Она подобрала Вихлявого Чарли за его громадную возбужденную сосиску и повернулась показать Чарли. Маленькое бессознательное чудовище вяло болталось у нее в руке, словно кукла на палочке.
– Все у него будет прекрасно. – Она потрясла Вэ-Че за конец этой палочки.
– Ух, да ты, пожалуй, права насчет эха. У нас с ним вроде какой-то психической связи.
– Ну да, с тобой так же случалось, помнишь? – проговорила Одри, держа Вэ-Че за елду и помахивая им в подтверждение своих слов. – Как только эрекция спадет, он придет в себя.
– Чего не произойдет никогда, если ты будешь его за нее теребить.
– Ой. Точно. Извини. – Она отнесла Вихлявого Чарли к дверям и бережно уложила его в коридоре на бок, потрепала его по плечу. – Отдыхай, парнишка.
Затем прикрыла дверь ладонью и повернулась, опершись на косяк, посмотрела на Чарли.
– Я рада, что с ним все в порядке.
На кровати Чарли откинулся на спину, глядя в потолок. Она легла рядом и отыскала местечко между его грудью и плечом, казалось созданное специально для того, чтобы в нем покоилась ее голова.
– Сегодня утром он ел просроченную кошачью еду, – сказала она. – Надеюсь, на тебя она скверно не подействовала.
С минуту они полежали тихонько, обдумывая положение и делая вид, будто не слышат, как бурчит у Чарли в животе. В коридоре что-то зашевелилось, Одри улыбнулась и поцеловала Чарли грудь.
– Видишь? – сказала она. – С ним порядок.
– А раньше, когда я был – ну, это – телом Вихлявого Чарли, ты меня так поднимала? То есть мне показалось, что ты это сделала как-то машинально…
Она зарылась носом ему в грудь.
– В смысле – поднимала ли я тебя за твой громадный агрегат и размахивала тобой? Сбрызгивала твой халат политурой для мебели и выметала ли тобой из-под кровати? Ты про это?
– Э, ну.
– Нет, конечно.
– Именно поэтому одежда у меня всегда пахла лимонами?
– Не говори глупостей. В том теле ты ничего не мог нюхать. Эй, а что мне надеть завтра на похороны? По-моему, облачение монахини будет неуместно, однако я так давно не носила платьев.
– Минуточку. Помню, я просыпался под кроватью и не понимал, как я туда попал.
– Шш, шш, шш, тихий час. Отдохни. Отдохни. Поспи. – И она нежно погладила его пенис, как котенка.
В коридоре раздался удар, словно кто-то уронил мешок хрена.
– Какая Маленькая Пони уместна для похорон? – спросила Джейн, перебирая гардероб Софи.
– Думаю, что никакая, – ответил Чарли. – Это же поминки, Джейн.
– Смурф? Русалочка? Эта вот большая красная собака – я забыла, как называется?[45]
– А просто нормального платьица у нее что, нету?
– Зачем ты вообще берешь ее с собой на похороны? Она же маленький ребенок. Хоть и большая С, в смерть на самом деле она же не врубается. После того как ты, э, умер, ужасно было пытаться ей это объяснить.
– Что ты ей говорила?
– Что когда умираешь, пушистые мартышки берут тебя с собой покупать туфли на “черную карту”[46].
– Кошмар какой.
– И очень гетеро, – произнесла Кэсси из соседней комнаты.
– А вот и нет. Я понимаю, о чем ты, Чак, но Софи этого Кавуто вообще даже не знала.
– Мы не ради Кавуто туда идем. Мы идем ради инспектора Риверы. Он мне жизнь спас. У Софи бы вообще папули не было, если б не он, вот мы туда и идем. Похороны – это для живых.
– Прекрасно. А Одри что наденет?
– Черное платье.
– Ну, я тогда идти не могу, я тоже в этом собиралась.
– Нет, не собиралась. Я видел, что у тебя в спальне на дверной ручке висел мой темно-серый “Армани”.
– Ладно, не собиралась, но собиралась Кэсси, а если она не может пойти, значит, и я не пойду.
– Серое платье, – крикнула из соседней комнаты Кэсси.
– От этого не легче! – рявкнула Джейн в ответ. И себе под нос – брату: – Ты представляешь, мы на демонстрации ходили за право жениться – ради вот этого?
– Никуда ты не ходила, – крикнула Кэсси.
– Ты как это услышала? – спросила Джейн. – Ты прослушку в этой комнате установила?
– Джейн, прошу тебя, давай найдем что-нибудь? – произнес Чарли. – Нас Одри внизу ждет.
Не успела Джейн нырнуть обратно в чулан, как в комнату вошла Софи, прошагала мимо них, придвинула к вешалке свой ящик для игрушек, залезла на него, вытащила синее платье, спрыгнула, подошла к кровати и разложила на ней добычу, после чего скрестила на груди руки и воззрилась на них.
Чарли и Джейн пристыженно выползли из комнаты – ребенку явно нужно было остаться одной.
– Это мой “Армани”, – произнесла Джейн. – Ты же умер.
– Ты его присвоила, еще когда я тут жил. Какой галстук наденешь?
– Без галстука. Кремовый атласный жакет.
– Мило. – Он обхватил сестру боковым объятием, после чего бедром толкнул ее на тахту.
