Он отворил дверь, и она, еще раз бросив на герцога невинный взгляд, вышла.
Мистер Ливерседж закрыл дверь и повернулся к герцогу, в удивлении стоявшему на том же месте.
— О, мистер Вейр, я чувствую, вы смущены.
— Да, — наконец ответил герцог. — О, Господи, сэр, как можно держать такое милое существо в этом кабаке?
— Никто не может сожалеть об этом больше меня самого! Когда карманы пусты, особо выбирать не приходится. Но я глубоко сожалею об этом! Ваше сочувствие делает вам честь, мистер Вейр. И я верю, что мне не надо ничего больше говорить в смысле…
— Мистер Ливерседж, за те два или три письма, которые я имел безумие написать вашей племяннице, вы требуете с меня таких денег! Я могу сожалеть об условиях, в которых вы живете, но это не влияет на спорный вопрос.
— За пять писем — тяжело вздохнул Ливерседж. — И за каждое я прошу умеренную сумму. Боюсь, что ваша память несовершенна. Если позволите, я возьму на себя труд освежить ее. Пожалуйста, сядьте, сэр! Я не желал бы вас обманывать: писем пять, а вы вспомнили только три! Вы ведь могли бы купить их, решив, что со всем этим покончено, а у меня оставались бы еще два! Я знаю людей, которые на моем месте так бы и поступили. Но не таков Свитин Ливерседж! Сейчас вы увидите письма собственными глазами! Вы можете купить их за эту пустячную сумму. Я вручу их вам в обмен на пять тысяч фунтов.
Герцог сидел напротив хозяина за столом, наклонив голову, чтобы тог думал, что он погружен в невеселые размышления, на самом же деле это позволяло герцогу незаметно опустить руки под стол.
— Да, да, вы их сосчитаете, мистер Вейр! — твердил Ливерседж. Он полез во внутренний карман пиджака, и тут герцог, ухватившись за край стола, с силой толкнул его вперед. Застигнутый врасплох, Ливерседж получил удар по ребрам, издал какой-то звук, то ли крик, то ли хрюканье, попытался удержаться, но стул его повалился, и сам он, после бесплодной попытки уцепиться за скатерть, упал. В тот же миг герцог выхватил пистолет и взвел курок.
— Ну, мистер Ливерседж, — проговорил он, немного запыхавшись, так как стол был довольно тяжелым, — не двигайтесь! Говорят, что я очень хороший стрелок.
Но команда была излишней. Поглядев себе под ноги, он увидел, что мистер Ливерседж и не мог двигаться: он ударился головой о каминную решетку, так что с его лба текла струйка крови, а сам он лежал без сознания. Механически герцог положил руку на курок и, очень осторожно, как учил его капитан Белпер, опустил его на место. Потом он встал на колени перед Ливерседжем и засунул руку ему за пазуху. Пакетик был уже наполовину вынут из внутреннего кармана; он вытащил его до конца и убедился, что там действительно с полдюжины писем Мэттью. Прежде чем встать, он не мог не положить руку на грудь над сердцем Ливерседжа. Оно слабо билось: он явно был жив. Герцог не без усилий оттащил его тело от решетки и встал на ноги. Тут дверь открылась, и герцог снова взвел курок. Но на пороге стояла Белинда, удивленно глядя на распростертое тело дяди.
— О, — сказала она, — он умер?
— Нет, — ответил герцог, подходя к двери и закрывая ее. — Это только обморок, он придет в себя! Что с вами случилось? Вы ведь знаете, что я не Мэттью Вейр!
— О, да! — она счастливо улыбнулась ему. — Вы не похожи на мистера Вейра: он выше вас и красивее. Мне он нравился. Он сказал, что подарит мне…
— Но почему вы промолчали?
— Дядя Свитин не любит, когда я спорю с ним. Он велел мне говорить только то, что он скажет, и у меня будет пурпурное платье.
— О! — проговорил пораженный герцог. — Я вам очень обязан, и если вы мечтаете о пурпурном шелковом платье, то я могу вам сделать такой подарок. Сколько вам лет?
— Кажется, скоро семнадцать.
— Кажется? Но ведь вы знаете, когда у вас день рождения?
— Нет, — вздохнула она с сожалением. — У дяди Свитина кровь течет.
Это было сказало просто как информация, а не с упреком, но герцог увидел, что лицо Ливерседжа страшно бледно, и почувствовал сожаление. Не то что он боялся, что тот умрет от потери крови, но смерти его не желал, да и его положение в этом случае было бы очень неприятным. Он нагнулся, перевязал платком его голову и сказал:
— Когда я уйду, позовите на помощь, нр пожалуйста, не раньше!
— Нет, — ответила она, — я бы не хотела, чтобы вы уходили. Откуда вы?
Ее беззаботность насчет дяди заставила герцога невольно рассмеяться.
— Я не упал с неба, поверьте! Я приехал из Бэлдока, и, кажется, время возвращаться. Ваш дядя вот-вот придет в себя, и мне ни к чему встречаться с его приятелями внизу. Лучше уехать сейчас.
— Мистер Миммз, — заметила она, — приходит очень неохотно. — Она снова посмотрела на него и просто сказала: — Я хотела бы, чтобы вы, сэр, взяли меня с собой.
— Да, если бы я мог! Мне очень жаль оставлять вас здесь. Вы были влюблены в моего… в мистера Вейра?
