Диего надеялся на другое решение, поскольку принятое означало, что он всего лишь губернатор, а титул вице-короля ему не вернули{1166}; но все равно этого было достаточно, чтобы снова начать исследования, и потому его друг Хуан де Аграмонте был направлен на северо-запад континента – в Панаму и дальше{1167}.
Первая audiencia или первый верховный суд в Новом Свете также был организован на Эспаньоле в 1511 году. Поскольку располагался он в Санто-Доминго, этот город в течение нескольких поколений оставался фактически столицей Испанской империи в Новом Свете.
Судьями были назначены Лукас Васкес де Айон (он приезжал как представитель в Санто-Доминго для суда над Мальдонадо и даже вел кое-какие дела на острове), Хуан Ортис де Матьенсо и Марсело де Вильялобос. Из них Васкес де Айон происходил из семьи конверсо из Толедо, где его отец был советником. Ортис де Матьенсо приходился племянником казначею Каса де Контратасьон, Санчо де Матьенсо, которому и был обязан этим назначением. Вильялобос был севильцем, женатым на Исабель де Манрике, родственнице герцога Нахэра.
Все эти судьи считали, что их назначение позволяет им вести торговые дела на острове, особенно Васкес де Айон. Они также ожидали получить важную часть в управлении колонией. Испанские аудиенсиас были более беспристрастными. Диего Колон тоже протестовал, хотя не относительно коммерции. Он не думал, что кто-то будет оспаривать у него губернаторскую власть. Если эти судьи остаются здесь, то разве они не должны составить губернаторский совет под его управлением?{1168}
Но прежде чем эти судьи прибыли на Эспаньолу, острова достигли еще несколько доминиканцев{1169}. Теперь в колонии было около двадцати этих монахов – больше, чем францисканцев. Их лидер, фрай Педро де Кордова, был праведным человеком, благоразумным и обаятельным, хорошо понимающим в теологии. Он прибыл из Кордовы и происходил из хорошей семьи. Он учился в Саламанке и некоторое время провел в монастыре Торквемады – монастыре Святого Фомы в Авиле. Губернатор принял его хорошо.
Несколько недель доминиканцы были любимцами поселенцев. Фрай Педро де Кордова красноречиво проповедовал перед населением. Затем, на четвертое воскресенье Рождества, 4 декабря, фрай Педро вдохновил своих коллег, фрая Антонио де Монтесиноса, тоже произнести проповедь в большом, но все еще крытом соломой деревянном доме, который служил для доминиканцев церковью. Он объявил, что темой его проповеди будет Евангелие от Матфея, глава третья, стих о гласе вопиющего в пустыне (Ego vox clamantis in deserto).
Доминиканский проповедник все еще был новичком в Санто-Доминго, так что в тот день церковь была забита поселенцами, включая многих бывалых людей, прибывших на остров с Колумбом, и других, приехавших с Овандо, а также Диего Колоном. Доминиканцы имели славу хороших проповедников. Однако в тот день проповедь стала необычным вызовом для всех поселенцев.
Фрай Монтесинос сказал:
– Чтобы вы осознали свои грехи против индейцев, я взошел на эту кафедру. Я… глас Христов, вопиющий в пустыне этого острова, и потому вам следует слушать не с беспечным пренебрежением, но от всего сердца и со всем чувством, ибо это чистейший глас, который вам только доводилось слышать, самый пронзительный, самый суровый и внушающий благоговение и страшный, какой вы только чаяли услышать…
Монтесинос говорил так горячо, что некоторые из тех, кто слушал его, подумали, что они уже слышат голос Божьего суда.
Он продолжал:
– Этот голос говорит вам, что вы впали в смертный грех, что вы живете и можете умереть в нем из-за жестокости и тиранства, с коими вы обращаетесь с этими невинными людьми. Скажите мне, по какому праву или по какому истолкованию закона вы держите этих индейцев в таком жестоком и ужасном рабстве? По какому праву вы развязали такие отвратительные войны против людей, которые некогда жили так спокойно и мирно в своей собственной земле? Почему вы держите тех, кто уцелел, в таком угнетении и истощении, не давая им достаточно еды, не заботясь о них в их болезни? Ибо из-за чрезмерной работы, которой вы от них требуете, они заболевают и умирают – или, скорее, вы убиваете их своим желанием добывать каждый день все больше золота. И что вы делаете для обучения их религии, чтобы они познали Бога, Творца, чтобы они крестились и слушали мессу, блюли святые праздники и воскресенья?.. Или они не люди? Или у них нет души и разума? Разве вы не обязаны возлюбить их как самих себя? Или вы не понимаете этого? Не чувствуете? Почему вы погрузились в такой летаргический сон? Будьте уверены, что сейчас спасение от вас так же далеко, как от мавров и турок{1170}…
С этими словами Фрай Монтесинос покинул церковь с гордо поднятой головой, оставив колонистов в ужасе{1171}. Они никогда особо не задумывались о своих индейских подопечных и не думали, что поступают с ними неправильно. Несколько видных поселенцев (среди них мы можем представить бывшего секретаря Колумба, Диего де Альварадо, Родриго де Москосо, Хуана Москеру, Хуана де Вильорию и Педро де Атьенсу, чтобы упомянуть некоторых прочих богатейших землевладельцев) пришли во дворец к губернатору, требуя наказать проповедника как возмутителя спокойствия или распространителя новой доктрины. Затем они пошли в доминиканский монастырь, где фрай Педро де Кордова заверил их, что Монтесинос говорил от лица всех доминиканцев.
