Тогда Куэто и Олано сами направились на север в поисках уже не Верагуа, а Никуэсы, и по дороге нашли на реке поселение, которое Колумб в свое время назвал Белем. К тому времени пришли новости о Никуэсе от его друга, Диего Риберы, который оставил его на острове, названном Эль-Эскудо, в нескольких милях от берега. За ним послали бригантину, и Олано теперь вообразил себя у власти и арестовал Никуэсу, когда тот прибыл в лохмотьях, голодный и больной. Но Гонсало де лос Рейес, капитан, человек милосердный, забрал его до выздоровления на вершину холма, возвышавшегося над местностью, которая потом стала известна как Номбре-де-Диос. Все эти путешествия, конечно, были для европейцев совершенно в новинку.
Теперь же вспомним, что Алонсо де Охеда дал оставшимся поселенцам колонии Сан-Себастьян-де-Ураба пятьдесят дней на ожидание после его отплытия на Эспаньолу{1126}. Командиром после себя он оставил сурового эстремадурца Франсиско Писарро, который задержался там дольше назначенного срока, – а потом, в сентябре 1510 года, отплыл в Санто-Доминго. Но в заливе Каламар, неподалеку от будущей Картахены-де-Индиас, он случайно встретился с кораблем, на борту которого находился географ Мартин Фернандес де Энкисо, бывший в составе первоначальной экспедиции Охеды. Они с Писарро вернулись в Сан-Себастьян, но увидели, что поселение вырезано индейцами. По предложению Васко Нуньеса де Бальбоа, хитроумного конкистадора из Хереса-де-лос-Кабальерос, который тайком проник на корабль Энкисо в Санто-Доминго, чтобы сбежать от кредиторов{1127}, они пошли в Дарьен, который Бальбоа знал, побывав там в 1501 году с Родриго де Бастидасом. Несмотря на сопротивление индейцев сину, эти трое конкистадоров, Писарро, Нуньес де Бальбоа и Фернандес де Энкисо, основали там город Нуэстра-Сеньора-де-ла-Антигуа – в заливе Ураба, в устье реки Атрато, на территории будущей Колумбии{1128}.
Основание этого нового поселения было ошибкой. Мартир на основе позднейших разговоров с теми, кто побывал там, писал:
«Место выбрано плохо, оно куда более нездоровое и тлетворное, чем Сардиния. Все колонисты бледны, словно страдают желтухой. И это не вина одного климата, ибо во множестве других мест, расположенных на той же широте, климат здоровый и приятный. Чистые ключи бьют из земли, и быстрые реки текут в незаболоченных берегах. Местные жители, однако, строят поселения не в долинах, а на холмах. Колония на берегах Дарьена стоит в глубокой долине, окруженной высокими холмами, причем расположена она так, что прямые лучи солнца бьют туда в полдень и отражаются от гор со всех сторон, когда солнце садится, отчего это место становится невыносимым. Солнечные лучи особенно жестоки, когда отражаются. Нездоровость этого места еще более усиливается зловонием болот, окружающих его. Честно говоря, весь город стоит на болоте. Когда рабы сбрызгивают полы в домах водой, отовсюду лезут жабы. Тут даже хорошей гавани нет… поскольку от залива город отстоит на три лиги и ведущая туда дорога трудна…»{1129}
И все же это была испанская колония в далеком неведомом краю. Какая отвага, какая решимость требовались, чтобы основать такое поселение!
Как только оно было отстроено как следует, оттуда отправились несколько экспедиций в поисках Диего де Никуэсы в Номбре-де-Диос – под командованием Родриго Энрикеса де Кольменареса, которого сопровождали Диего дель Корраль и Диего Альбитес. Они нашли его «в самим жалком состоянии, исхудавшего как скелет, в лохмотьях». Они обнялись, и Никуэса вернулся с ними в Ураба. Прибыв туда, воспрянув духом, подбадриваемый Кольменаресом и прочими, Никуэса пожелал восстановить свои полномочия. Новое поселение, настаивал он, было областью его власти. Он пожелал конфисковать товары Бальбоа и его друзей. Но Бальбоа повел себя очень умно. Он убедил Никуэсу спать в его комнате, и спустя три недели Никуэса был отправлен на борт одной из собственных его бригантин с приказом снова отплыть в Верагуа. Он в ярости отправился в путь 2 марта 1511 года – но на восток, а не на север, и больше никто никогда его не видел. Вероятно, он был убит индейцами в Картахене, где он высадился в поисках пресной воды. Двое из его людей, послушник Херонимо де Агилар из Экихи близ Кордовы и Хуан Герреро из Лепе близ Уэльвы, пропали в море на лодке, разбившись у побережья Юкатана. Оба остались в живых и сыграли важную роль в экспедиции Кортеса в Мексику{1130}.
