– Здорово! Надо будет запомнить. Метко сказано.
Они подъехали к терапевтическому корпусу районной клинической больницы.
– Четвертая терапия? – переспросила у Кати в отделе справок пожилая медсестра. – А кто вам там нужен?
– Поздеева, – вместо Кати ответила Наташа.
На лице медсестры появилось странное выражение – На четвертый этаж подниметесь. Пешком, лифт не работает. Сразу налево, где написано: "Третье хирургическое отделение". Его пройдете до конца. За медицинским постом будет терапия. Таблички там нет, – предупредила медсестра. – Раздевалка временно не работает: затопило. Верхнюю одежду снимете на лестнице и аккуратненько пронесете с собой.
Похоже, в этой больнице не только лифт сломался. Здание имело запущенный вид и давно нуждалось в ремонте: облупленные стены, драный линолеум, растрескавшиеся рамы на окнах – смотреть на все это было тоскливо.
Пока поднимались по лестнице, нанюхались всевозможных запахов. Пахло едой, лекарствами и еще чем-то неприятным. Больные, одетые в принесенные из дому разноцветные халаты, молча провожали глазами двух хорошеньких девушек.
– Господи, какая нищета! – с дрожью в голосе прошептала Наташа. – И здесь вынуждены находиться больные люди, которые нуждаются в лечении и уходе!
Они, не встретив никого из медперсонала, прошли насквозь длинный коридор третьего хирургического отделения и, толкнув стеклянную дверь, оказались в четвертой терапии.
– Вам кого? – тут же остановила их дежурная медсестра.
– К Поздеевой Валентине.
– У нее сейчас мать находится… – Медсестра помедлила, словно хотела еще что-то добавить, но передумала. – Можете пройти. Только недолго!
Девушки подошли к палате.
– Мне как-то не по себе, – пролепетала всегда такая дерзкая Наташа. – Все так странно на нас смотрят.
Они толкнули дверь и оказались в нужном помещении…
Там стояли четыре кровати, две из которых пустовали. На третьей сидела старуха с распущенными волосами и что-то бормотала. На четвертой постели лежала больная. В ногах у нее расположилась посетительница, она почему-то уткнулась лицом в колени.
Валентины в палате Наташа не увидела.
– Мы, наверное, ошиблись… – оглядевшись, начала Богданова. И испуганно смолкла.
Посетительница подняла голову.
– Наташенька? – Она вытерла слезы. – Ты не ошиблась. Это моя Валечка.
Больная открыла глаза и уставилась на девушек.
Наташа едва не вскрикнула от удивления и ужаса. Это на самом деле была Валя Поздеева.
– Не может быть! – невольно вырвалось у Наташи.
Это Валя?! На больничной койке лежала старуха со сморщенным лицом. Наташа помнила, как гордилась своей роскошной прической Поздеева, а теперь… сквозь редкие волосы просвечивала кожа головы. В уголках губ появились заеды. Кожа лица напоминала сухой, тонкий пергамент. Рука, лежавшая поверх одеяла, была костлявой, как у жертвы концлагеря.
– Господи! Ужас-то какой… – Наташа отшатнулась от постели.
– Да, Наташенька, да. – Женщина стиснула зубы и отвернулась. – Она уже несколько дней не встает.
Открылась дверь, и на пороге показалась медсестра с наполненным шприцем в руке.
– Пора делать укол.
Она откинула одеяло, и у девушек болезненно сжалось сердце. На кровати лежал скелет, обтянутый кожей.
Катя закрыла глаза: она не могла этого видеть. Вторая больная, жестикулируя, мычала что-то нечленораздельное.
– Сейчас вам лучше уйти. Я ввела питательный раствор, и она должна поспать, – сказала медсестра.
Наташа стала торопливо вытаскивать из сумки принесенные пакеты с фруктами.
– Да что вы! Этого она не ест.
– Все равно. – Наташа продолжала выкладывать на тумбочку яблоки, бананы, апельсины.
Катя и Наташа вместе с Валиной матерью вышли в больничный коридор. Последняя продолжала плакать.
– Как называется эта болезнь? – тихо спросила Катя.
– Кахексия – крайнее истощение.
– Не думала, что все так страшно… – Наташа прижала пальцы к губам.
– Сначала – анорексия. Ее журналисты еще называют смертельной модой, болезнью несбывшейся мечты. Потом – кахексия. С каждым днем ей становится все хуже и хуже, скоро она меня перестанет узнавать. Я только по выражению глаз понимаю, что она меня видит.
– Что же с ней случилось? – решилась спросить Богданова. – Ведь Валя казалась вполне нормальным человеком! Я хорошо помню ее по прошлогоднему показу "Весна – лето 1999". Она даже была немного полновата.
– Вот с этого все и началось. Вбила себе в голову, что должна похудеть. И непременно быстро. Целыми днями говорила только об этом…
– Да, я помню. Она и тогда, на демонстрации, сильно расстраивалась: считала, что набрала избыточный вес. Я еще пошутила – сказала, что мы не на парижских Днях высокой моды.