Сам Диего Колон пожаловался фраю Педро. Раз уж он говорил так резко, сами доминиканцы не должны держать индейских рабов, заметил губернатор. Он попросил его сказать Монтесиносу снять свои обвинения, иначе он будет наказан. Фрай Педро ответил, что Монтесинос будет проповедовать и на следующее воскресенье. Диего Колон подумал, что тот извинится в своих резких словах. Но фрай Антонио начал такими словами: «Я вернулся, чтобы повторить то, о чем говорил на прошлой неделе», – и снова продолжил резкие речи с текстом из Книги Иова. Он сказал, что он сам и его собратья-монахи с нынешнего дня больше не будут принимать исповедь поселенцев и конкистадоров, как если бы те были разбойниками с большой дороги. Пусть пишут домой кому хотят, ежели желают жаловаться.
Церковь была полна разъяренных поселенцев, которые, однако, ничего больше не предприняли{1172}. Но испанские заморские владения больше никогда не будут прежними.
Глава 22«Неверные вправе защищаться»
Если неверным не предложили принять христианство, они вправе защищаться.
Проповеди доминиканцев в Санто-Доминго не возымели немедленного эффекта. Тринидад по-прежнему оставался источником рабов для Эспаньолы – при условии, что деятельность работорговцев не затронет Жемчужных островов.
Туземцы Тринидада были объявлены каннибалами 23 декабря 1511 года – таким образом, их было позволено захватывать в рабство{1173}. В тот же самый день король выпустил в Бургосе указ, в котором говорилось, что «можно покорять и брать в рабство всех, кто оказывает сопротивление или не желает оказывать прием в своих землях капитанов и других, которые, согласно мандату, прибывают к этим берегам, дабы наставлять здешних людей в основах святой католической веры»{1174}. Это включало карибов, населявших весь Антильский архипелаг и северное побережье Южной Америки от Мартиники до Картахены{1175}. Колонисты Санто-Доминго были в восторге. Они прекрасно знали (что бы там ни предполагали себе в Кастилии), что практически любого можно назвать карибом и, таким образом, обратить в рабство{1176}.
Судьи аудиенсии в конце концов прибыли в Санто-Доминго. Они не поддержали Монтесиноса и доминиканцев. Эти трое судей – Васкес де Айон, Матьенсо и Вильялобос – сами стали самыми активными деятелями торговли индейскими рабами, а также жемчугом, создав схему судейского участия в коммерции, которая повлияла на дальнейшее доверие к испанской юрисдикции.
В 1512 году из Санто-Доминго в поисках рабов отправились две экспедиции: первая в составе четырех каравелл, двух бригантин и четырехсот человек, организованная Диего Мендесом, тем самым отважным колонистом, который спас Колумба в 1502 году; вторая была организована Хуаном Фернандесом де лас Варгасом, торговцем-конверсо из Севильи, тесно связанным со всей администрацией. Два из этих кораблей направлялись на Виргинские острова и будущую Доминику из группы Наветренных островов{1177}.
Король Фердинанд, узнав о проповеди Монтесиноса, приказал Диего Колону урезонить проповедника. Если он и его собратья-доминиканцы продолжат упорствовать в своих ошибках (которые, как беззаботно заявил король, были осуждены еще десять лет назад), то губернатор получит приказ отослать их всех назад в Испанию{1178}. Через несколько дней, 23 марта, фрай Алонсо де Лоайса, глава доминиканцев Испании, написал письмо, в котором делал выговор фраю Педро де Кордова и Монтесиносу и призывал последнего прекратить проповедовать свою скандальную доктрину. Если эти проповеди будут продолжаться, то больше монахов-доминиканцев присылать не будут{1179}. Вряд ли это можно считать наказанием, и уж вряд ли это могло бы иметь хоть какой-то эффект. В Испании последовала продолжительная дискуссия по вопросам, затронутым Монтесиносом в его проповедях. И доминиканцы, и колонисты прислали ко двору представителей, доминиканцы – Монтесиноса, колонисты – францисканца Алонсо де Эспиналя