Лопе де Олано, который тоже оспаривал полномочия Бальбоа, был наказан по-другому. Его заставили молоть кукурузу по-индейски на улицах Дарьена. Что до Фернандеса де Энкисо, то Бальбоа его просто изгнал. Они никогда не были друзьями, поскольку тот в свое время, когда Бальбоа был обнаружен на его судне, пришедшем из Санто-Доминго, угрожал высадить его на необитаемом острове. Таким образом, Бальбоа на время обрел душевное спокойствие – но одновременно приобрел врага в лице могущественного человека, способного устроить ему неприятности. Как бы то ни было, сейчас он узурпировал власть в колониях. Его правой рукой стал Франсиско Писарро{1131}.
Бальбоа послал двоих своих сторонников, Вальдивию и Мартина де Самудио, объяснить свое поведение Диего Колону, и 23 декабря 1510 года получил подтверждение своих полномочий от короля. Самудио отправился в Испанию, но Вальдивия вернулся в Дарьен. Его корабль разбился, а он сам и несколько его спутников были захвачены в плен индейцами майя на Юкатане{1132}.
Бальбоа был первым каудильо в Америках – в том смысле, что он сам выдвинул себя в лидеры благодаря упорству и силе характера. Он проводил довольно дружественную политику относительно туземцев, которая в целом неплохо работала (не без исключений, например, таких случаев, когда касик Пакра был растерзан собаками). Индейские вожди в Ураба были похожи на вождей Эспаньолы тем, что по ним сразу было видно, кто касик. Но во многом другом эти индейцы были более развиты – они делали пальмовое и ананасовое вино, варили пиво из кукурузы и украшались блестящим золотом. Дома их вождей были прямоугольными, часто изящно располагались среди деревьев, их золотые украшения (порой накопленные поколениями) были зачастую замысловаты. Как все развитые народы, они держали рабов. У них не было горькой юкки Карибских островов и, следовательно, не было хлеба из маниоки. Но в Мексике были свои массовые продукты – кукуруза, сладкий картофель и сладкая юкка. Они также разводили на пищу индеек и собак.
Бальбоа угрожал им. Они предоставляли ему и его трем сотням людей пищу и девушек. Он много путешествовал, как правило, вместе с Кольменаресом, и обнаружил золото в предгорьях Анд, положив начало мифу об Эльдорадо. Однажды касики задумали перебить испанцев, но сестра одного из них, любовница Бальбоа, предала своих родичей{1133}.
Бальбоа также имел столкновение со старшим сыном касика по имени Комогре, которого поразило, как высоко ценят конкистадоры золото. Он спросил:
«Что же это, христиане, как возможно, чтобы вы ставили такую высокую цену на столь малое количество золота? Что вы так разрушаете красоту этих ожерелий, превращая их в слитки? Если ваша жажда золота такова, что из-за этого вы уничтожаете мирный народ и приносите несчастья и беды, если вы покинули свою страну в поисках золота, то я покажу вам место, где вы сможете удовлетворить жажду, что вас так терзает. Но для этого похода вам понадобится много людей, ибо вам придется покорить могучих правителей, которые будут защищать свою страну до последней капли крови. И особенно яростно будет вам сопротивляться царь Туманама. По ту сторону гор есть другое море, которое вы никогда не преодолеете на ваших утлых кораблях. Там люди ходят нагими и живут, как мы, но у них есть и паруса, и весла…весь южный склон гор очень богат золотыми россыпями».
Царь Туманама даже ест на золоте, сказал юный индеец. Там золото ценится не выше, чем в Европе железо, беззаботно продолжал он. Юный Комогре предложил стать их проводником. Он сказал: «Собери тысячу воинов, хорошо вооруженных, чтобы с ними и при помощи людей моего отца… мы сможем сокрушить могущество наших [и ваших] врагов… Так вы получите золото, которого желаете». «Наши люди исходили слюной от жажды золота…» – говорил один из моряков, с которым беседовал Петер Мартир{1134}. Конечно, многое в этом рассказе следует отнести на долю воображения.
Около 1512 года вся область Карибского залива будет находиться под властью пятерых человек: Диего Колона на Эспаньоле, Хуана Понсе де Леона на Пуэрто-Рико, Диего Веласкеса на Кубе (см. главу 23), Хуана Эскивеля на Ямайке и Васко Нуньеса де Бальбоа в Дарьене – итальянца, рожденного от матери-португалки, двух севильцев, уроженца Старой Кастилии и эстремадурца. Диего Колон был уверен, что формально имеет верховную власть над остальными, но они не слишком соблюдали субординацию.
Экспедиция в нынешнюю Флориду состоялась в 1513 году: испанцы называли это место Бимини. Тамошние туземцы были суровее, чем карибские таино, – у них, в отличие от карибских и мексиканских индейцев, были отравленные стрелы. Они были охотниками, но также выращивали кукурузу. Они могли быть таинственными гуанахатебеями Кубы, с которой имели контакт{1135}.
Опытный искатель приключений Хуан Понсе де Леон стал командиром испанской экспедиции{1136}. Возможно, это была компенсация за то, что его сняли с поста губернатора Пуэрто-Рико. Он взял с собой три корабля – во-первых, «Сантьяго» под командованием Диего Бермудеса, брата того самого Хуана Бермудеса, который открыл Бермудские острова. Лоцманом шел Антонио Аламинос – выдающийся моряк, который ходил еще с Колумбом, а позже станет лоцманом при завоевании