— О, да! — ответила она, — он был настоящий джентльмен, и он обещал мне, когда мы поженимся, драгоценные камни и шелковое пурпурное платье.
Мысль о том, что младший кузен мог так обидеть юное и красивое существо была неприятна герцогу, но ее бесхитростные слова смягчали неприятное чувство. Улыбнувшись, он произнес:
— Простите, у меня с собой немного денег, но если вы так мечтаете об этом платье — я не разбираюсь в этих делах, то возьмите этот билет и купите себе то, что вы захотите.
Он боялся, что она обидится, но она мило улыбнулась и взяла бумажку.
— Спасибо! У меня еще не было собственных денег! Мне кажется, вы такой же красивый, как мистер Вейр!
— Нет, нет, это лесть, — рассмеялся он. — Но мне пора! До свидания! Пожалуйста, больше не позволяйте дяде использовать вас, как сегодня.
Он взял шляпу, бросил взгляд на Ливерседжа, к которому возвращалось сознание, и быстро вышел. Белинда с сожалением вздохнула и поглядела на своего покровителя. Через несколько минут он застонал и открыл глаза. Он положил руку сначала на больную голову, а потом коснулся внутреннего кармана и застонал снова.
— Все!
Добросердечная Белинда, решив, что он не может сам подняться, помогла ему сесть на стул.
— У вас голова повреждена, — сказала она.
— Это я знаю! — ответил он, бережно ощупывая череп. — Со мной справился этот молокосос! Господи, да не стой ты здесь с раскрытым ртом! Принеси мне бренди из буфета! Почему ты не позвала Джо, дура? Пять тысяч пропали в мгновение ока!
Белинда принесла бутылку, он подкрепил силы большим глотком и стал выглядеть явно здоровее, хотя настроение его не улучшилось.
— Дать себя одолеть болвану, жалкому недомерку, который настолько безмозгл, что с первой смазливой девчонкой говорит о свадьбе! Никогда я не попадался так в своей жизни! Попадись мне этот твой драгоценный Мэттью Вейр…
— Но это был не мистер Вейр, — радостно проговорила Белинда. Мистер Ливерседж, опустив руки, поддерживавшие больную голову, уставился на нее.
— Что? Ты сказала, это был не он?
— Нет, не он. Мистер Вейр гораздо красивее. Он такой высокий и…
— Так что же это был за дьявол? — изумленно перебил Ливерседж.
— Не знаю. Он не сказал свое имя, а я не догадалась спросить, — с сожалением ответила Белинда. Мистер Ливерседж с трудом поднялся.
— Боже, какого же дурака я свалял! Но если это был не Вейр, то почему, почему ты не сказала мне об этом?!
— Я не знала, что надо сказать, — невинно отвечала Белинда. — Вы велели говорить только то, что вы скажете, я так и сделала. Но он мне понравился не меньше, чем мистер Вейр, — добавила она в утешение. Мистер Ливерседж влепил ей затрещину.
Глава 11
Герцог возвращался в город в приподнятом настроении. Для человека, который никогда не был самостоятельным, он замечательно провел дело. Письма Мэттью у него, и Ливерседжу он не заплатил ни гроша. Не понадобился и пистолет. Даже Гидеон не справился бы лучше. Пожалуй, у него вышло бы хуже, ведь увидев его внушительное сложение и манеры, мистер Ливерседж был бы куда осторожнее. Джилли был слишком скромным человеком, чтобы не понимать, что успех его уловки в основном вызван невысоким ростом и неброской внешностью. Мистер Ливерседж, очевидно, принял его за перепуганного юнца и решил, что вовсе необязательно следить за ним. Это было не слишком мудро со стороны мистера Ливерседжа, но Джилли склонялся к мысли, что, несмотря на всю широту его взглядов, мистер Ливерседж не был хитроумным плутом. Но даже учитывая это, Джилли едва ли мог ожидать, что все ему так здорово удастся, и думал, что вправе отнестись со снисхождением к самому себе. Теперь ему ничего не оставалось делать, как сжечь письма Мэттью и тем самым успокоить того, и возвратиться на следующий же день в Лондон вместе с Томом. В его нынешнем настроении он очень жалел, что не мог найти объяснений столь долгому своему отсутствию из дома. Некоторые моменты его тайной поездки не были особенно приятными, но он все равно был очень доволен, что оказался не таким уж беспомощным, как ожидал.
Однако его приподнятое настроение несколько снизилось, когда он прибыл в «Белую лошадь». Казалось, гостиница стала центром внимания всего города, потому что перед ней собралась огромная и разношерстная толпа, в центре которой находилась внушительная фигура городского сторожа, что-то яростно доказывавшего разгоряченной и взволнованной миссис Эплбай. Потом герцог увидел, как сторож своей огромной мясистой ручищей схватил за ворот мистера Мэмбла, и дурное предчувствие охватило его. Он поднялся и приготовился вылезти из коляски. Все были слишком поглощены спором между сторожем, миссис Эплбай, тщедушным человечком в черном костюме, краснолицым фермером и толстой дамой в домашнем чепце, чей голос был еще пронзительнее, чем у миссис Эплбай, чтобы обратить внимание на подъехавшую коляску, но меланхоличный слуга-подносчик, наблюдавший за всем происходящим с мрачным удовольствием постороннего, случайно поднял глаза в тот момент, когда герцог поднялся с облучка, и воскликнул:
— Эй, здесь джентльмен!