Прощание с Кавуто проводили в большой бальной зале Ложи лосей[47], которая занимала весь третий этаж круп-ного здания совсем рядом с Союзной площадью. Обширное помещение отделано было панелями из темного красного дерева, а высокие соборные окна смотрели на сквер. Собралось уже человек пятьсот, когда Чарли прибыл со всем своим семейством: Одри под руку, Джейн и Кэсси следом, держа Софи за обе руки. Присутствовали почти исключительно сан-францисские легавые, все при параде, но также были полицейские и пожарные из десятка других управлений. Надраенных пуговиц – больше чем в королевской свадебной процессии.
Чарли тут же заметил на другом краю залы Мятника Свежа – тот высился над толпой; рядом – Лили в черных кружевах и викторианском парчовом платье с глубоким вырезом и турнюром. На голове у нее красовалась шляпа с вуалью и черным пером. Чарли повел Одри к ним и, когда они выбрались из сутолоки, увидел, что Мятник разговаривает с инспектором Альфонсом Риверой.
Последовали представления всех всем, соболезнования, и когда Ривера пожимал Чарли руку – стиснул ее обеими своими и задержал на секунду дольше принятого.
– Чарли, вы не представляете, до чего мне радостно знать, что вы здесь, – произнес Ривера, глядя прямо в глаза постороннего человека, которого не видел никогда в жизни.
Но Чарли представлял – и верил инспектору, посколь-ку перед лицом смерти – ошеломляющей, неотразимой смерти – движет тобою жизнь, и то, что Чарли сейчас здесь, пусть даже и в теле этого постороннего человека, трогало крепкого, собранного полицейского сильнее всего.
– Если бы не вы, меня бы здесь не было, инспектор, – ответил Чарли.
Ривера по-прежнему держал его за руку.
– Простите, что не смог помогать там вытаскивать вас из воды. Я…
– Вы были нужны в другом месте, – продолжил за него Чарли. Он замечал, что Ривера еще немного оглушен – так милосердно случается с кем угодно после смерти близкого человека. Скорбь или сожаления, возможно, навалятся на него потом, словно волна-убийца, но пока что он функционировал, исполнял свой долг, держался. Не будет никаких слякотных песенок с сослуживцами в память о боевом товарище, никаких неприличных анекдотов о нем, каких он знал сотни. Он состоял в братстве, но отличался от любого легавого в этой зале, в этом городе, на всем этом свете тем, что ему было известно, кто – что – убило Ника Кавуто.
– Я до них доберусь, Чарли.
– Не сомневаюсь, – ответил тот.
Мятник Свеж пригнулся, сказал:
– Завтра встречаемся. Все. Нужно только выбрать время и место.
– Буддистский центр, – произнесла Одри. – Полдень?
Мятник Свеж оглядел всех, дожидаясь кивков.
Чарли поискал глазами Джейн, Кэсси и Софи – оказалось, что те уже стоят в очереди соболезновать, которая в четыре складки вилась по половине всей залы и медленно ползла мимо худого лысоватого дядьки средних лет в безукоризненном костюме.
– Это Брайан, – произнес Ривера. – Брайан Кавуто. Муж Ника Кавуто.
– Я даже не знал, что он замужем, – сказал Чарли.
– Я тоже, – сказал Ривера.
– Надо выразить, – промолвил Мятник Свеж, легким полупоклоном направляя Одри и Лили перед собой к концу очереди.
Когда Лили шла мимо, Чарли шепнул:
– Славный турнюр.
– Ты мне больше нравился в кошачьем лотке, – ответила она.
Брайан взял Риверу за руку и держал ее в своих так же, как Ривера лишь мгновением раньше держал руку – Чарли, стискивая и потряхивая ее в такт своим словам. В нем чувствовалась эта поджарая, жилистая сила марафонца. Кавуто говорил, бывало, что такие парни хотели оказаться последними, кого съедят, если самолет разобьется в горах.
– Инспектор Ривера, я так рад, что вы пришли.
– Примите мои соболезнования, – произнес Ривера. – Ник для меня много значил.
– Вы были его лучшим другом, – продолжал Брайан. – Ник говорил о вас постоянно.
Притворяться Ривера не мог. Этот парень был мужем Ника. Брехню он определит, даже если называть ее брехней.
– Очевидно, я вообще его не знал.
– Знали-знали, – сказал Брайан, похлопывая Риверу по руке. – Он был прожженной обеденной шлюхой. – Брайан улыбнулся и выпустил руку Риверы.
– Ладно, может, и знал.
– Обедать он любил как мало что. По крайней мере, дважды в неделю говорил мне за ужином, как будто я раньше этого не слышал. – И Брайан до жути похоже изобразил Ника Кавуто: – “Блядский Ривера говорит, что я прожженная обеденная шлюха”. Так он вас всегда называл – “блядский Ривера”.
– Что ж, – произнес Ривера, щипля себя за переносицу в ожидании, когда к нему вернется дар речи. Где-то через четверть минуты или около того, которые Брайан терпеливо выжидал, не касаясь руки Риверы, отчего детектив мог бы разрыдаться перед четырьмя сотнями других легавых, – выжидал, не утешая его, просто ждал, учтиво глядя на свои ботинки, – Ривера продолжил: – …он и впрямь был прожженной обеденной шлюхой.
Брайан рассмеялся. Ривера тоже хохотнул и сказал:
– С вами такое уже бывало.