– Эба-на, мы снова собираем группу, – сказала ей Лили.
– Мне на работу в четыре, – ответила Эбби.
– Тут ЧП. Типа на час, не больше. Можешь подхватить меня на углу Полка и Сосновой?
– Ладно, только я одета на работу буду.
Через двадцать минут Эбби объявилась в своем “приусе”-развалюхе, и Лили прыгнула внутрь.
– Что это на тебе? – вот первое, что произнесла Лили.
– Это на работу, – ответила Эбби. На ней были юбка хаки, черные лосины, крахмальная белая блузка и туфли без каблуков. Если б не волосы – все еще короткие и выкрашенные в глубоко-свекольный, – Лили б ее не узнала.
– Розница? – участливо спросила она.
Эбби кивнула.
– Я фуфло. А на тебе это что?
На Лили были черные джинсы, ботильоны и красная футболка Пожарной охраны Сан-Франциско, которая, считала она, поможет ей разговаривать с парнями из “скорой”.
– Я тоже, – ответила она.
Две готки-неудачницы дали друг дружке пять и обнялись в знак поддержки во всем этом позоре, после чего Лили сказала:
– Двигай вверх по Ван-Несс и притормози перед Ратушей.
– Я там не могу парковаться. Там автобусная остановка.
– Ты и не паркуешься. Говорю же – ЧП.
По пути Лили обрисовала ей план:
– Мне надо стырить дефибриллятор.
– Ладно, я за рулем, – сказала Эбби.
– Не, тебе надо будет со мной пойти.
– Зачем? Они ж не тяжелые. Они тяжелые?
– Нет, но раньше я такого не делала.
Эбби выкатила “приус” на тротуар перед Городской Ратушей, и обе они выпрыгнули.
– Моей подруге с сердцем плохо. Моей подруге с сердцем плохо, – распевала Лили, ведя Эбби вверх по ступенькам, и продолжала петь это, пока они бежали по вестибюлю. – Моей подруге с сердцем плохо, посторонись.
Если на них смотрели, Эбби говорила:
– Эй, брысь нахуй, мне с сердцем плохо.
Наконец они заметили ярко-красную пластмассовую коробочку внутри коробочки покрупнее, из прозрачного пластика, возле огнетушителя.
– Такое тебе тоже надо? – спросила Эбби, схватившись за его ручку.
– Нет, только вот это.
Лили распахнула пластмассовую коробочку и вынула дефибриллятор – размером с очень портативный компьютер. На нем имелся дисплей и одна-единственная желтая кнопка. И тут коробочка заговорила.
– Разместите электроды на груди пациента, – произнесла коробочка.
К сожалению, Лили и Эбби по пути к дефибриллятору внимания к себе привлекли достаточно, для того чтобы вокруг собралось около дюжины человек – либо помочь худосочной девчонке, либо поглазеть, как она будет дергаться.
– Разместите электроды на груди пациента, – повторила коробочка.
Лили распахнула на дефибрилляторе дверцу, и наружу выпали две слипшиеся виниловые лопатки размером с бирдекели. За ними потянулись провода.
– Что делаем? – спросила Эбби.
– Разместите электроды на груди пациента, – ответила коробочка.
Лили зажала коробку между ног, разлепила электроды, после чего разорвала на Эбби блузку и двинула ей электродами по сиськам.
– Ах ты сучка! – сказала Эбби. Она схватилась за перед Лилиной футболки и тоже дернула, чтоб разорвать, но вместо этого лишь растянула ее и крутнула Лили на пол-оборота.
– Сердцебиение нормальное. Не применять, – произнесла коробочка.
– Что здесь происходит? – разнесся по вестибюлю голос.
То был дородный парень, легавообразный – в том смысле, что у него имелись мундир и пистолет, – но в остальном не похоже было, что ему когда-либо приходилось заниматься чем-то легаво-трудным.
Эбби бросилась бежать туда же, откуда они пришли. Лили подхватила дефибриллятор, не успел он вырваться у нее из рук, и кинулась следом.
– С сердцем плохо! С сердцем плохо! – орала на бегу Эбби, расчищая себе путь. – Прочь с дороги, мне, блядь, с сердцем плохо.
– Так и есть, – вторила ей Лили тоже на бегу, поднимая дефибриллятор повыше. – Помедленней, Эба-на, провода вырвешь.
Эбби запрыгнула в “приус”. Лили вывалила дефибриллятор подруге на колени и заскочила в заднюю дверцу машины.
– Гони! Гони! Гони!
И со всею ревущей яростью тележки для гольфа, удирающей от последних девяти лунок, они разогнались и влились в поток движения по Ван-Несс – и тут же застряли за автобусом, что, как оказалось, не имело никакого значения, потому что за ними никто не гнался.
– Не применять. Сердцебиение нормальное, – сказала коробочка.
– Ты мне лучший лифчик электросмазкой извозюкала, – сказала Эбби. – Мне теперь переодеваться перед работой.
– Но они на тебе хорошо смотрятся – как у такого сексуального пыточного робота.
– Нда? – Эбби пыталась разглядеть свой бюст, не бросая руля. – Посмотри, есть ли там запаски?
В общем, вот так оно все и вышло, и Лили позвонила М и сообщила его голосовой почте: “Дефиб не вопр, я тебе достала”, но затем, с наступлением вечера, в ней начали взбухать сомнения – и к полуночи ей уже очень, очень хотелось спать, а не думать о том, что ей предстоит кого-то убивать. Если б не этот дурацкий туманный горн. Что, у кораблей сейчас радаров нет и прочего – им по-прежнему нужно полагаться на технику девятнадцатого века, чтобы в скалы не вмазаться?
