицы, возвел там крепость и возвел двенадцать каменных домов. Он также ввел новый налог вдобавок к тому, что выплачивался с 1498 года, – в унцию на каждые три добытых унции золота, что было особенно непопулярно среди колонистов, полностью посвятивших себя старательству. Это совпало с ростом цен как на продовольствие, так и на инструменты, вызванным внезапным перебоем связи с Кастилией.
Овандо также настроил против себя протеже Фонсеки, Кристобаля де Тапиа, который перед строительством нового города купил землю там, где должна быть построена большая часть Санто-Доминго. Но компенсации за землю он не получил{883}. Большинство новых людей Овандо быстро перебрались к золотым россыпям в центре острова, в область Сибао, которая ныне управлялась как испанская провинция. Но эти новые поселенцы, полные энтузиазма и алчности, сгинули от дизентерии почти сразу же, как и индейцы, которых они заставили работать. Дизентерия была вызвана прежде всего новым пищевым рационом. Золотоискатели вернутся в Санто-Доминго, ликуя по поводу крох золота, которое, как они думали, нашли. Им трудно было понять, что «золото не растет на деревьях и не ждет их прибытия, чтобы упасть им прямо в руки»{884}. Еще труднее было узнать, что когда индейцы разбежались, что они часто проделывали, «что им самим придется трудиться, ползая на четвереньках, нагружая тележки, возможно, золотоносной породой, даже таскать грузы на собственной спине»{885}.
Таким образом, эйфория новоприбывших долго не продержалась. Жара, усталость, даже голод взяли свое. Затем в Сибао разразилась эпидемия сифилиса или его разновидности. Таким образом, к концу 1502 года тысяча из новых поселенцев умерли, еще пятьсот заболели, и численность колонистов Овандо упала до тысячи с небольшим{886}. Большинство из них вскоре забросили золотые копи – как из-за нехватки труда туземцев, так и из-за недостатка технических знаний, что не давало им успешно вести работы самим{887}. В результате три сотни ветеранов, людей вроде Диего де Альварадо или Диего Веласкеса де Куэльяра, которые приехали на остров во время второго или третьего плавания Колумба, стали хозяевами положения, поскольку у них не только были опыт и доступ к продовольствию, но и служба индейцев.
Поиск, нахождение и мытье золота вскоре стали систематическими. Были определены места для ежегодной выплавки золота: два в новом золотоносном районе Буэнавентура близ Санто-Доминго, где каждая выработка давала от 50 до 60 миллионов мараведи, и два на старых россыпях, в Консепсьон-де-Ла-Вега, где обычно выход был даже больше.
После первоначальных неудач политика Овандо начала приносить успех. После неудачного управления «фараона» Колумба и его братьев, а затем трудных дней правления Бобадильи стало казаться, что превращение Карибских островов в форпост Эстремадуры фраем Николасом де Овандо было как минимум созданием сокровищницы, сравнимой с той, которую предполагал Колумб.
В 1504, 1506 и 1507 годах в метрополию было отослано золота соответственно на 15,3, 17,5 и 16,8 миллиона мараведи{888}. И все равно в те годы колония казалась организованной (как указывает один современный историк) как «большой горнодобывающий завод, на котором трудилось все дееспособное население»{889}. На самом деле сельское хозяйство тоже неплохо развивалось: в первую очередь культивировали маниоку и чеснок, а также разводили свиней.
Кастилия до сих пор доминировала только в центре острова Эспаньола. Однако испанцы занимали широкую полосу земли от старой столицы Изабеллы, которая с каждым днем все более разрушалась, до Санто-Доминго. Как к востоку, так и западу от нее сохранились владения местных касиков, в той или иной степени независимые.
Овандо прекратил мирное сосуществование с туземными правителями. Бартоломео де лас Касас, который, как указано выше, приехал вместе с Овандо, писал, что его начальник был «осторожным, неторопливым, скромным и уравновешенным» – но его действия противоречили этой характеристике – ибо с самого начала Овандо имел дурные отношения с индейцами, которых даже не пытался понять. В конце 1502 года новый губернатор решил исследовать территорию к востоку от Вега-Реаль, золотых россыпей в северной части центра острова, где во времена Колумба было мало стычек и где, как он считал, он сумеет убедить туземцев работать на испанцев. Он также начал строить новый порт на севере острова, в Пуэрто-Плата, в месте, которое до сих пор так называется. Оно лежит в заливе, в котором находится лучшая гавань на севере Эспаньолы. В отношении мореходства она была гораздо лучше Ла-Изабеллы. Свое название она получила благодаря Колумбу, который, проходя мимо нее во время первого путешествия, подумал, что гора похожа на серебро.
Затем, после предварительного обследования экспедицией из восьми человек, Овандо послал экспедицию вокруг восточного побережья острова. Она остановилась на острове Саона, на котором Колумб побывал в 1493 году, чтобы купить маниоки. Один из испанских псов, вероятно, мастиф, возможно, ищейка, хотя его и называли lebrel (борзая), загрыз местного касика. Неудивительно, что за этим последовал «мятеж», и восемь испанцев были убиты. Овандо послал на умиротворение отряд из четырех сотен человек под командованием хладнокровного севильца Хуана де Эскивеля{890}.
Эскивель, как и многие из этого поколения поселенцев, был родом из семьи конверсо, будучи сыном Педро де Эскивеля и Констансы Фернандес де Арасуль (дочери Габриэля Санчеса – конверсо, который был таможенным инспектором в Севилье). Педро де Эскивель был взят в плен маврами в горах Ахаркия, к северу от Малаги, когда орден Сант-Яго потерпел там тяжкое поражение в 1483 году. Бежав из плена, он в результате обрел благосклонность монархов. Но Эскивели не могли избежать позорного клейма конверсо{891}.
Хуан де Эскивель получил указания замириться с индейцами. Но касик Котубанама, властвовавший на востоке Эспаньолы (его столица находилась примерно на месте нынешнего города Игуэй), не желал рассматривать никаких условий. Его люди, включая женщин, готовились к войне. Но поскольку их вооружение нельзя было сравнить с оружием испанцев, они были разбиты, и Саона обезлюдела. Многие попали в рабство – причем законно, потому что были взяты «на войне»{892}. Эскивель и Котубанама в конце концов договорились, что порт Игуэй будет отныне снабжать испанцев, останавливающихся возле него в море, маниокой. Котубанама согласился на положение данника.