Валина мама тяжело вздохнула:
– Она решила иметь идеальную фигуру. Захотела быть лучше всех. Села на диету, а точнее – отказалась от еды. Мучительно борясь с голодом, жевала пищу и выплевывала ее. Пила слабительные и мочегонные препараты. Ставила клизмы, промывала желудок. Все это она проделывала тайком от меня. Я заметила, что она похудела. Валечка радовалась каждому сброшенному килограмму – и продолжала худеть. А тут еще генеральный директор Дома моды, где она работала, похвалил ее: вот, мол, берите пример с Поз-деевой – у нее есть сила воли, а у вас нет!..
Женщина опять горько заплакала.
– Сила воли… Она везде привыкла быть первой, стремилась к лидерству еще в школе. Если бы я знала, чего это ей стоило! Потом она рассказывала мне во всех подробностях, как научилась «насыщаться» взглядом: ходила по продуктовым магазинам, рассматривала витрины, представляла, будто ест все это. Чувство голода немного притуплялось. Иногда она не выдерживала и начинала есть всякую дрянь.
– Зачем?! – вырвалось у Кати.
Губы Поздеевой-старшей скривились в грустной улыбке.
– Чтобы вызвать рвоту. Говорила, что, когда начинала есть, уже не могла остановиться. Ей казалось, что желудок у нее бездонный. И она не могла насытиться.
– И вы ничего не замечали?
– Нет, – покачала головой женщина. – Днем я на работе. Вечером она уверяла меня, что перекусила где-то на стороне. Когда мы с мужем садились ужинать, Валя уходила в свою комнату.
– Садизм какой-то! – не выдержала Катя.
– Ох, девочка, не дай Господь никому пережить такого! Я заметила, что у нее стали возникать резкие перепады настроения. Только что была веселая – и вдруг срывается, кричит на нас с отцом. Сделалась злая, невыдержанная.
– Не помню, чтобы она когда-либо с кем-нибудь поругалась, – вставила Наташа.
– Да, у нее ведь очень спокойный характер. Был… Пока это все не началось. Я обратила внимание, что дочь очень быстро устает: шли вместе куда-нибудь, а она не могла угнаться за мной. Сразу появлялась одышка. По-настоящему я испугалась, когда заметила, что у нее дрожат руки. Подумала, это как-то связано с наркотиками. Потом… потом уже насильно повезла ее к врачу… – Она надолго замолчала.
– Это можно вылечить? – осторожно спросила спустя некоторое время Катя.
– Врач говорит, что поздно обратились: в организме произошли дистрофические изменения.
Обе девушки внутренне сжались, вспомнив, как выглядит теперь Валентина.
– Зачем все это – она ведь была такая хорошенькая? – решилась высказаться Наташа.
– Да, – устало покачала головой мать. – Видно, решила быть еще лучше. Лучше всех.
– Она… она понимает, что это – болезнь?
– Сейчас уже не знаю. Она почти не разговаривает. Когда привезли сюда, возмущалась тем, что ее хотят упечь в психушку. Ведь это не просто терапевтическое отделение…
– Я поняла, – тихо сказала Наташа.
– Здесь… в общем, сюда помещают тех, кто не буйный.
Они по-прежнему стояли втроем в пустом коридоре, пропахшем лекарствами и особым запахом больницы.
– Она и здесь продолжала голодать. Сначала перекладывала еду на соседние тарелки, а когда ее застукали за этим занятием, стала прятать котлеты в рукава и карманы халата. Потом выбрасывала. Никакие психотерапевтические беседы и сеансы гипноза не действовали. Они не помогли ей преодолеть страха перед едой. При своем росте она весит тридцать два килограмма… Весила, – поправилась мать.
– Неужели нет никакой надежды? – с тоской спросила Катя.
– Надежда… надежда всегда есть. Сейчас вводят питательные вещества по специальной системе, дают крохотные дозы психотропных препаратов. Больше истощенный организм не выдержит. Врачи обнадеживают меня. Говорят: пятьдесят на пятьдесят.
К ним подошла медсестра и что-то прошептала на ухо Поздеевой. Та побледнела и заторопилась:
– Ладно, девочки, вы идите. Спасибо, что зашли…
Она повернулась и, ссутулившись, направилась к двери в больничную палату.
Катя с Наташей, закрыв за собой дверь в четвертую терапию, оказались в коридоре хирургического отделения.
– Слушай, это кошмар! Я такого в жизни не видала. – В огромных глазах Наташи застыла боль. – Словно на похоронах побывала.
Возле медицинского поста хирургического отделения стоял высокий темноволосый парень в спортивном костюме. Заметив приближающихся девушек, он замер, а потом вдруг резко повернулся и почти бегом направился к перевязочной. Катя отметила, что он слегка прихрамывал.
Наташа не видела ничего вокруг: она полностью погрузилась в свои мысли.
– Смертельная мода для манекенщиц и фотомоделей, – пробормотала она. – Валька Поздеева… Как ее мать сказала: пятьдесят на пятьдесят? Она не выберется.
Катя не ответила.
– Ты не заметила в коридоре хирургического отделения высокого парня в спортивном костюме? – спросила она немного погодя.
– Нет. А что такое?
– Ничего. Показалось, наверное.
Глава 8
Царевой не показалось. Тот хромающий больной действительно был Томаз Гелашвили. Катя видела его лишь один раз, на вилле у Николая Линькова…
Томаз, когда его увезли из Никульского ребята Линя, пребывал в паническом настроении. Болела нога: пуля зацепила пятку.