– Да ладно? – крикнула она.
И вновь сирена.
– Серьезно?
– Потише нерьзя? – осведомился мистер Ли, китайский дедуля, живший в квартире под ней, он как раз свисал в окошко покурить.
– Извините, – ответила она и уползла обратно в постель.
Одри и Чарли
После встречи с Майком Одри три дня постилась, читала мантры и медитировала, готовясь провести чод, стараясь достичь необходимого состояния ума, – не думая, разумеется, о достижении необходимого состояния ума, что в буддизме как бы самая хитрая часть.
Поздним вечером в среду она сидела в позе лотоса на широкой обитой табуретке у конца кровати, а Чарли неистово расхаживал вокруг, нервничая из-за грядущего момента истины. Одри не спала и спать не будет – она вошла в некий недреманный транс, который ей понадобится поддерживать при обряде, но когти на лапах Чарли, цвик-цвик-цвикавшие по ковру, грозили вывести ее из этого состояния.
Спокойно и ровно, она тихо произнесла:
– Чарли. Пожалуйста.
– Я не могу уснуть. Я пытался. Столько всего может пойти не так. А если ничего не получится и у Софи никогда больше не будет ее папули? И все это ты проделала напрасно? Майк еще может отказаться, и кто его за это осудит? Я больше чем уверен, что и сам могу налажать. А ты же знаешь, что если есть способ налажать, я его отыщу. И мало того…
– Прошу тебя, – произнесла она без единой ноты тревоги или гнева, целеустремлено каждое ее дыханье.
– Я просто спать не могу, так мне… – И он снова убрел прочь. Цвик, цвик, цвик.
Одри с лицом образцово-прекрасного и сострадательного Будды встала на свою мягкую табуреточку, очень медленно, – просто Венера, восстающая из морской пучины на половинке раковины, – и позволила своему одеянию из шафранового шелка соскользнуть, покуда не осталась стоять совершенно нагой.
– Эй, – произнес Чарли. – Ух ты. Что, ты что это…
И Чарли – все его жизненные энергии и почти все телесные жидкости вдохновились на то, чтобы мгновенно прихлынуть к его исполинской елде, – развернуло вокруг его оси, когда член расплелся вокруг талии, пока не достиг полнейшего почтения, и швырнуло набок на ковер, где он, храпя, и остался без сознания до самого утра.
Одри медленно опустилась в позу лотоса и продолжила свою всенощную медитацию.
Морриган
Некогда они были богинями смерти у кельтов – эта троица, – и тысячу лет властвовали над полями битв всего Севера, выдергивали у мертвых и умирающих души, подхлестывали воинов яростью и ужасом, перетекая из своих обличий воронов и ворон в шелковистых гарпий с когтями-бритвами, когда б того ни пожелали. Теперь же они представляли собой лоскутные тени и зализывали себе раны в перекрытом тоннеле для поездов под Большим лугом Форта-Мейсона, не в силах даже удержать трехмерную форму. От масляных пятен на цементе, оставленных тракторами и прочей тяжелой машинерией, хранимой в этом тоннеле, их отличало лишь то, что они шевелились.
– Пушки стали хуже? – спросила Немайн, ядовитая, стараясь удержать при себе левую руку, присоединенную к ней лишь тонкой соплей вара. – Наверху в меня раньше уже стреляли, но не припомню, чтоб было так скверно. – Силой воли она попробовала удержать форму, но вновь истаяла плоской тенью. Глянула на мужчину в желтом, сидевшего в кресле скипового погрузчика, опираясь на один локоть.
– И это не тот, кто стрелял в тебя раньше? – спросил желтый фрукт.
– Другой. Крупнее. Пушка больше. Но я ужалила его в сердце, пока он не прострелил мне руку.
– Нам для излеченья понадобится больше душ, – произнесла Маха, вновь вернувшаяся к тени своей птичьей формы – серой вороны. Холодный лунный свет, рассеянный туманом в тоннеле, сиял сквозь рваные дыры в ее крыльях и груди. – Тех пяти, что были в книжной лавке, нам едва хватило, чтобы обрести форму. Теперь же…
– Я хочу себе голову банши, – промолвила третья сестра, Бабд, опиравшаяся на колесо погрузчика, чтобы не упасть: от голени и ниже ноги у нее не было. Это она испускала ужасающий визг, ввергавший воинов в самоубийственное неистовство на поле боя, поэтому банши – визгунья понежней – всегда ее особенно раздражала. – Только с одной ногой я не могу. Нам нужны души.
– Дамы, дамы, расслабьтесь. Я принесу вам желаемое, – произнес желтый. Отправляя их в лавку продавца душ, он не рассчитывал на осложнения в виде тяжеловооруженного полицейского, предупрежденного банши. Для такого они были недостаточно крепки – а теперь им недоставало сил даже выбраться наверх и удержаться в полезной форме, не говоря уж о том, чтобы при необходимости разделаться с Люминатусом и ее адскими псами. Он пока был не очень уверен, хочет ли, чтоб они крепли. Они же все-таки разорвали на куски его предшественника Оркуса. Над этой дилеммой еще предстояло поразмыслить. Он принесет им требуемое, чтобы излечились, – но